— А индейцы вам неприятностей не доставляют?

— Одно время бывало. Хотя, конечно, и сейчас воруют кое-что по мелочи, но не более того. Их нельзя винить, — добавил он. — У нас так много вещей, которые для них в диковинку! Они берут то одно, то другое, чтобы разглядеть получше, и порой просто уносят с собой. Ведь у них нет наших понятий о собственности, так что это естественно.

— Да уж.

Мне определенно нравился этот человек. Жаль, что не все могут быть столь терпимыми, хотя вряд ли такое возможно. Подавляющее большинство переселенцев смотрят на индейцев как на забытых Богом дикарей.

Мой отец всегда умел ладить с людьми. Моя мать и Лила тоже хорошо относились к окружающим. Может, мне на пользу пошли и уроки Сакима, потому что я не был склонен считать варварами всех людей иной веры. К истине ведет множество путей, и я думаю, наш путь — только один из них.

В доме уже готовились ко сну. Мне постелили у самого очага, но я перенес свои вещи подальше от огня. Я не любил спать в жаре — предпочитал прохладу, чтобы сон был чутким и можно было мгновенно среагировать на малейший шорох.

Все уже заснули или казались спящими. Разувшись и убедившись в том, что оба мои пистолета заряжены, я растянулся и лежал, глядя вверх, на бревенчатый потолок, где дрожали огненные сполохи. Я сам придумал отправиться на юг, в Вест-Индию, и все же мне становилось не по себе при одной только мысли о том, что мне придется оказаться в дальнем краю, вдали от дома, где все было так привычно, среди людей, о которых мне не было известно ничего, для которых я буду чужаком.

Ночью пошел дождь, и я лежал, проснувшись и слушая, как дождевые капли барабанят по крыше и шлепают по лужам во дворе. Я думал о том, что дождь идет и в лесу, думал о Максе Бауэре и о тех людях, что шли с ним вместе, о том, где они могли находиться сейчас. Здесь я был в безопасности. И все же Диана права. Если те люди и в самом деле работорговцы и они как-то пронюхают о моих намерениях, они наверняка убьют меня или по крайней мере попытаются это сделать. Но я был твердо уверен в том, что грязному промыслу должен быть положен конец, а до тех пор ни одна девушка не сможет чувствовать себя в безопасности.

Может быть, в глубине моей души была жива фамильная тоска по морским просторам? Может, это было у меня в крови, полузабытое, не до конца осознанное чувство, которому я не знал названия?

Но было и еще нечто. Я помню это по разговорам отца с Джереми и с другими. Он говорил о том, что везде, где живут люди, должен быть закон, ибо без закона человек неизменно деградирует, становится менее значимым, чем он есть на деле, и уж заведомо не таким, каким он мог бы стать. Даже на дальних рубежах, куда еще не успели добраться суды и адвокаты, человек может и должен блюсти порядок, а зло должно быть пресечено и наказано.

Никто не давал мне права вершить суд над ближними, но если никто не собирается остановить негодяев, тогда я должен сделать это.

Они причинили зло той, которую я… которая мне… Я все никак не мог выразить эту мысль. Нет, не так. Все дело в том…

И я снова уснул.

За окнами забрезжил серый рассвет, с залива дул холодный, пронизывающий ветер. Мы с Янсом вышли на улицу и встали рядом.

— Об урожае не беспокойся, — сказал я. — Птицы и белки соберут его вместо меня. Ты расскажи, куда я уехал, и что, когда придет весна, мы снова будем вместе.

— Только будь осторожнее, Кин. Они готовы на все.

— Я это знаю.

— Куда ты сейчас отправишься?

— Сначала на Ямайку, чтобы навести там кое-какие справки. Там бывают многие моряки. Не думаю, что у моря есть какие-то тайны, хотя многие, возможно, хотели бы верить в это. Я также буду расспрашивать людей в Дамарикоув, где мне, надеюсь, удастся попасть на корабль.

— Слушай, Кин, ты помнишь Джона Тилли? А Пайка? У них были какие-то торговые дела в Вест-Индии. Они отправляли товары на «Абигейл», шхуне, названной в честь нашей матери. А еще у них был «Орел», тот корабль, на котором мама уплыла в Англию. Он тоже перевозил товары.

— Я помню.

На пороге появился Генри.

— Мы уходим прямо сейчас? Я готов.

— Я тоже. Прощай, Янс. Ты уж пригляди за всем, пока меня не будет. И не отлучайся из дому надолго, даже на охоту. Не выпускай Темперанс из виду.

— Давать советы другим ты умеешь, — произнес вдруг голос за моей спиной. — Но значат ли что-нибудь для тебя чужие советы?

Это была Диана. Одиноко и неподвижно стояла она у двери. Я посмотрел в ее сторону, не вполне понимая, в чем дело, но все же протянул ей руку.

— Я вернусь, — сказал я.

— Правда? — Она глядела на меня своими широко распахнутыми глазами. — И что же будет потом, Кин Сэкетт? Что потом?

— А потом придет конец этому грязному промыслу, — ответил я.

Кончики ее пальцев едва коснулись моей руки, и она тут же отвернулась. Черт возьми, да что же такое с ней творится?

— Так уходи же, — бросила она через плечо. — Уходи.

Лодка бесшумно рассекала водную гладь, размеренно скрипели весла, и слышался тихий плеск воды. Все вокруг окутало облако густого тумана. Где-то впереди темнела длинная узкая полоска острова, поросшего лесом. Это и была бухта Дамарикоув, основанная, как считалось, капитаном Дамариллом.

Но когда я заговорил об этом с рыбаком, который и был хозяином нанятой нами лодки, тот лишь пожал плечами.

— Кто его знает, может быть, и так. Но только еще задолго до него другие парни часто сходили тут на берег и вялили рыбу.

Примерно то же самое я слышал от отца, который рассказывал нам о том, что рыбаки с Большой Ньюфаундлендской банки заходили туда, чтобы провялить или закоптить свой улов прежде, чем отправляться в обратный путь, к берегам Европы. Я сказал об этом, и рыбак снова посмотрел на меня.

— А имя у твоего отца было?

— Конечно. Его звали Барнабас Сэкетт.

Он усмехнулся.

— Я был с ним знаком. Таких, как он, мало. Очень мало! Дерзкий и себе на уме, но сильный! Все наши, те, кто перебрался сюда с Ньюфаундленда, относились к нему с большим почтением. Мы уважаем людей решительных, а твой отец и был именно таким.

Он взглянул в мою сторону.

— Ты на него очень похож, хотя он был пониже ростом. Выходит, что ты и с Тилли знаком, и с Пайком тоже? Они были его большими друзьями, так что, если ты действительно собрался выйти в море, считай, тебе крупно повезло, потому что один из их кораблей сейчас стоит на якоре у острова.

— Корабль Джона Тилли?

— Ну да. «Абигейл». Старушке уже достаточно лет, но у нее отличная скорость. Они зашли сюда, чтобы сторговать меха и пополнить запасы воды.

Подумать только! В гавани стоит старый корабль моего отца! Я был в нетерпении, меня начинал выводить из себя этот неспешный, размеренный скрип весел, я все думал о том, что мы плывем слишком медленно. Прежде я был совершенно спокоен, но теперь, думая о том, что, если повезет, мы бы могли… я тихонько выругался от досады. Возможно, корабль снимется с якоря прежде, чем мы окажемся в Дамарикоув. И как это я не догадался разузнать обо всем заранее?

И как будто в ответ на эти мои мрачные мысли начал задувать слабый ветерок, и туман стал понемногу рассеиваться. Старик поднял парус. Но даже теперь мы двигались медленно, слишком медленно.

Так что нам оставалось только уповать, что шхуна не отчалит раньше, чем прибудем мы. Генри огляделся по сторонам. Он был явно удивлен моим нетерпением.

— Будут еще и другие корабли, — сказал он.

— Да, но этот корабль особенный, и больше всего на свете мне хотелось бы выйти в море на нем, почувствовать себя хозяином вне зависимости от того, кто владеет им сейчас. Если бы это был Джон Тилли…

Туман рассеялся, ветер стал несколько сильнее. День близился к полудню, но до Дамарикоув все еще было слишком далеко. В небе над нами парила чайка, и я почувствовал, как меня захлестывает необычное, ни с чем не сравнимое ощущение восторга.