Он был потрясен. Восемь лет, проведенные им в британских тюрьмах и на каторжных работах, он прожил без удовольствия и уюта, доставляемого женщиной, и со времени своего возвращения не чувствовал особой потребности ни в чем, кроме быстрого физического удовлетворения, и уж конечно, ничего похожего на то, что подобно дьяволу поселилось сейчас в его паху.

После того как в течение двух часов он непрерывно проигрывал, он вышел из-за стола и отправился в свою каюту. Он вытащил бутылку хорошего шотландского виски и налил себе изрядную дозу. Он не стал смаковать его, как обычно а выпил залпом, желая поскорее найти забвение.

Карие глаза. Синие глаза. Зеленые глаза. Черт, они все были одинаковы. Предательские. Обманчивые.

Он вспомнил глаза Морганы. Они были синими. Голубыми. Голубыми, как небо в середине лета. Ее губы были как свежие ягоды, с такой же резкой сладостью.

И она стоила ему восьми лет тюрьмы и жизни трех человек. Больше он никогда ни одной женщине не позволит такого.

Квинн одним духом выпил еще стакан виски, зная, что ему не хватит одной бутылки, чтобы забыться. Он швырнул пустую бутылку в стену каюты, ясно осознавая, что ему предстоит еще одна бессонная ночь.

“Лаки Леди” пришвартовалась в Виксбурге рано утром. День был ярким и безоблачным, небо имело густой синий оттенок. Звучала музыка — корабельные музыканты по прибытии корабля в большой порт всегда выходили поиграть на палубу. Это прибавляло общей картине веселости.

Квинн стоял на капитанском мостике возле кабины лоцмана и наблюдал, как пассажиры сходят на берег. Среди первых вышли Опал Фрейзер, мисс Ситон и Дафна. Он почувствовал присутствие Кэма раньше, чем тот успел что-либо сказать, и просто кивнул ему, пока они оба смотрели, как компания, сопровождавшая мисс Ситон, идет к кабриолету. Багаж был погружен, и дамы сели в коляску.

Дафна повернула лицо к пароходу, ее глаза искали Кэма. Когда она его увидела, на ее лице было написано отчаяние. Кабриолет уже ехал по главной улице, когда обернулась и мисс Ситон. Она выгнула спину и вздернула подбородок. Квинн не мог видеть выражение ее лица из-за аляповатой шляпки, которая почти полностью скрывала лицо.

Его губы сложились в полуулыбку.

— Мы с вами еще не закончили, Мередит Ситон. И даже ДО середины не добрались, — пробормотал он.

Карие глаза. Синие глаза. Голубые глаза. Глаза Морганы были голубыми, как небо в середине лета.

Квинн с первой минуты был заинтригован леди Морганой Стаффорд и ничуть не был польщен, когда, казалось, она предпочла его внимание вниманию сына и единственного наследника графа Сетвика. Квинн провел в Лондоне два месяца после путешествия по континенту, и на оставшиеся деньги снимал дом в наиболее фешенебельной части Лондона.

Он не торопился возвращаться домой в Америку. В Новом Орлеане его ожидал банк, а банк означал долг и ответственность. Он не был готов запереть себя в крохотной комнатке и выдавать ссуды людям, которые в них не нуждались. Если бы они нуждались, то ни за что бы их не получили, цинично думал он. Вместо того чтобы попасть к бедным, которым они смогли бы помочь, ссуды доставались богатым и делали их еще богаче. Он насмехался над лицемерием такой системы, но сам не готов был сделать ничего для ее изменения. В то время его единственной заботой было воспользоваться каждой минутой своей свободы, ежесекундно наслаждаясь жизнью.

А наслаждение обитало в комнатах леди Морганы.

Она была живописно-красивой — светло-пепельные волосы до талии, большие чистые голубые глаза, кожа цвета слоновой кости и большие пухлые губы, которые знали все уловки, чтобы привлечь мужчину. А он был самым старательным учеником.

Его предупреждали. Его друзья говорили ему, что она была частной собственностью, что она принадлежит молодому Джону Данну, единственному сыну Сетвика, что его, Квинна, она лишь использовала для того, чтобы вызвать ревность Данна и спровоцировать его на брачное предложение. Но Квинн уже был влюблен в нее, безумно, слепо, особенно после того, как вкусил радости в ее постели.

Это продолжалось до тех пор, пока однажды ночью к ним не ворвался Данн со своими друзьями. Юный лорд ударил Моргану по щеке, Квинн погнался за ним и избил его. Данн требовал сатисфакции, а злость или гордость Квинна заставила его принять вызов.

Дуэль произошла на каком-то поле неподалеку от Лондона. Как сторона, принявшая вызов, Квинн имел право на выбор оружия и остановился на пистолетах.

Это произошло на рассвете чудесного для лондонской зимы дня. Розово-оранжевые полосы освещали небо, а птицы распевали веселые песни… пока не прогремел выстрел. Квинн был лишь чуть задет первым выстрелом. Теперь очередь была за ним. Он прицелился чуть правее Данна, но когда спускал курок, Джон Данн, пытаясь уклониться от пули, встал как раз на ее пути.

Так Квинн впервые убил человека. Не веря своим глазам, он смотрел, как молодой лорд упал на землю. Кровь растекалась по его груди. Затем на них налетела группа всадников. Двое из них спешились и схватили Квинна за руки, в то время как третий, самый старший из них, склонился над поверженным наследником. Когда он поднял голову и взглянул на Квинна, на его лице смешались гнев и горе.

— Ты заплатишь за это… Я сделаю так, что ты пожалеешь, что ты не в аду.

“Пожалеешь, что ты не в аду”….

И Сетвику удалось это сделать, подумал Квин.

Голубые глаза. Карие глаза. Держись от них подальше.

Квинн твердил себе об этом с утра до вечера всю неделю с тех пор, как они покинули Виксбург. Больше всего его озадачивало то, что Мередит Ситон не была даже хорошенькой, возможно, не считая ее волос и глаз, совершенно не принадлежала к тому типу женщин, который привлекал его раньше.

Может быть, говорил он себе, такое страстное желание явилось лишь результатом воздержания. Любая женщина с двумя глазами, двумя руками и двумя ногами выглядела достаточно привлекательной для него. Или, может быть, в нем росло желание чего-то большего, желание нежного союза с женщиной, которую не волновало бы ни его прошлое, ни настоящее. Он знал, что немногие женщины здесь, на Юге, могли бы простить ему его нынешнее занятие. На Юге человек, помогающий рабам бежать, считался хуже, чем вором, он представлял угрозу всему их образу жизни.

Но боль внизу живота была настойчивее, чем когда-либо, и он понимал, что ему необходимо хоть какое-нибудь удовлетворение. Может быть, это отвлечет его мысли от женщины, которая была воплощением всего, к чему он привык питать отвращение. Если бы только в то утро он не видел, как она смотрела на радугу. Это навевало какие-то фантазии, для которых в его голове не было места.

Он услышал громкий звук пароходного колокола и понял, что они подходят к Каиру. Через несколько минут начнет играть оркестр и поднимется целая какофония звуков: свист пара, звон колокола, музыка духового оркестра. Он почувствовал, как в нем нарастает напряжение, хотя знал, что ни его лицо, ни жесты этого не выдадут. В Каире была, наверное, самая опасная станция Подпольной железной дороги.

Из Каира вели два маршрута: один — вверх по Миссисипи до штата Миннесота, другой — на восток, через реку Огайо, вдоль границы штата Иллинойс в штат Огайо, а оттуда — в Канаду. “Груз”, находившийся на его корабле, должен был следовать вторым маршрутом, и перемещение “груза” с парохода было очень рискованным делом. Так как Каир находился на границе между рабовладельческими и свободными штатами, он привлекал многих охотников за беглыми рабами и судебных исполнителей, а те с особым вниманием относились к пароходному сообщению.

Как только “Лаки Леди” причалила к пристани, глаза капитана сразу же обнаружили братьев Кэррол; они оба уже были на палубе, оглядывая каждого пассажира, готовящегося сойти на берег. Взгляд Квинна упал на толпу, собравшуюся на набережной. В животе у него похолодело — он заметил еще две кокарды.

Он кивнул Кэму, который без всяких слов понял, что от него требуется. Квинн знал, что Кэм заполнит пустую погрузочную тару тюками хлопка, который они держали в запасе специально для подобных случаев, и предупредит беглецов, чтобы они сидели очень тихо в своей потайной комнате.