А Элли ждала конца, надеясь, что это произойдет раньше, чем он ее изнасилует. Ее мысли метались между воинством Христовым и двадцать третьим псалмом, между Богом и отцом с бабушкой. Между Дэном, олицетворяющим жизнь и любовь, и Баком — воплощением смерти.

Руки убийцы дрожали.

«Может, она боится, но недостаточно. Не кричит, не умоляет пощадить ее. Не дает возбудиться».

В нос Элли ударил мерзкий запах его пота. Бак встал, поднял ее и понес через комнату.

Оказавшись на улице впервые за несколько дней, Элли начала судорожно дышать. Верх машины был убран. Бак сунул жертву на заднее сиденье. Оно приятно остудило щеку. Элли лежала и удивлялась, почему до сих пор жива.

Свежий воздух живительно подействовал на измученное тело. Кровь быстрее побежала по сосудам, конечности заныли.

Элли была жива.

Бак гнал машину по горной дороге, пренебрегая опасностью. Неожиданно он резко свернул направо. Элли чуть не упала с сиденья и вскрикнула.

Показалось, машина летит в пропасть.

Автомобиль остановился у самого ее края. Бак вытащил Элли и усадил на обочине. Темные глаза злобно блеснули.

— Узнаешь это место, Элли?

И выплыло наружу то, что больше двадцати лет таилось в подсознании.

Ей было пять лет, когда она впервые заглянула в эти глаза. Он стоял, согнувшись над капотом их белого «бентли» в тени высоких деревьев. С чем-то в руке, с каким-то инструментом. Она спросила его, что он делает, и он быстро захлопнул капот. Потом улыбнулся и приложил к губам палец:

— Ш-ш… это секрет.

Опасливо оглядевшись, он быстро повел ее за руку прочь от автомобиля.

— Это сюрприз для твоей мамы. Ты меня не выдашь, верно? Иначе все будет испорчено.

И строго посмотрел. Она в испуге отвернула лицо и шаркнула ногой.

— Нет.

— Ты ведь умеешь хранить секреты, верно?

— Конечно, умею. — Она повеселела. — Свои рождественские подарки я всегда держу в секрете, хотя очень хочется сказать.

— Так вот, это то же самое. Только теперь секрет принадлежит нам обоим. Правда?

— Правда. — Она вырвала руку, почувствовав боль.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Скажи: «Чтоб мне провалиться на этом месте».

Она послушно повторила, и он взорвался смехом. Наверное, это была шутка, которую Элли не поняла.

— До свидания, Элли. — Он помахал ей, она побежала по теплой песчаной дорожке к маме.

Теперь Элли вспомнила абсолютно все. Как папа, подняв бокал, предлагал тост. Как солнечный свет поблескивал в кружках с янтарным пивом, а маленькие пузырьки смешно лопались. Как папа пел любимую неаполитанскую песню «Вернись в Соррено», как смотрел на маму, а мама — на него, как в их смеющихся глазах цвела любовь. Родители были так счастливы друг с другом, что Элли почувствовала себя одинокой, выпавшей из их волшебного мира.

Она залезла под стол и поползла на четвереньках вдоль ряда ног. Наконец добралась до мамы. Обхватив руками ее ноги, извиваясь, полезла наверх.

Романи улыбнулась и приподняла край скатерти.

— Ах вот ты где! А я уже по тебе соскучилась.

И тогда в душе Элли снова воцарились мир и покой. На час. А потом…

— Значит, ты убил их, — сказала Элли. — Сломал тормоза. — Бак лениво кивнул, понимая, что достал-таки ее.

— Кто ты?

— А ты не знаешь? Тогда позволь представиться. Я Бак Дювен, твой сводный брат.

Элли замерла, потрясенная. Она знала, что Рори был дважды женат, но не подозревала о существовании его сына.

— Рори был и моим отцом. Имел все, а я ничего. — Бак пожал плечами. — Пришлось их убрать. А теперь очередь за тобой. Я останусь единственным наследником. К сожалению, мне пришлось ждать этого больше двадцати лет.

Элли прикрыла веки, не в силах видеть эти холодные, отвратительные глаза. Он смотрел на нее точно так же тогда, вечером, в библиотеке, когда пытался убить бабушку. Выходит, мерзавец добился своего.

— Но, Элли, умирать вовсе не обязательно. Потому что я люблю тебя. Ты станешь моей принцессой, и мы проживем вместе долго и счастливо. Тебе нужно сказать одно-единственное слово.

Она подняла веки:

— И какое же это слово?

— Да, — сказал он мягко.

— Убийца.

Глаза у Бака вспыхнули злобой, он сжал кулаки и отвернулся. Элли поняла, что подписала себе смертный приговор.

«О, папа, надеюсь, ты ждешь меня. Передай Богу, пусть Он строго накажет твоего злобного порочного сына».

Элли подумала о Дэне и пришла в отчаяние, оттого что больше его не увидит.

«Дэн, я никогда не говорила тебе, но надеюсь, ты мне поверишь. Я люблю тебя. И любила всегда. Просто была слишком занята собой, вернее, своими делами и потому боялась входить в твою жизнь. Это было глупо, я знаю. Но теперь поздно о чем-то жалеть. Помни только, я действительно тебя любила, тебя одного. О, Дэн, Дэн мой…»

Бак завел мотор. Элли кинула последний взор на голубое небо и снова оказалась в машине, припав щекой к заднему сиденью.

Они выехали на дорогу и быстро помчались вдоль горной гряды. Шины то и дело взвизгивали на поворотах.

Элли была жива, потому что Бак откорректировал план.

Дэн предложил Питу:

— Пройдемся.

Было прохладно и безлунно, но тротуары центральных улиц Санта-Моники наводняли прохожие, преимущественно молодые люди. Одни шли ужинать в ресторан или в кафе, другие глазели на витрины, третьи попросту шлялись. Друзья, как и положено копам, внимательно сканировали толпу глазами, но мысли их занимал исключительно Бак Дювен.

Они вышли на берег и зашагали вдоль океана среди пальм, возле которых устраивались на ночлег бомжи. У каждого бродяги была тяжелая судьба, но сейчас чужие беды Дэна совершенно не волновали, слишком огромным было его собственное горе.

Пятовски молчал. Он понимал, какие страдания предстоят Дэну, и не находил слов для ободрения. Перспективы были мрачными.

Дэн мысленно перебирал все, что знал о Дювене. Бак хотел отомстить, хотел получить особняк «Приют странника». И был достаточно безумен, чтобы…

— Пошли, — резко бросил он. Пятовски устало посмотрел на друга:

— Куда еще?

— В «Приют странника». — Дэн уже бежал. — Туда, где все началось.

В низине Бак остановил машину и вылез. Стащил Элли с заднего сиденья в багажник.

Она отвернула голову, чтобы не доставить ему удовольствия своими слезами.

Не произнеся ни звука, он захлопнул крышку.

На нее снова обрушилась клаустрофобия. Тесно, темно и жарко, нечем дышать. Пот струится по шее, спине… Элли крепко зажмурилась: «Нужно терпеть и думать».

На очередном повороте ее толкнуло в сторону. Она почувствовала острую боль в руке, равнодушно подумала: «Наверное, поранилась. Ну и что? Все равно скоро умру».

И вдруг разозлилась: «Да не хочу я умирать. Отказываюсь».

Она закричала в надежде, что кто-нибудь услышит. Такое могло случиться, когда он остановится на светофоре. Но через несколько минут ее голос ослаб и перешел в хрип.

Элли застонала. Все эти годы она гордилась собой, сильной, независимой женщиной. И вот сейчас превратилась в тряпку. Даже кричать не может.

«Но я не умру, не умру…»

Элли засучила ногами. Веревка натерла кожу. Тогда Элли сделала перерыв. Кровь медленно текла по руке. И тут до Элли дошло: значит, где-то есть что-то острое. Она с трудом шевелила пальцами. Повела плечами, поерзала бедрами. Боль была сильной, но Элли добилась цели.

Потому что не хотела умирать.

Это была саперная лопатка. Лопатка, с помощью которой он собирался закопать ее тело в землю.

Всхлипывая, она начала тереть веревку об острое лезвие, не заботясь, что может порезать руки. Лучше истечь кровью, чем чувствовать его пальцы на своем горле.

«Не дам себя задушить, не дам изнасиловать…»

Боль в плечах стала невыносимой, но она все сильнее и быстрее работала.