– Боже! – Шон был поражен. – Гарри подполковник!

– Генерал Буллер высоко его ценит. Генерал тоже награжден Крестом Виктории.

– Но ты же знаешь, как Гарри получил эту награду, – возразил Шон. – По ошибке! Если Гарри в Главном штабе – да смилостивится Господь над британской армией!

– Шон, нехорошо так говорить о брате.

– Подполковник Гаррик Кортни!

Шон громко рассмеялся.

– Не знаю, что произошло между тобой и Гарри. Но что-то отвратительное, и я не хочу слышать об этом в своем доме.

Ее тон заставил Шона оборвать смех.

– Прости.

– Прежде чем мы закроем эту тему, хочу предупредить. Будь очень осторожен в отношениях с Гарри. Не знаю, что между вами произошло, – и не хочу знать, но Гарри тебя по-прежнему ненавидит. Раз или два я заговаривала о тебе, но он меня останавливал. Однако я знаю об этом от Майкла – мальчик перенял ненависть к тебе от отца. Для него это почти одержимость. Будь осторожен с ним.

Ада встала.

– А теперь о Дирке. Замечательный ребенок, Шон. Но, боюсь, ты его избаловал.

– Тигренок, – согласился Шон.

– Где он учился?

– Ну, он немного умеет читать...

– Оставишь его у меня. К началу учебного года я запишу его в школу.

– Я как раз хотел просить об этом. Оставлю тебе денег.

– Десять лет назад на мой банковский счет были загадочным образом переведены десять тысяч фунтов. Это не мои деньги, и я положила их под проценты. – Она улыбнулась, и Шон почувствовал себя виноватым. – Можно использовать их.

– Нет, – сказал Шон.

– Да, – возразила Ада. – А теперь скажи, когда ты уезжаешь.

– Скоро.

– Скоро?

– Завтра.

За Питермарицбургом, поднимаясь по дороге Уорлд-Вью, Шон и Мбежане все время ехали в солнечном свете и наслаждались ощущением дружбы. Долгое время общих тревог и общего смеха необыкновенно прочно связали их, и теперь они были счастливы, как только могут быть счастливы люди. Их шутки были старыми шутками, и ответ на них приходил почти машинально, но общее волнение было внове – как если бы каждый день вставало новое солнце. Ведь они ехали на войну, на очередную встречу со смертью, и все прочее утрачивало значение. Шон чувствовал себя свободным, мысли и отношения с другими людьми, так тяготившие его в минувшие месяцы, куда-то ушли. Как корабль, идущий в бой, он с новой легкостью двигался навстречу неожиданностям.

В то же время он мог взглянуть на себя со стороны и улыбнуться собственной незрелости. «Клянусь Господом, мы как пара мальчишек, сбежавших с уроков». Потом, обдумывая эту мысль, он испытал благодарность. Спасибо, что так получилось; спасибо, что сохранилась его способность забывать обо всем в детском предвкушении предстоящего. «С некоторых пор новая привычка к самооценке закрепилась во мне, я больше не молод и многому научился, я собирал знания по кирпичику, выравнивал каждый кирпичик и укладывал его в стену. Цитадель моей зрелости еще не завершена, но то, что я построил, прочно. И ее назначение – защищать, давать безопасность всему ценному; если в процессе строительства человек теряет то, что хочет защитить, законченная крепость превращается в насмешку. Я потерял не все, только немногое променял. Отдал чуточку веры за знание зла; променял немного смеха на понимание смерти, часть свободы на двух сыновей (и это хорошая сделка), но я знаю – кое-что еще осталось».

Мбежане заметил перемену в настроении Шона и решил снова свернуть на освещенное солнцем место.

– Нкози, надо торопиться, если хочешь добраться до своего бара во Фрере.

Шон с усилием прогнал свои мысли и рассмеялся.

Они ехали на север и на третий день достигли Чивли.

Шон помнил свое изумление, когда совсем молодым увидел колонну лорда Челмсфорда у переправы Рорка в начале зулусской войны. Тогда он считал, что собрать больше людей просто невозможно. Теперь, глядя с откоса на британскую армию у Коленсо, он улыбнулся: небольшая колонна Челмсфорда затерялась бы в огромном артиллерийском парке, за которым палатки тянулись на две мили. Ряд за рядом белых брезентовых конусов с шеренгами лошадей между ними, со множеством – тысячами – фургонов и с тягловыми лошадьми, которые паслись по всему вельду, почти насколько хватал глаз.

Зрелище впечатляло – и не только своими масштабами, но и аккуратностью и упорядоченностью; такое же впечатление производила и военная четкость марширующих строевых частей – когда солдаты без заминки согласно поворачивали, сверкали штыки.

Проходя по лагерю и читая названия частей в начале каждого ряда палаток, Шон видел в них отголоски славы. Однако новая форма цвета хаки и тропические каски превратили все части в единообразную массу. Только кавалерия сохранила крупицу прежнего волшебства в своих вымпелах, которые весело развевались на концах пик. Мимо прошел эскадрон, и Шон с завистью посмотрел на лошадей. Большие, холеные, высокомерные под стать их всадникам. Тонкие пики с блестящими остриями создавали впечатление нечеловеческой жестокости.

Десятки раз Шон задавал вопрос: «Где найти корпус проводников?». У ответов, данных ему с манчестерским или ланкаширским выговором, с почти невразумительным произношением Шотландии или Ирландии, было лишь одно общее – они нисколько не помогали.

Однажды Шон остановился, наблюдая за группой солдат, которые упражнялись с новыми пулеметами Максима. Неуклюжее оружие, решил он, ружье лучше.

Впоследствии он припомнит это свое суждение и почувствует себя глуповато.

Все утро бродил он по лагерю, а Мбежане плелся за ним. К полудню Шон устал, пропылился и пришел в дурное настроение, а корпус натальских проводников стал казаться ему мифом. Он стоял на краю лагеря и смотрел на открытый вельд, раздумывая, что делать дальше.

Его внимание привлек тонкий столб дыма в полумиле на травянистой равнине. Дым поднимался из полосы кустов, очевидно, обозначавшей ручей. Тот, кто выбрал это место для стоянки, знал, как уютно устроиться в вельде. По сравнению с унылыми окрестностями главного лагеря это настоящий рай: место защищено от ветра, далеко от внимания старших офицеров, а дрова и вода поблизости. Вот и ответ. Шон улыбнулся и двинулся по равнине.

Его догадка подтвердилась, когда он увидел под деревьями множество черных слуг. Здесь явно расположились солдаты колониальных войск – у каждого свой слуга. К тому же и фургоны выстроены кольцом, формируя типичный лагерь-крааль. Чувствуя себя дома, Шон подошел к первому белому.

Этот джентльмен сидел под большой мимозой, в эмалированной ванне, по пояс в воде, а слуга подливал горячую воду из черного котла.

– Здравствуйте, – поздоровался Шон.

Человек оторвал взгляд от книги, передвинул сигару в угол рта и ответил на приветствие.

– Я ищу проводников.

– Ваш поиск завершен, друг мой. Садитесь. – Слуге он велел: – Принеси нкози кофе.

Шон с благодарностью сел на складной стул у ванны и вытянул перед собой ноги. Хозяин отложил книгу и принялся намыливать волосатую грудь и подмышки. При этом он не таясь оценивающе разглядывал Шона.

– Кто здесь главный? – спросил Шон.

– Хотите его увидеть?

– Да.

Моющийся открыл рот и крикнул:

– Эй! Тим!

– Чего тебе? – послышалось из ближайшего фургона.

– Тут к тебе парень.

– Чего ему?

– Говорит, хочет объясниться с тобой насчет своей дочери.

Наступило долгое молчание: человек в фургоне обдумывал услышанное. Потом он спросил:

– Как он выглядит?

– Большой, с дробовиком.

– Ты шутишь!

– Вовсе нет! Он говорит, если ты не выйдешь, он пойдет к тебе.

Клапан фургона осторожно приоткрыли, и в щели показался глаз. От внезапно раздавшегося рева Шон вскочил. Клапан отлетел в сторону, и из фургона выскочил командир проводников.

Он приближался к Шону, вытянув руки, как борец. Мгновение Шон смотрел на него, потом ответил таким же ревом и занял оборонительную стойку.

– Йаа!

Они сошлись грудь к груди и облапили друг друга.