Кожа на скулах Маклеода натянулась, кустики бровей сошлись над переносьем.

— Штурм откладывать не будем! — отрубил он. — Мы договорились: командир здесь я. Переводи!

Типпот злорадно осклабился и перевел. Щеки Хеухеу заколыхались. Он произнес несколько слов и опять засмеялся. Глазки Типпота трусливо забегали.

— Переводи! — рявкнул Маклеод.

— Он сказал… э-э… — замялся Типпот и будто в ожидании удара втянул голову в плечи. — Он сказал, что не думал… попасть под начало глупца, сэр…

— Как он смеет! — вскрикнул маленький капитан.

Маклеод побагровел от ярости и стиснул кулаки. Все же он сдержался — раздувать конфликт майор не хотел. Если ваикато повернут домой, с крепостью придется повозиться. Полковнику Деспарду пригодится каждый английский солдат, и жертвовать своими людьми было бы вопиющей глупостью.

— По английским законам, — стараясь выдерживать спокойный тон, проговорил Маклеод, — отказ повиноваться командиру приравнивается к измене… Переводи!

— Если вождь пакеха будет настаивать, Хеухеу подчинится ему, хотя и считает штурм глупостью, — равнодушно ответил старик и зевнул.

На этом спор прекратился. Уязвленное самолюбие майора Маклеода было удовлетворено: взял верх европеец, британский офицер. Приказав лейтенанту усилить бомбардировку палисадов, особенно внешнего, Маклеод и Наттер начали комплектование штурмовых колонн.

Через час все было готово к штурму.

которая расскажет о первой попытке штурма

Обидно было смотреть, с какой легкостью ядра дробят прочнейшие крепостные палисады. После каждого попадания врытые в землю колья ломались, как спички, обломки со свистом разлетались в стороны на много шагов, а в частоколе появлялся еще один рваный пролом.

Одна из отлетевших щепок ранила Генри в щеку. Хотя царапина была неглубокой, лицо и шея юноши оказались перемазанными в крови. Его вид привел Парирау в ужас, когда она, пробравшись на боевой настил, принесла ему в корзиночке из коры немного только что сваренной кумары и воды. Есть Генри не стал, но пил долго и с наслаждением, опорожнив чуть не наполовину сосуд из высушенной тыквы. Жажда мучала его давно, с самого начала осады, и появление Парирау было очень кстати. С восхищением понаблюдав за тем, как Генри целится и стреляет в пакеха, девушка вытерла ему концом накидки лицо, промыла ранку и, поворошив на прощание соломенную шевелюру, возвратилась в деревню.

Когда она скрылась из виду, Генри почувствовал облегчение. Четверть часа, которые Парирау провела рядом с ним, дались ему нелегко: несколько раз пули англичан визжали над их головами и дважды ядра где-то совсем рядом сотрясали земляную насыпь. Как нарочно, с уходом девушки обстрел палисадов почти прекратился, зато за спиной, на территории па, стали рваться снаряды гаубицы. Оглянувшись, Генри увидел, что один из них угодил в хижину на окраине площади. Около нее уже суетились люди, растаскивая баграми и мотыгами тлеющие доски. Задело кого осколком или нет, разглядеть было трудно.

Приказ прекратить стрельбу, переданный по цепочке, не удивил Генри. Бесполезная трата патронов давно вызывала у него досаду. За первые два часа осады он успел израсходовать все свои боевые запасы и теперь стрелял с большими паузами, пользуясь содержимым патронташа своего соседа — пожилого воина с лицом, изрытым рябинами оспы. Как бы старательно ни целился Генри, было очевидно, что ни его выстрелы, ни пальба остальных осажденных не причиняли англичанам урона. Пули достигали их каменные укрытия на излете, цели были еле заметны.

Верховный вождь нгати был в эти часы молчалив и сосредоточен. Казалось, он сознательно пренебрег своей традиционной обязанностью вождя и жреца — вдохновлять воинов на ратные подвиги. Ни одного высокопарного слова, ни единой ссылки на историю или мифы не слышали сегодня от первого человека племени. Только скупые, сугубо деловые распоряжения — поставить новую лестницу, заменить раненого стрелка. Когда артиллерия пакеха принялась обстреливать территорию па, Те Нгаро, тотчас приказал копать траншейные ходы. Наверное, было не очень гуманным выгонять людей на работу под визг осколков. Но Те Нгаро знал, что в решающие для крепости часы, когда обстрел будет еще сильнее, эти неглубокие норы спасут множество жизней.

Артиллерийский обстрел деревни продолжался недолго. Выпустив десятка полтора осколочных трубок, гаубица замолчала, прекратили метать ядра по палисадам и обе пушки. Наступила тишина, которую нарушало только резкое щелканье английских пуль по жердям частокола да их комариное пение над головами.

Прижавшись подбородком к нижнему краю бойницы, вырезанной в частоколе, Генри всматривался в позиции англичан. Ему чудилось, что среди стрелков началось движение. Как и все воины, занятые в обороне па, он заметил подошедшее подкрепление и догадывался, что прекращение бомбардировки и оживление в лагере англичан каким-то образом связано с приходом ваикато. По-видимому, заключил Генри, до сих пор англичане выжидали. Теперь надо ждать от них самых энергичных действий.

Он не ошибся. Очень скоро артиллерия противника не только возобновила, но и усилила огонь. Сейчас ядрами стреляли все три орудия, и цель у них была одна: крепостная стена. Опять затрещал и затрясся частокол, замелькали в воздухе обломки жердей, поднялись фонтанчики пыли и каменных брызг. Артиллеристы вели обстрел торопливо, будто стремясь побыстрее исчерпать запасы чугунных шаров. Впервые за весь день Генри стало не по себе: сейчас он каждую секунду ожидал рокового попадания, после которого навсегда исчезнут разногласия между Генри Гривсом и тохунгой Хенаре.

— Они идут на нас! — в сильном волнении выкрикнул рябой воин, хватая с настила ружье, и Генри увидел то, что мгновением раньше разглядел более зоркий нгати: над каменным завалом взвился английский флаг. Солдаты выскакивали из укрытий и, не останавливаясь, продвигались вверх по склону к полуразрушенному участку палисада. Левее, ярдах в пятидесяти от них, к стенам па широким фронтом приближалось многолюдное маорийское войско.

Не ожидая команды, нгати открыли беспорядочную стрельбу. Не выдержал и Генри: почти не целясь, он посылал пулю за пулей и палил так до тех пор, пока не почувствовал резкий толчок в плечо.

Он испуганно оглянулся. В шаге от него стоял Раупаха. В руках он держал таиаху — оружие, похожее на маленькую саблю на длинной рукоятке. Глаза Раупахи были сощурены.

— Что? Что такое? — воскликнул Генри.

Вождь усмехнулся.

— Ты хитрый, пакеха, — холодно сказал он и, не кланяясь пулям, прошел по настилу дальше.

Генри проводил его недоумевающим взглядом и опять прильнул к бойнице. Но когда он снова вскинул ружье, его обожгла догадка: Раупаха убежден, что он намеренно стреляет мимо. Вот почему он так понимающе усмехался.

От обиды и злости у Генри чуть не выступили слезы. Мало того, что он в открытую воюет с людьми своей нации, что он рискует жизнью ради несчастных огородов… Все равно он чужой… Эти подозрения… Да пошли они все к дьяволу!..

Он бросил ружье и уткнулся лицом в пахнущие порохом руки.

— Друг, ты ранен? — прозвучал над ухом взволнованный голос.

Генри поднял голову. Рябой сосед смотрел на него с искренним участием и, похоже, намеревался оказать ему помощь.

— Нет, нет, друг, — ответил Генри. Ему стало стыдно за себя. Нервная мисс! Пора бы уже и привыкнуть к Раупахе.

Он снова взялся за ружье. Конечно, наобум стрелять не следует. Надо выбрать цель, подвести под нее мушку и затем… Затем Джон или Том упадет, обливаясь кровью, на землю. Он будет умирать, проклиная неведомого дикаря, и никогда не узнает, что его убийцей был такой же, как он, английский парень, его сверстник и возможный товарищ. Об этом будет знать и помнить Генри Гривс, взявший его на прицел.

Эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове Генри. Но стоило ему приникнуть к бойнице и поднять ствол на уровень глаз, не оказалось ни Джонов, ни Томов, а были только игрушечные фигурки с ружьями наперевес. Фигурки двигались, ложились, перебегали, стреляли, но совсем не казались Генри живыми людьми, стрелять в которых он не должен и не смеет. Ему вдруг вспомнился тир в Манчестере, куда его затащили однажды приятели. Там тоже двигались и подергивались маленькие фигурки, и попадать в них было весело и приятно. Теперь они не из жести, а из плоти и крови, но сознание Генри спокойно отмечало эту разницу. И когда Генри Гривс увидел, как после его выстрела один из игрушечных человечков споткнулся и, выронив ружье, боком повалился на камни, в нем шевельнулось знакомое чувство удовлетворения, и только.