В этот трудный период доблесть войск и активная деятельность большинства военачальников предотвратили возможную катастрофу, на которую обрекало войска их неудачное развертывание на театре военных действий[20]. Трехнедельная «Галицийская битва» закончилась победой русских войск. Австро-венгерские войска потерпели поражение, оставив практически всю Галицию. Но стратегическая недальновидность В. М. Драгомирова – действительного руководителя действиями 3-й армии в этой операции – в совокупности с низкими волевыми качествами Н. В. Рузского и «покладистостью» Н. И. Иванова не позволили нанести сокрушительное поражение противнику, что предвещал уточненный план «Галицийской битвы», выношенный начальником штаба фронта М. В. Алексеевым.

Мнения многочисленных исследователей этой операции совпадают с мнением современников описываемых событий, озвученных следующим образом: «Наши успехи могли быть еще большими, а может быть, и решающими для войны, если бы достижению их не помешало поведение генерала Рузского. Вместо того чтобы нанести сокрушительный удар 600-тысячной австрийской армии, он погнался за дешевой победой у Львова. Оставив город, австрийская армия ушла от смертельной опасности и сохранила свои силы для последующей борьбы в Галиции. Ставка же в лице Николая Николаевича, Янушкевича и Данилова в собственных интересах, а также в личных интересах Иванова и Алексеева раздула эту «победу». Было объявлено, что город был якобы захвачен в результате «семидневных упорных боев», что он был «сильно укреплен» противником и т. п. Между тем командир корпуса Щербачев указывал в своем донесении, что он вошел в город, уже оставленный австрийцами».

На фоне трагедии, постигшей 2-ю армию А. В. Самсонова, и общую неудачу в Восточно-Прусской операции войск Северо-Западного фронта Ставка представила важной победой русской армии «самодеятельность» командования 3-й армии, выигравшего взятием населенного пункта тактически, но проигравшего в стратегии (была упущена возможность уничтожить войска противника). «Герой» Львова был награжден орденами Георгия 4-й и 3-й степени, и в сентябре 1914 г. после отрешения генерала Я. Г. Жилинского от должности Н. В. Рузский был назначен главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта.

В этом ранге Н. В. Рузский проявил себя осенью 1914 г., когда его штаб во исполнение франко-русских военных конвенций 1892 и 1913 гг. и англо-русской конвенции 1907 г. разработал план стратегической операции по вторжению в Германию, одобренный Ставкой. Выявив из перехваченных радиограмм намерения русского командования, австро-прусская коалиция спланировала свои активные действия с целью упредить реализацию русского плана. Немецкое военное руководство, поставленное в трудные условия результатами предшествующей Варшавско-Ивангородской операции, решило выйти из ситуации наступлением из Западной Пруссии. План главнокомандующего Гинденбурга сводился к проведению глубокого контрудара во фланг и тыл готовящимся к наступлению на Познань 2-й и 5-й русским армиям. Для выполнения этого плана 9-я германская армия в составе трех с половиной корпусов должна была совершить быструю железнодорожную рокировку (на 300 км) с фронта Ченстохов, Велюнь в район Торна, откуда нанести неожиданный фланговый удар 2-й и 5-й русским армиям. Усиление немецкой 9-й армии составили прибывшие с западного фронта 1-й и 3-й кавалерийские корпуса, и переброшенные из состава 8-й армии 1-й и 25-й резервные корпуса. Кроме того, из гарнизонов крепостей Познань, Бреславль и Торн были сформированы три сводных корпуса.

Таким образом, противоборствующие стороны готовились к проведению встречных операций, одна из которых с русской стороны осталась в истории как Лодзинское сражение. В нем наиболее отчетливо проявился уровень «полководческого мастерства» Н. В. Рузского: главнокомандующий получил от Ставки почти неограниченные права при реализации плана. Им предусматривалось, исходя из ошибочных разведданных фронта о нахождении главных сил врага в районе Ченстохова, сломить сопротивление противника в полосах наступления армий фронта и утвердиться на линии Ярочин, Остров, Кемпен, Крейцбург, Люблинец, Катовице с дальнейшим наступлением в пределы Германии. Предупрежденный Ставкой о сосредоточении сил противника в районе Торна, Н. В. Рузский не придал этой информации значения, в результате чего войска фронта начали стратегическую операцию, исходя из ошибочной оценки сосредоточения противника.

Совершив передислокацию основных сил немецкой группировки, ее командующий Макензен 29 октября, не дожидаясь сосредоточения всех спланированных для операции войск, ударил главными силами (20-й армейский, 25-й и 1-й резервные корпуса) по левобережной группе 1-й армии П. К. Ренненкампфа – 5-му Сибирскому корпусу. Упреждающий удар не полностью сосредоточенных немецких войск был вызван перехваченной радиограммой русского командования. В ней был указан точный срок начала операции по глубокому вторжению войск Северо-Западного фронта на территорию Германии. Обрушившись 30 октября основными силами на оторванный от 1-й армии V Сибирский корпус, германцы попытались окружить и уничтожить его.

Уже на этом этапе операции в русских войсках начала сказываться недостаточно тщательная ее подготовка в инженерном отношении. Отсутствие переправ через Вислу, не обеспеченных силами и средствами фронта, не позволило командующему 1-й армией П. К. Ренненкампфу организовать помощь сибирякам, сражающимся в отрыве от войск армии со значительно превосходящими силами противника. П. К. Рененкампф предвидел необходимость возведения переправ перед началом операции, о чем он извещал главнокомандующего. В ответе начальника штаба фронта В. А. Орановский уведомил командующего 1-й армией, что временные и постоянные мосты будут возведены. Неоднократно посланные им донесения Н. В. Рузскому о сосредоточенных против войск армии больших сил противника не вызвали ответных решений главнокомандующего, считавшего причиной поражения нераспорядительность соответствующих командиров. Таким образом, штаб фронта, отрицая превосходство немецких сил, не признал факта их перегруппировки.

Бой сибиряков у Вроцлавска и поступающие от разведки донесения указывали на маневр противника против правого фланга и тыла русских армий, развернутых на левом берегу Вислы. Однако штаб фронта, вместо того чтобы вдумчиво оценить создавшееся положение, отбросить старый план и повернуть правый фланг фронта для ликвидации явно нависшей угрозы, продолжал твердо держаться намеченных им мероприятий и готовился к введению в действие 1 ноября 2, 5 и 4-й армий. Внимание главнокомандующего и его штаба, судя по указаниям подчиненным армиям, было отвлечено от локальных, по их мнению, боев правого фланга фронта.

Чем же было обусловлено это упорное следование первоначальному плану, составленному штабом фронта и утвержденному Ставкой? По словам многих участников войны, имеющих отношение к армейскому и фронтовому звеньям управления, Н. В. Рузский полностью решение всех стратегических вопросов отдал в руки генерал-квартирмейстера М. Д. Бонч-Бруевича. Об этом вспоминал А. П. Будберг, говоря, что «…фактическим Главнокомандовавшим С.-З. фронтом по оперативной части был достаточно всем известный и достаточно всеми презираемый и ненавидимый Бонч, великий визирь при совершенно выдохшемся Рузском, отдавшим все оперативные бразды правления в руки своей “Маскотты” /так он называл Бонч-Бруевича, приписывая ему все свои успехи на Австрийском фронте/ и утверждавшим все, что докладывалось ему этим пустопорожним и безграмотным в военном деле честолюбцем, захлебнувшемся в доставшейся ему власти и не знавшим ни удержа, ни предела в проявлении последней». Явную зависимость начальника от своего подчиненного описывал подполковник Генерального штаба Б. Н. Сергеевский вспоминая: «…вместе с многими офицерами Генерального штаба, я, в том же 1914 году, удивлялся, в какой мере Рузский шел «на поводу» у… пресловутого ген. Бонч-Бруевича…» На это же указывал и великий князь Андрей Владимирович, отметив в своем военном дневнике, что «…Н. В. Рузский был под большим влиянием М. Д. Бонч-Бруевича». Последний же, по многочисленным оценкам, был достаточно ограниченным стратегом. Весьма нелицеприятно о способностях и нравственных качествах М. Д. Бонч-Бруевича отзывался Б. В. Геруа, характеризуя его бездарным, бесчестным, завистливым, сгораемым скрытым властолюбием и ненавистью ко всем, кто мешал, по его мнению, блеску его карьеры. По его мнению, М. Д. Бонч-Бруевич был оплотом консерватизма. Небезынтересно добавить мнение о М. Д. Бонч-Бруевиче его сослуживца по штабу Киевского военного округа: «Без широкого образования, несколько тупой, но чрезвычайно упорный, с громадной трудоспособностью и большой волей…»