— Правильно Леньчик бди! — одобрил Александров. — Значит, оба сдесь? Что делают?

— Да ничего: Славка голову задрал и пялится на выгоревшее окно, а Костекрылый, заметив меня, шляпу приподнял…

— Поздоровался, значит, — хмыкнул Алик. — Итак, парни, кого отправим на переговоры со Славкой? Раз его дух на улицу выбрался, значит лезть к нему на хату никакого смысла нету.

— Вот пусть Леньчик и идет! — с ходу предложил Кучерявый, не горящий желанием общаться с новопреставленным уркаганом.

— Леньчик? Согласен? — спросил друга Алик.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Леньчик. — Я уже к духам и привыкать начал. Ну, не ко всем, а вот к таким, как Филимоныч, Маслов…

— Давай, Ленька, не подведи! — по-дружески опустив тяжелую ладонь на плечо Поташникова, напутствовал Алик. — Поподробнее обо всем расспроси: кто, где, чего и как?

— Узнаю все, что смогу, — пообещал Леньчик.

— Только ты его куда-нибудь подальше от любопытных глаз отведи, — продолжал поучать Крепыш. — Ведь его кроме тебя никто не видит. А когда ты начнешь сам с собой болтать, все решат, что ты того — с катушек съехал…

— Я о том же подумал, — признался Леньчик, — как-то не хочется мне в дурик! Ладно, парни, пошел я.

Леньчик уверенно пересек двор и остановился рядом с бесплотным духом Славки Первухина, невидимым обычным людям. Призрак потеряно теребил растянутую замызганную майку, неотрывно глядя на поеденную пожаром раму окна с выбитыми стеклами.

— Слышь, Первухин, пошептаться бы… — негромко произнес Леньчик, стараясь не обращать на себя внимания толпившихся возле подъезда людей.

Призрак Пельменя взглянул на Поташникова и, брезгливо скривив губы, буркнул:

— О чем нам с тобой шептаться, фраерок? Постой, — неожиданно опомнился он, едва не подпрыгнув на месте, — ты что, меня видишь?

— Вижу, — утвердительно кивнул Леньчик, — и слышу тоже.

— Гребаный экибазтус, — с наслаждением выругался Славка, — ну хоть кто-то меня видит и слышит! Может, ты в курсях: че со мною приключилось?

— В сторонку отойдем, — настойчиво повторил Леньчик, — где людей поменьше…

— Нафига? — искренне удивился Пельмень. — Все равно ж никто меня не слышит!

— Зато меня прекрасно слышно, — стараясь не двигать губами, на манер эстрадных чревовещателей, произнес Поташников. — Не хочу, чтобы за придурка приняли. Давай за мной!

Леньчик неторопливо продефилировал в дальний конец двора, заросший декоративным кустарником, за которым уже давно никто не следил. Славке не оставалось ничего другого, как следовать за Леньчиком.

— Че со мной? — едва спрятавшись от любопытных глаз, потребовал ответа Пельмень. — Почему меня никто не видит и не слышит?

— Помер ты, дядь Слава, убили тебя — решив не тянуть резину, сразу огорошил Пельменя Леньчик. — Поэтому и не видит тебя никто — нет тебя больше среди живых!

— Как это, помер? — брови Первухина удивленно взметнулись вверх. — Вот он же я! — чуть не слово в слово повторил он фразу покойного Маслова. — Туточки весь! И жбан на месте, и копыта… Ты, фраерок, мне мозги тут не парь! Надо же: Пельмень ласты склеил? Внатуре тебя на дурку надо! Такую пургу несешь…

Ты, Пельмень, хошь верь, хошь не верь, — пожал плечами Леньчик, мне пофиг! Но ты попробуй хотя бы ветку от куста отломить, или камешек с земли поднять…

Первухин, недолго думая, попытался ухватить ближайшую ветку растущего рядом куста. Как и ожидал Леньчик, бесплотная рука призрака легко прошла сквозь куст, не потревожив ни единого листика. После нескольких неудачных попыток отломить ветку, Первухин сдался:

— Выходит точно прижмурился… А кто меня так?

— Так это я у тебя хотел спросить, — усмехнулся Леньчик, — кто и как тебя на тот свет спровадил? Ты совсем, что ль, ничего не помнишь?

— Совсем ничего… — страдальчески сморщился Пельмень. — Нет, тормозни! Помню! Правда все как в тумане… Словно и не со мной… Как после серьезной попойки…

— Ну, хоть что-нибудь! — напирал Поташников.

— Это, сука, Хобот виноват, и книжка его долбанутая! Я-то думал, фортануло мне, когда её в ментовке срисовал…

— Кого её? — спросил Леньчик.

— Да книгу, язви её в душу! Как жопой чуял… Еще когда на сто первом [40] землицу горстями просеивал… Не надо было связываться!

— Где просеивал? Какую землю? — не понял уголовника Леньчик.

— Да на погосте колывановском, — «перевел» Пельмень. — Лет десять назад дело было: я с Хоботом…

Услышав про колывановское кладбище, Леньчик напрягся.

— А Хобот это кто? — прервал Славку Поташников, решив не упускать ни единого звена из этой сложной цепочки случайностей и фактов.

— На зоне мы с ним чалились в начале шестидесятых. Он уже тогда вес солидный среди людей [41] имел. Авторитет нехилый, прикинь, смотрящий в лагере. А сейчас, так и ваще, смотрящим по всей нашей области прописан! — С гордостью за знакомство с таким весомым человеком, которого только что хаял, рассказывал про Хобота Славка. — А еще с нами чалился старикашка один, полоумный. Снулый его фамилия. Тоже родом из Нахаловки. Уж не знаю, чем он смотрящему приглянулся, но тот его байки про чудесную книжку, закопанную где-то в могиле на заброшенном кладбище с удовольствием хавал. А в семьдесят первом, когда меня из колонии за хорошее поведение на «химию» в Нахаловку перевели, здесь Хобот нарисовался. Сказал, что кладбище, о котором Снулый постоянно трепался — наш колывановский погост. Ну и рванули мы туда. А нужная могила вскрыта. Вот только-только, еще земля не просохла. Хобот меня заставил землю просеять — но книжка уже тю-тю: кто-то ей ноги приделал. Только мальчик, ну, ключ, — заметив недоумение, написанное на лице Поташникова, — объяснил Пельмень, — фигурный такой и нашелся. А книжка тю-тю… Ну, а Хобот наказал, отваливая, что если всплывет где этот кирпич — ему свистнуть, дескать, за ним не заржавеет… И всплыла ведь! В ментовке я её заприметил, и Хоботу брякнул…

— Большая такая книга, кожаная, все в медных застежках, с замком? — описал колдовской фолиант Леньчик.

— Точно! Она! А ты откуда… Постой, так выходит, что это ты её из могилки вырыл? И это тебя мы с Хоботом спугнули? — предположил Пельмень.

— Ну, выходит, — не стал отпираться Леньчик. — А на мотоцикле это вы с Хоботом приехали?

— Мы, точно! Значит, это тебя мы спугнули? — кивнул дух. — И все эти годы ты книжку ныкал?

— Нет, книгу у нас быстро отняли. И где она все это время была, я даже не догадывался. А потом раз и всплыла…

— Так ты тоже знал, что она появилась?

— Знал, даже думал, как её из отделения увести.

— Поздно, батенька, пить «Боржоми»! — довольно хлопнул себя бесплотными руками по бесплотным ляжкам Пельмень. — Увел я её из гадючника, еще вчера увел! И, походу, попал… — вспомнив о собственной смерти, горестно «вздохнул» Славка. — Мне эта тварь сердце вырвала! — схватившись за грудь, произнес призрак.

— Хобот?

— Нет, — мотнул головой Пельмень, — привидение: жуткий старикан. Глаза зеленым горят, бородища чуть не до пояса… — Первухин, вспомнив события прошедшей ночи, передернул плечами. — Он в Хобота вселился, а уже тот мне грудину голой ладонью пробил и мотор выдернул! Мать твою, так я что, внатуре загнулся?

— Мне жаль, что все так вышло, — искренне произнес Леньчик. — Но ты действительно загнулся. Ты теперь привидение, дядь Слав…

— Привидение? Как тот колдун-старикан?

— Ну, типа того, — подтвердил Поташников.

— И поэтому меня никто не видит и не слышит? — спросил Славка.

— Угу, — кивнул Леньчик.

— А как же ты? — спросил Пельмень. — Ты же меня видишь.

— Ну, я — особый случай, — ответил Леньчик. — Есть у меня кое-какие способности, — не стал «открывать карты» Пухлик, — поэтому и вижу.

— И что теперь со мной будет? — потухшим голосом произнес Первухин. — Куда меня определят? В ад? Нагрешил-то я в этой жизни изрядно… В Бога не верил, а оно вона как повернулось…