«Оно того стоило! За такую дадут немало полновесных шрангов!» – убеждала она себя, стиснув зубы. Пытаясь выбросить из головы воспоминания о том, чем только что занималась. – «Если добавить все мои накопления, то, может, у меня получится избавиться от маски уже в этом году… Да, определенно оно того стоило!»

За спиной вновь раздались шаги одного из монахов, и Джэу торопливо сжала ладонь с украденным, делая вид, что расслабленно наблюдает за солнцем, клонящимся к закату.

Просыпалась деревня рано, с первыми лучами солнца: драли глотки петухи, яки и ослы, бренчали молитвенными барабанами люди. Цэрин распахнул глаза и вспомнил, как после обильной трапезы Дава, старший муж Пассанг, передал его, чуть ли не спящего на ходу, из рук в руки Пхубу. Тот отвел его в свой дом и выделил угол, где Цэрин и рухнул, как подкошенный, окончательно засыпая.

В доме негромко тянула мантру седовласая старуха, одновременно гремя посудой.

– Помолишься со мной? – спросила она, заметив пробуждение гостя. – Я приветствую солнце и утренний свет.

У Цэрина болел живот, и ныло все тело, укрытое ячьей шкурой, а особенно ступни. А еще страшно хотелось помыться. Но пренебречь предложением он, конечно, не мог. Цэрин кивнул, неуклюже сел и подхватил знакомый мотив:

– Ом-м-м… Храим Савитри Намаха…

Когда мантра подошла к концу, старуха протянула небольшую пузатую склянку, в которой плавали сухие травинки:

– Пхубу принес тебе это. Нужно обновить припарки.

Только теперь Цэрин откинул шкуру и обнаружил на ногах повязки. От тканевых полосок тянуло женьшенем, можжевельником и еще чем-то терпким.

– Быстрее заживут твои порезы, – объяснила она. Но Цэрин откуда-то знал это и без нее.

– А перевязывал кто?

Она пожала плечами:

– Когда Пхубу, когда я. Ты проспал два лунных дня и два солнечных, – тепло улыбнулась старуха. – Немудрено. Долго ты бродил во тьме. Уж не столько ли, что поседеть успел? Лицом вроде молод, но волосы белее моих…

– Зато память явно хуже твоей, – вздохнул он, потирая виски.

– Может со временем тэнгри смилостивятся и вернут тебе воспоминания, а может они же их и высосали, и не стоит тебе ворошить былое. Зови меня Лха́мо, кстати. А Пхубу – мой сын.

Весь день Цэрин то жевал лепешки, запивая маслянистым чаем, то вновь проваливался в сон, то разглядывал желтые узоры, ползущие по бордовому настенному ковру, с верхней кромки которого свисали еще и амулеты да плетеные обереги.

А еще он слушал болтовню Лхамо, попутно обтирая себя тряпками, смоченными в травяных настоях. Говорила старуха в основном о своей деревне, как у них все устроено, сколько жителей и чем они живут, или о богах. Улучив подходящий момент, Цэрин спросил:

– Скажи мне, Лхамо, все ли монахи в вашем краю почитают тэнгри и придерживаются шести главных добродетелей?

Та удивленно вытаращилась на него. Даже ее тонкие седые, постоянно змеящиеся от суеты косицы замерли.

– Ох, не повредился ли ты головой? – наконец вымолвила она.

«Вполне может быть. Я видел такое… Я слышал… И слышу до сих пор».

Непонятное многоголосье так и продолжало терзать его душу, но он всеми силами старался оттеснить это на задворки сознания, так что по большей части оно лишь шуршало, будто песок, который гоняет туда-сюда ветер.

Старуха тем временем подцепила крючковатыми пальцами один из оберегов в виде пушистой черно-желтой кисточки и шустро намотала его Цэрину на запястье. Но у него перед внутренним взором все равно стояло видение, где четверо монахов, рассевшись в круг, воспевали демона. Пальцы по привычке потянулись было к жемчужине… вот только краденного плаща на нем больше не было.

– А… где?..

Лхамо сразу поняла, о чем он спрашивает.

– Да вон, лежит на сундуке твоя одежка. Хорошая ткань, добротная. Хотела почистить, но стоило мне взять щетку, как ты начинал метаться во сне, будто раненый волк. Словно там в кармане лежит твой чинта́мни! Ну я и не стала…

Старуха с любопытством взглянула на Цэрина, и тот смутился, попытался пятерней расчесать длинные спутанные лохмы своих волос.

– Ну какой чинта́мни! Если б у меня был волшебный камень, исполняющий любые желания, я бы тут же повелел ему разогнать туман в моей голове. А это… Да просто подобрал в пещере жемчужину. Ничего особенного, но она вроде как теперь мой талисман.

Лхамо с недоверием хмыкнула:

– Ну да, жемчуга в пещерах под горой – то обычное дело.

– Так, а… что же вы, вдвоем живете? – Цэрин попытался неловко сменить неудобную тему.

Старуха кивнула и отвернулась к окну:

– Нынче да.

Видно было, что теперь уже ей тема не по нраву. Но ему нестерпимо хотелось разобраться во всем – в себе в первую очередь, но в том, где он оказался и кто его так радушно приютил. Цэрин жаждал знать все, так что выжидающе смотрел на хозяйку.

– Са́джа, жена Пхубу, ушла от нас прошлой зимой, – ровным голосом произнесла Лхамо.

Настал его черед удивляться.

– Это из-за того, что женщин в деревне немного, как ты до этого говорила? У Пхубу нет братьев, и потому она выбрала другую семью, где больше мужчин, чтобы иметь больше мужей?

Лхамо поджала губы.

– Некоторые так поступают. Думают только о себе и том, как зажить получше да побогаче. Но Саджа бы не стала… Я имела в виду, что она ушла в Бардо. Ее душа отправилась на перерождение. А тело… Пхубу сам отнес его к водам реки Наа́г.

– О, – Цэрин нахмурился. – Мне жаль.

– Теперь такое часто происходит. – Лхамо села на лавку у окна, взяла в руки клубок шерстяных нитей и начала выплетать новый оберег. – Тэнгри за что-то разгневались на нас и посылают нашим матерям Бездушных.

– Кого?

Хотя Цэрин, похоже, забыл только то, что касалось его личного прошлого, с остальным проблем обычно не возникало. В голове услужливо всплывали и слова молитв, и местные обычаи. Но что за Бездушные такие он не мог вспомнить, как ни силился.

– Нет, все же тэнгри знатно полакомились твоими воспоминаниями… – Она тяжко вздохнула. – Еще пару лет назад жены, готовясь стать матерями, с трепетом лелеяли надежду на то, что родится сын. Это таким глупым кажется теперь. Все изменилось, Цэрин, все теперь не так, как прежде. Нынче мы молимся благим тэнгри, чтобы те ниспослали младенцу душу. Неважно, какого пола родится дитя – главное, чтобы душа в теле имелась.

Цэрин слышал, какое отчаяние звучало в словах старухи. Нет, она не лгала, не придумывала страшную байку. Она говорила свою правду.

– Вот и у моего Пхубу родился… Той зимой. Саджа не вынесла горя. Да и он сам пока не смог забыть… Не говори с ним об этом. Его раны еще слишком глубоки.

Пхубу вернулся только к вечеру. В первый день Цэрин запомнил лишь его серую овечью шапку, теперь же рассмотрел полностью. Мужчина лет сорока, плотный, но не высокий.

«Может потому и большую шапку носит, чтобы казаться повыше?»

За ужином они сговорились, что с утра отправятся на выпас вместе. Не помня себя, не понимая, куда и зачем ему идти дальше, Цэрин подрядился помогать со стадом яков, чтобы отплатить за доброту, кров и пищу.

Солнце нового дня лениво выползало из-за горизонта, когда они вышли на пастбище. Оно золотило горбы грузных животных, их черную шерсть, короткую по телу и свисающую с брюх густой бахромой, когда те склонялись к земле и жевали траву, порой издавая нелепые похрюкивающие звуки.