Бермиаг поднял на нее взгляд и некоторое время молчал.

– Тебя ведь зовут Джэу, верно?

Она кивнула.

– Я помню тебя. Ты хорошая работница, Джэу, и неплохо проявила себя во время небесных погребений. Разве стала бы ты обманывать гарпена – тем более во время такого бедствия?

Джэу невольно усмехнулась наивности пожилого настоятеля, но тут же скрыла это за почтительным поклоном:

– Всем известны мудрость и великодушие кушога Бермиага-тулку. Он относится ко всем с участием и добротой и, верно, судит всех прочих людей по себе.

Настоятель долго рассматривал Джэу, размышляя о чем-то, а затем опустил руку в складки кашаи и достал четки из драгоценной бирюзы.

– Вот, возьми. Гарпен не посмеет усомниться в твоих словах.

Джэу округлила глаза при виде гладко отшлифованных бусин с шелковой кистью на конце петли.

– Благодарю, кушог, но ваши тренгхва слишком ценные, чтобы…

– Это всего лишь четки, Джэу, – мягко оборвал ее Бермиаг. – Жизни людские много ценнее тренгхва. Бери и иди.

Глава 10. Цэрин

С уверенностью признаю, что лекари в Тхибате менее сведущи, чем в Лао. Самыми просвещенным в вопросах здоровья считаются ламы из монастыря Лхундуп, но даже и они используют варварские методы врачевания, вроде наложения молитвенной печати на больное место или, в тяжелых случаях, прижигания раны каленым железом. Домашних животных пользуют также. Неудивительно, что при дворе ченг-по, правителя Тхибата, всегда рады лекарям из Лао.

«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата

– Ох, пусть же мой Пхубу выживет! – причитала Лхамо, суетясь рядом с сыном.

Его спину опоясывали четыре рваные полосы, будто злой демон скрючил когтистые пальцы, вонзил в тело и соскреб кожу, раздирая плоть.

– Пхубу? – позвал Цэрин, приближаясь к раненому.

Тот оглянулся. Лицо его выглядело не лучше – будто як потоптался, разбивая в кровь губу и скулу.

– Ой, беда-а-а, – всхлипнула рядом Лхамо. Она взяла из рук Цэрина ведро и принялась промывать раны, командуя, где подержать, где повернуть Пхубу. – Проклятые волки! Проклятые яки! Все уцелели, а мой Пхубу… – По ее морщинистым щекам бежали слезы. – Он ведь такой, защищать будет до последнего, словно он сын дракона, а не простой деревенский пастух.

Сам Пхубу пребывал в каком-то странном состоянии: то проваливался в полудрему, то с болезненными стонами выныривал из забытья. Лхамо перевязала его, как умела. От тряпиц тянуло лекарственными травами, они быстро пропитались кровью и пришлось снова их менять.

Вскоре подоспел и Цзяньян – младший муж Пассанг. Он вел под руку древнего ссутуленного старика – ламу Намхабала.

– Лекари! Слава тэнгри! – кинулась к ним Лхамо. – Сделайте же что-нибудь!

Цзяньян засуетился, подготавливая все для своего наставника. Из-за пазухи он достал сверток с медной масляной лампой, зажег ее и поставил у лежанки, на которой стонал Пхубу. В углу установили треногу и зажгли конусы благовоний, которые тут же наполнили помещение резким тяжелым запахом. Цэрин принюхался.

«Можжевельник, розмарин и что-то еще… Благие тэнгри, ну и вонь! На месте Пхубу я бы постарался выздороветь поскорее только ради того, чтобы выйти на свежий воздух».

Ему было интересно следить за действиями врачевателей – прежде он наблюдал их в деле только тогда, когда лечили домашнюю скотину. Но на первый взгляд порядок действий был тот же, разве что благовония на открытом воздухе не так смердели, уносимые порывами ветра.

Цэрин слышал в деревне, что старик обучался медицине в монастыре Лхундуп, что находился на другом краю Тхибата, в нескольких десятках пиал пути в сторону Красной Птицы-Гаруды. Как он оказался в этой забытой тэнгри горной деревушке без названия, было неизвестно. Однако его с радостью приняли. Еще бы, сам ученый лама-лекарь! Редкое поселение может таким похвалиться. А в скором времени он взял Цзяньяна в ученики, что было великой честью и подспорьем для местных.

Время шло, но ничего не происходило. Старый лама Намхабал сидел у лежанки больного и бормотал молитвы, периодически прерываясь, чтобы наложить на особенно разодранные места молитвенную печать. Иногда он покачивался, словно впадая в транс, и Цзяньян подхватывал его за плечи, легонько встряхивал, приводил в себя.

Скоро Цэрин и сам почувствовал, как тяжелеет его голова от душного воздуха, наполненного ароматами благовоний. Он поспешил на улицу дожидаться окончания лечения, и, чтобы занять руки, принялся перетаскивать на крышу заготовленную на зиму партию топлива – высушенных на солнце ячьих «лепешек». На некоторое время он забылся в тяжелой работе, пока из монотонных действий его не вырвал полный боли крик Пхубу. В несколько прыжков соскочив с крыши, Цэрин кинулся было в дом, но Лхамо, стоявшая на пороге, не пустила.

– Не мешайся. Они выжигают каленым железом скверну, прогоняют злых духов бон, что успели поселиться в ослабевшем теле! – Ее седые волосы растрепались, глаза опухли от слез, но голос был тверд. – Побудь лучше со мной, Цэрин.

Он чуть поклонился Лхамо, и она ответила тем же. А затем они сели рядом, на ступеньку крыльца, и зашептали молитву.

* * *

Пхубу отличался крепким здоровьем и уже через четыре лунных дня смог встать. По рекомендации лекарей в тот же день ему следовало отправиться на горячий источник с целебной грязью, что находился в пиале пути от деревни. Цэрин, конечно же, поехал с ним. Одна из молодых соседок Лхамо, Бяньба, одолжила ему для поездки на источник упрямую ослицу, которую время от времени приходилось хлестать хворостиной, а иногда и вовсе спешиваться и едва ли ни силком толкать ее под зад. Это изрядно веселило Пхубу, который даже раненый со своим ослом управлялся куда лучше.

Каменистая дорога вилась вверх и местами проходила по самому краю обрыва, так что порой дух захватывало. Ветер трепал волосы и уныло подвывал в ущельях, Пхубу сильнее кутался в чубу и натягивал овечью шапку на уши, а Цэрин словно не замечал свежести этого утра. Наоборот, ему хотелось раскрыться, раскинуть руки в стороны и с наслаждением вдыхать прохладный воздух, пахнущий горными ручьями и ароматами цветущего саган-дайля.

– Кйакпа! – Ослица Цэрина снова уперлась, и ему пришлось спрыгнуть на землю. – Упрямая же ты скотина!

Но в отличие от предыдущих остановок, в этот раз ослица обеспокоенно переступала ногами, вертела мордой, то навострив уши, то наоборот, прижимая их к голове. У второго осла дела обстояли так же, правда Пхубу все еще находился в седле.

– Неладное чуют, – заметно напрягся пастух и тоже стал всматриваться в окрестности.

Склоны в этом месте были не так круты, но поросли можжевельником и низенькими корявыми соснами. И вот среди кустов метнулась рыжеватая тень. Цэрин ясно ее видел, но не успел распознать.

– Вон там! – крикнул он. – Лисица?

Пхубу покачал головой, сжимая в ладони костяную рукоять небольшого ножа.

«Вот же! А я, дурак, не додумался взять оружие», – Цэрин упрекнул себя за беспечность и схватился за хворостину, которой понукал осла. – «Все лучше, чем ничего».

Кусты вновь шевельнулись, теперь значительно левее. Послышалось низкое глухое рычание. Ослица испуганно попятилась, Цэрин едва успел схватить ее под уздцы.

– Благие тэнгри, сберегите, – залепетал перепуганный Пхубу. Нож в его руке мелко дрожал, а лицо побледнело, бескровными казались даже губы. – Не оставьте, не отдайте… Он пришел за мной…

– Пхубу…

– Нет, послушай! – выкрикнул вдруг тот, словно ужас схватил его за горло, добавляя в голос визгливых нот. – Он заберет меня! Он за мной пришел! Завершить… Но я не сдамся! Слышишь ты, про́клятый всеми богами… волк?!

Голос Пхубу был полон неподдельного изумления. А на тропу и правда выскочил красный волк. Его буро-серая шерсть неопрятными клочьями свисала с исхудавших боков, пасть он грозно щерил и рычал, косясь то на людей, то на ослиц.