— Что, совсем «лыка не вяжет»?

— Да, нет, наоборот — слишком много болтает.

— Ладно, давайте его сюда, сам побеседую, — решил Владимир Николаевич.

— Слушаюсь! Пантелеев! — Гордей качнул квадратным подбородком и от группы офицеров отделился тот самый рыжеволосый веснушчатый опер, за спиной которого примостился Петраков. Добежав до кособокой сторожки, притулившейся у северной стороны особняка, Пантелеев вытащил из её полутемного чрева поддатого дворника.

— Давай, пошевеливайся, образина — тебя сам старший майор видеть хочет! — подталкивая Федора в спину, рассерженно шипел оперативник.

— Сам? Ик… ссстарший майоо…ор? — загребая заплетающимися ногами придорожную пыль, опешил дворник.

— Сам-сам! Иди, давай! И смотри у меня! — Пантелеев пригрозил пьянчужке кулаком. — Быстро в расход пущу!

— За что, товарищ начальник? — не на шутку перепугавшийся Епанчин даже немного протрезвел. — Я ж как на духу… И сигнализировал сей момент, как только… Вот те крест, вот те крест! — Федор несколько раз мелко перекрестился.

— Товарищ старший майор госбезопасности, дворник Федор Епанчин доставлен! — Пантелеев болезненно пихнул дворника локтем, прошипев напоследок: — Как стоишь перед товарищем старшим майором, скотина?

— Максим! — укоризненно протянул Кузнецов.

— Виноват! Больше не повториться!

— Т-т-оварисч-ч с-сстарший маойо-ор, я уж-жо вашим молодчикам… — Епанчин оторвал взгляд от земли и боязливо взглянул на Кузнецова. Их взгляды встретились. Неожиданно кирпично-бордовая физиономия дворника посерела, зрачки расширились, а губы задергались. — Тов-варищ старший начальник… — заикаясь, произнес дворник. Его сутулая спина выпрямилась, словно Епанчин в одночасье проглотил свой лом. Дрожащими руками Федор одернул грязный фартук, а затем прижал ладони ко швам, вытянувшись во фрунт. — Ваше высокоблагородия… Вы же… когда батяню мово… Сколько лет… А вы всё… — протрезвевший окончательно дворник понес с точки зрения Петракова какую-то околесицу.

— Успокойся, Федор! — положив руку на плечо дворнику и завораживающе глядя ему в глаза, мягко произнес Владимир Николаевич. — В этот раз все обойдется. Все будет хорошо. Понял?

— П-понял, — успокаиваясь, произнес Епанчин, постепенно приходя в норму.

— Отлично! Теперь, голубчик, давай по порядку: что, как и когда? С самого начала.

— С самого… да… Я ведь как жоп… то есть, как сердцем чуял, ваше высокоблагородия, что не закончилась та история… Как вот серпом оно мне по яй… душе… — затараторил он. Кузнецов молча слушал словоблудие дворника, не перебивая, а тот не замолкая ни на секунду, продолжал изливать душу Кузнецову: — Часа в четыре пополудни началось… Я в дворницкой сидел, бляху, стал быть, полировал…

— Знаем мы, чего ты там полировал, — недовольно заметил кривоногий.

— Гордей… — одернул подчиненного Владимир Николаевич. — Что дальше, Федор?

— Первыми, стал быть, прусаки со всех щелей поперли, — продолжил дворник, — и всей кодлой за вороты — шасть!

— Тараканы? — уточнил Владимир Николаевич.

— Они родимыя, — судорожно сглотнув, кивнул дворник. — Со всего дома, словно их кто поганой метлой погонял! Я так кумекаю, что ни одной усатой морды нонче в особняке не осталось.

— Ясно.

— А опосля крысюки с мышами побегли, а чуть погодя — жильцы… Никого в доме не осталось…

— А ты, Федор, не спрашивал, куда они на ночь глядя подались? — спросил дворника старший майор.

— Спрошал. Ить как не спросить-то, когда такое твориться? — развел руками Епанчин. — Токма не ответил нихто, словно в рот воды — оловянными глазьями вращали и ни гу-гу! А, нет, постой: старуха Кузьминична походя брякнула, што голос какой-то у нее в голове… Да токмо она известное дело — тронутая — как в восемнадцатом всю семью схоронила…

— А ты сам-то никаких голосов не слышал? — уточнил Владимир Николаевич.

— Голосов-то? — переспросил дворник. — Голосов ни-и-и, не слыхал.

— Дальше что было?

— После стены задрожали, кое-где штукатурка лопнула, потрескалась, стал быть. И гул неясный, аж зубы от его заныли, и то ли музыха заунывная, то ли ор, то ли молитва… А дальше я ждать не стал и сообчил, куды положено о сем безобразии, — подытожил Епанчин. — Что же эт делается, ваше высокоблагородия? Неужто, как давеча, когда батяня мой с вашими ребятами сгинул?

— Очень на то похоже, Федор, — согласился Владимир Николаевич. — Только в прошлый раз не мои люди сгинули — обычные жандармы. Слишком поздно до нас информация дошла… Жаль, служивых, конечно, но в этот раз постараемся избежать таких проблем. Иди, пока, отдыхай, Федор. Позовем, как будет нужно.

— Рад стараться, ваше высокоблагородия, завсегда рад! — шаркая ножкой, попятился дворник. — Дык я это… у себя буду… в дворницкой…

— Иди, Федор, иди. Позовем, — повторил Владимир Николаевич.

Епанчин, продолжая пятиться, словно краб, выбрался из окружившей Кузнецова группы офицеров. Не переставая оглядываться, Федор засеменил к дворницкой.

— Ну что, господа-товарищи, — проводив взглядом улепетывающего дворника, произнес Кузнецов, — у кого какие соображения?

— Ну, судя по тому, что особняк покинула вся живность, готовиться некое действо с большим выбросом негативной энергии, — высказался Гордей.

— Гордей Лукич, я бы сказал, что процесс уже запушен, — поправил кривоного рыжий опер. — И потусторонняя энергия, которую так остро чувствуют насекомые и крысы, уже начала изливаться… Пусть пока в незначительном количестве, но именно поэтому покинули насиженные места крысы и тараканы.

— Согласен, — пробасил Гордей. — Дьявольская месса в самом разгаре. Брать паскуд нужно, пока границу окончательно не прорвало!

— Что это месса — нет ни малейшего сомнения, — согласился с выводами подчиненных Владимир Николаевич. — Есть мысли о вероятной цели этого действа?

— Да что тут думать, — вновь произнес Гордей, — у них цели не меняются! Как обычно — призыв потусторонней сущности. Вопрос только в одном — какого масштаба вызываемая сущность. В нашем случае, судя по массовому бегству из дома всего живого и принимая во внимание вибрацию строения — явно выраженную «Дрожь Швайгера» — к нам пытаются затянуть кого-то весомого… Ну, не менее «Рыцаря ада», а то и «Барона» или «Герцога».

Петраков молча слушал, стоя в сторонке и не смея поверить в происходящее. Здоровые взрослые люди, сотрудники серьезной организации (куда уж серьезнее — госбезопасность), при чинах, должностях и наградах, несли полнейшую чушь! Бред сивой кобылы! Ну, скажите на милость: какие потусторонние сущности? Какие «Рыцари ада», «Бароны» и «Герцоги»? Нет, как только закончится эта профанация, никаких больше контактов с полоумным старшим майором Кузнецовым и его командой! Лучше до конца жизни за урками и жиганами гоняться, чем работать с выжившим из ума стариканом, да к тому же еще старорежимным «высокоблагородием»!

— Значит, призыв? — Кузнецов потер ладошкой лысину и оглядел свою команду. — Кто думает иначе?

Оперативники, встречаясь взглядом с начальством, отрицательно качали головами.

— Значит, кроме меня, все считают так же, как капитан Толоконников?

«Угадал, — довольно подумал Петраков, — горилоподобный Гордей на самом деле оказался капитаном!»

— А как иначе, Владимир Николаевич? — в голосе капитана просквозила едва заметная нотка обиды. — Все факты налицо!

— Все, да не все, — не согласился Кузнецов. — А как вы свяжете со всей этой вакханалией убийство замнаркома товарища С.? А ведь два этих события должны быть связаны.

— Простите, товарищ старший майор, но с обстоятельствами дела об убийстве товарища С. я не знаком, как и все присутствующие.

— Ах, да, простите, — Владимир Николаевич потер глаза кончиками пальцев, — заработался. На изъятии дела из УгРо присутствовали только наши «умники». Тогда слушайте вводную: третьего дня в доме по Дровяному переулку восемь, то есть в этом самом особняке, был найден мертвым товарищ С. Как следует из протокола осмотра тела, протокол был составлен не нашим специалистом, а обычным оперативником УгРо, — подумав, пояснил Кузнецов, — человеческая физиология покойника была изменена коренным образом. А именно: кровь, либо жидкость, её заменяющая — гнойно-желтого цвета с резким неприятным запахом. Внутренние органы видоизменены и не находятся на привычных местах. Фиолетового цвета фаллос обезображен роговыми наростами и гипертрофирован, напоминает щупальце осьминога с двумя продольными рядами присосок. Кроме этого труп на момент его обнаружения был вскрыт садовым секатором, принадлежащим дворнику Епанчину. Разрез сделан от паховой области до гортани. По заявлению профессора Турбина, осмотревшего тело, убийца отсек и забрал с собой какой-то неизвестный науке внутренний орган. Наши «умники» тело еще не осматривали, поэтому никакой информацией мы больше не обладаем. О настоящей сущности покойника мы можем только догадываться.