Он глядел на меня поверх своего стакана, и в его глазах читалась все та же снисходительная ирония.

— Подозреваю, что мне все же следует назвать свое имя. Хотя бы то, под которым я наиболее известен. Меня зовут Рейф Богардус.

— Хорошее имя. А я Кин Ринг Сэкетт.

Он усмехнулся.

— Тем хуже для тебя. Ты мне уже почти понравился.

— Хуже для меня?

— Хуже не бывает. И если бы я не был на мели и не нуждался в деньгах, то никогда бы не стал этого делать. Честное слово, не стал бы.

— Боюсь, я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

— Не понимаешь? И напрасно, Кин Сэкетт. Кому еще как не тебе следовало бы это понимать, потому что, видишь ли, мне заплатили, чтобы я тебя убил.

Я был изумлен.

— Убил меня?

— Тебя. Здесь… и сегодня же.

Теперь настал мой черед смеяться.

— Допивай свое вино, — сказал я.

Он глядел на меня холодно и настороженно.

— Ты что, рассчитываешь, что я с него опьянею?

— Нет, конечно же! Просто я вижу, что оно тебе очень нравится, и поэтому было бы слишком жестоко с моей стороны не дать тебе перед смертью насладиться его букетом.

Он улыбнулся одними глазами и смерил меня холодным, расчетливым взглядом.

— Чтоб ты знал, Сэкетт, я самый лучший фехтовальщик во всем Порт-Ройяле. Да что там Порт-Ройял, во всей Европе мне нет равных.

— Я в этом не сомневаюсь. Но смею заметить, что сейчас ты не в Европе, да и, насколько мне известно, далеко не все великие фехтовальщики проживают в Порт-Ройяле. В конце концов, — я сделал широкий жест рукой, — все они лишь мелкая сошка. Только и умеют, что саблей махать и рубить сплеча. Что с них взять?

— А в Каролине?

— Там мало кто владеет шпагой. Мы отдаем предпочтение мушкету и пистолетам.

— И что теперь?

— Посмотрим. Жаль, конечно, ты был неплохим собеседником, и я думал, что мы сможем поговорить о книгах и о тех, кто их пишет, об истинных магах и шарлатанах, о древних богах и героях. А семья у тебя есть?

Он лишь отмахнулся.

— С тех пор много воды утекло. Они давно обо мне забыли.

— Значит, одной заботой будет меньше.

— Ты это о чем? — Он сурово взглянул на меня.

— О том, что мне не придется утруждаться и отправлять им весточку о твоей смерти или отсылать туда твои пожитки — если, конечно, у тебя что-то есть за душой.

— Ты дурак, — раздраженно заявил он. — Несешь какую-то околесицу.

Я не спеша поднес к губам свой наполовину опустевший бокал, пригубил вино и отставил посудину, выигрывая таким образом время. Вне всякого сомнения, он был превосходным фехтовальщиком и был уверен в собственных силах. В Вирджинии, Каролине или в Плимуте было мало таких. Истинные мастера клинка еще не начали пересекать океан, чтобы обосноваться на новом месте. Конечно, и среди нас были первоклассные воины, такие, как капитан Джон Смит. Но вне всякого сомнения, Богардус — если это и в самом деле было его имя — был уверен в победе.

Мне нечасто доводилось браться за шпагу, хотя с самого детства отец учил меня фехтовать — также, как в свое время его отец, мой дед, учил его. Я считаю, мне крупно повезло, что в детстве у меня были такие учителя, как Джублейн, Джереми Ринг и конечно же Саким. Дело было не только в том, что мусульманин в совершенстве владел шпагой, но его стиль принципиально отличался от европейского. В этом мое преимущество, думал я, рассчитывая на то, что он не будет готов к этому.

Но в начале поединка надо постараться не выдать себя. Я должен показаться ему банальным и посредственным, защищаясь изо всех сил, чтобы он уверовал в то, что я неуклюж и неопытен. А затем я совершенно внезапно попробую провести какой-нибудь из неизвестных на Западе приемов.

Трудность могла заключаться в том, что в свое время он мог бывать в мусульманских странах и овладеть теми же приемами. И все же следовало рискнуть. Ожидать подобных выпадов с моей стороны он все равно не будет.

— И часто ты занимаешься этим делом? — спросил я. — Убиваешь людей за деньги, я хотел спросить.

— А за что же еще их убивать? Ведь я не придурок какой-нибудь, чтобы убивать ради забавы или просто так. Я нахожу это занятие более спокойным, чем пиратство, к тому же так намного проще зарабатывать на жизнь. А если же ты тревожишься из-за моей совести, то сразу скажу, что ее у меня нет. Люди приходят в этот мир, чтобы умереть. Я только упрощаю им задачу.

— Пока кто-то другой не упростит ее для тебя.

Он передернул плечами.

— Однако же пока я жив, как видишь.

— Может быть, нам все же заказать что-нибудь из еды? Уж если ты умрешь, меня хоть не смогут упрекнуть в том, что ты помер голодным.

Мы велели принести ужин, и, поудобнее устроившись на стуле, я взглянул на него. Он был как будто совершенно спокоен, но уж я-то знал, что это не так, ибо я вел себя непринужденно, а он этого не ожидал. Он хотел удивить меня, и надо сказать, ему это до некоторой степени удалось, хотя я сумел быстро взять себя в руки.

А теперь в довершение ко всему я еще и предложил ему отобедать вместе, что должно было еще больше его смутить.

— Видишь ли, — продолжал я, — твое замечание на тот счет, что ты вроде как собираешься меня убить, представляет для меня не более чем умеренный интерес. С самого детства, сколько я себя помню, над нашей семьей довлела угроза смерти. Я родился на бизоньей шкуре в разгар боя с индейцами, и один из наших воинов со шпагой в руке стоял над моей матерью, чтобы защитить ее во время родов.

С тех самых пор не было ни дня, когда бы моя жизнь не подвергалась опасности. Так что ты зря надеялся, что заставишь меня волноваться. Это лишь все предельно упрощает.

Он хмуро смотрел на меня. Скорее всего он и в самом деле рассчитывал, что я потеряю душевное равновесие, и мои речи явно раздражали его.

— Упрощает? Что ты хочешь этим сказать?

Вино было хорошим. Конечно, я не знаток и опыта у меня маловато, но вкус у него был очень даже приятный.

— Я бы сказал, что это очевидно. На мою жизнь покушались уже не один раз. Нападали неожиданно из-за угла, когда силы были заведомо неравны и преимущество было не на моей стороне. Теперь же мне больше не придется тревожиться. Своего противника я знаю в лицо. Знаю, с какой стороны ожидать нападения. Так что все предельно просто и ясно.

— Но ты все равно умрешь.

Я рассмеялся.

— С чего ты это взял? Ты знаешь, на что способен, и тебе это может весьма пригодиться. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что опыта и умения тебе не занимать — без них ты попросту не дожил бы до сегодняшнего дня. Но, как видишь, я тоже до сих пор жив, хотя, думаю, что мой мир много суровее твоего.

— Мы будем драться на шпагах. Это мое оружие.

— Вот как? Но если это будет дуэль, в таком случае право выбора за мной.

Он свирепо глядел на меня.

— Я уже выбрал оружие. Я убью тебя и сделаю это шпагой.

Нам принесли еду, но, похоже, у Рейфа Богардуса не было настроения поболтать за обедом. А вот у меня, наоборот, язык развязался, хотя обычно я весьма немногословен. Теперь же я болтал без умолку, отчасти и потому, что моя болтовня явно действовала ему на нервы.

— Слушай, Богардус, а тебе доводилось когда-нибудь сражаться с индейцами? Нет? О, они первоклассные воины. Конечно, они не столь мускулисты, как некоторые из нас, зато их люди выносливы, гибки и очень проворны. Им нет равных в ближнем бою, когда они вооружаются томагавком или ножом. Но хотя народы это воинствующие, у них не существует такого понятия, как военная дисциплина. Каждый сражается сам по себе, так что вряд ли им по силам тягаться с нами в затяжном бою. Вот во время атак и в боевых вылазках противостоять им непросто.

— Ты слишком много треплешься. — Он посмотрел на меня с явным неудовольствием. — Я с превеликой радостью прикончу тебя.

Покончив с едой, я отодвинул тарелку и допил остаток вина.

— Ну что, начнем? — Я не сомневался, что мне удалось вывести его из равновесия, и был намерен продолжать в том же духе. — У меня нет больше времени на ерунду. — Порывисто поднявшись, я одним махом смел со стола тарелки прямо ему на колени. От грохота все разом обернулись и посмотрели в нашу сторону, а Богардус, выругавшись, вскочил на ноги, но я тут же с силой задвинул стол, припирая его. Левой рукой я ухватил его за горло и шарахнул головой о стену. — И ты еще рассуждаешь об убийстве! Ты, жалкий придурок! Да я тебя…