Колебаться больше нельзя ни минуты. Приготовясь к худшему, я свернул в переулок.

И почти сразу остановился. Пялясь во тьму и напрягая слух, я изо всех сил пытался уловить малейший признак присутствия молодого человека. Однако, кроме грызунов, выдававших себя поскребыванием коготков, других признаков жизни установить не удавалось. Затаив дыхание, я сделал еще несколько шагов вперед.

С пронзительным, душераздирающим воплем юный дикарь по имени Джесси выскочил из-за ближайшего бачка. Кровь застыла у меня в жилах, сердце замерло, глаза были готовы выскочить из орбит.

Но не просто внезапность его появления, не крик, от которого волосы встали дыбом, заставили меня отреагировать подобным образом. Причиной тому был предмет, который он сжимал в правой руке. Хотя скудное освещение помешало мне различить эту вещь с абсолютной ясностью, я увидел, что это, несомненно, некое металлическое орудие, явно какая-то разновидность ножа или кинжала.

Лицо молодого человека исказила чрезвычайная злоба, он шагнул ко мне, угрожающе выставив вперед правую руку.

Несмотря на немалые боксерские навыки, которые в детстве заставляли соучеников смотреть на меня с благоговейным трепетом, я быстро сообразил, насколько безумна попытка голыми руками обезоружить мускулистого молодого дикаря. В отчаянии я оглянулся, ища хоть какое-нибудь орудие защиты. Но, хотя переулок был буквально забит мусором, я не увидел ничего, что могло бы послужить этой цели. Единственным и наиболее могущественным оружием, остававшимся в моем распоряжении, была способность убеждать.

Соответственно этому я выпрямился в полный рост, прокашлялся и обратился к пареньку со следующими словами:

– Джесси – ибо так, как мне говорили, тебя кличут, – позволь мне как человеку более зрелому и опытному дать тебе небольшой совет. Совершенно очевидно, что ты совершил акт насилия. Тем не менее твоя молодость – в сочетании с прочими смягчающими обстоятельствами, которые ты сможешь привести в свою защиту, – еще могут спасти тебя от высшей меры наказания, какую уготовил тебе закон. С другой стороны, если ты и впредь будешь с той же настойчивостью вести себя столь опрометчиво, то почти наверняка в конце концов поставишь свою жизнь под серьезную угрозу. Настоятельно прошу тебя, ради собственного блага, немедленно положить на землю оружие и предать себя в руки полиции, которая уже на пути сюда.

Моя речь, похоже, возымела желательное действие. Здоровяк застыл как вкопанный, на его обезьяньем лице читалось крайнее смятение, как будто неотразимая убедительность моих слов заставила его сильно усомниться в здравомыслии своих поступков.

Прошло немало времени, прежде чем высоким и тонким, почти женским голосом, странным образом не вязавшимся с его внешностью, он воскликнул:

– Я туда не вернусь!

Предположив, что он имеет в виду особняк Мэев, я сказал:

– Поскольку вы были там всего несколько минут назад, я крайне озадачен вашим нежеланием вернуться на место преступления. Тем не менее уверен, что, если вы сдадитесь полиции, они будут рады отвезти вас прямо в тюрьму, не принуждая видеть мрачного дела ваших рук. А теперь, – продолжал я, медленно протягивая правую руку с раскрытой ладонью, – могу ли я, с вашего позволения, изъять у вас оружие до приезда полицейских?

И снова после моих слов у парня челюсть отвисла от изумления. Мгновение он просто смотрел на меня, не произнося ни слова.

И вдруг его лицо исказилось яростью.

– Так, значит, не хотите по-хорошему? – завопил он. – Ну и черт с тобой! Получай!

Затем, высоко занеся правую руку над головой, он метнул свое блестящее оружие прямо в меня.

Я издал вопль ужаса, когда орудие, со свистом рассекая воздух, понеслось в мою сторону. Инстинктивно подняв скрещенные руки, я закрыл лицо, но лишь для того чтобы почувствовать, как твердый металлический предмет поразил меня прямо в середину груди.

Вскрикнув от ужаса, я попятился,, упершись в стену брошенной конюшни, и со стоном сполз на землю. Увидев это, жестокий молодой злодей с пронзительным торжествующим криком перепрыгнул через мое распростертое тело и скрылся.

Спина моя упиралась в стену конюшни, кровь стучала у меня в висках, мысль работала с лихорадочной скоростью от ужасного сознания, что я поражен в грудину и жизнь по капле покидает меня. По правде говоря, боли я не испытывал. Однако этот факт был слабым утешением, поскольку я знал, что даже тяжелые и смертельные ножевые ранения поначалу не ощущаются.

В это мгновение я смутно осознал, что со стороны улицы доносится шум: грохот колес, топот копыт, неистовое ржание лошадей, отчаянный вопль и почти сразу вслед за ним – пронзительные восклицания, выражавшие ужас и боль.

Так, значит, вот какие странные и непостижимые звуки услышу я под конец, сказал я себе. Дрожащими руками я ощупал грудь, ожидая наткнуться на рукоятку брошенного молодым человеком оружия. К моему удивлению, там ничего не было. Рубашка на груди, как я полагал, должна была пропитаться кровью. Она была совершенно суха. Открыв глаза, я уставился на ладони. Ни капли крови.

Быстро оглядев себя, я не увидел ни малейшей раны. Очевидно, паренек не рассчитал, и вместо острия в грудь мне угодила рукоятка. Невыразимое чувство благодарности и облегчения переполнило мою не пострадавшую грудь.

Пока я с трудом поднимался на ноги, на улице по-прежнему слышались топот множества ног и громкие крики: «Помогите!» и «Пошлите за врачом!». Хотя любопытство так и подмывало меня узнать, что же там творится, я оставался на месте, осматривая землю под ногами в поисках оружия, нацеленного мне в сердце. Несмотря на мусор, которым был завален переулок, мне хватило нескольких секунд, чтобы разглядеть предмет моих поисков. Когда я увидел его, глаза мои широко раскрылись в смущении. Это был отнюдь не нож. Это была ложка.

Часть вторая

МАЛЕНЬКИЕ ЖЕНЩИНЫ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Правивший экипажем юноша, убивший восемнадцатилетнего Джесси Мак-Магона был немногим старше своей жертвы. Звали его Питер Хеффернан. Двадцатилетний сын мистера и миссис Хеффернан с Уотер-стрит, юный Питер, правил семейным экипажем, когда дворняжка, гонясь за жившей в переулке кошкой, бросилась ему наперерез, испугала лошадей, и те понесли. Даже самые напряженные усилия не могли остановить пустившихся в галоп животных. Когда экипаж несся по авеню, навстречу ему из-за угла вывернулась двухколесная повозка. Напрягши все силы, юный Хеффернан дернул за левую вожжу, отчаянным усилием стремясь избежать столкновения с кэбом.

В этот самый момент Джесси Мак-Магон выбежал из переулка на улицу. Успел ли он заметить опасность, никто никогда не узнает. Хеффернан, согласно данным впоследствии показаниям, не видел Мак-Магона. Даже если бы он заметил могучего юношу, то был бы бессилен избежать последовавшей трагедии.

Когда экипаж Хеффернана свернул в сторону, правое колесо нанесло пареньку скользящий удар и его куртка запуталась в спицах. Джесси проволокло по улице целых сорок футов, прежде чем Хеффернану удалось остановить упряжку.

Когда я подошел, прошло всего несколько секунд с момента несчастного случая, но уже по меньшей мере дюжины две человек столпились вокруг, тогда как другие поспешили за медицинской помощью. Заявив – в чем была доля истины, – что я здесь лицо полуофициальное, я протолкался сквозь толпу и подошел к смертельно раненному пареньку.

Он являл собой исключительно печальное зрелище – лежал плашмя на спине, с закрытыми глазами, широко раскинув ноги и руки. Почти вся одежда была порвана в клочья. Он все еще цеплялся за жизнь, но уже слабо. Продавленная грудь – в неменьшей степени, чем кровь, струившаяся у него из затылка и заполнявшая выемки между булыжниками, – с болезненной очевидностью свидетельствовала о том, что долго он не протянет.

Несмотря на явно совершенное им гнусное преступление, невозможно было глядеть на умирающего молодого человека без жалости, и, пристально глядя на него, я чувствовал, как грудь мою теснит тоска. Вдруг глаза его широко открылись и тускнеющий взор остановился на мне. Губы зашевелились, но нельзя было разобрать ни слова. Я быстро опустился рядом с ним на колени. Как только я сделал это, он потянулся и схватил меня за левое предплечье с такой силой, что даже сквозь ткань я почувствовал, как его ногти впиваются в мою плоть.