В любую секунду ожидая рокового удара, я закрыл глаза. Однако вместо этого Ватти просунул нож под ремень, привязывавший меня к креслу. Еще мгновение – и я был свободен.

Рванувшись с места, забыв про шляпу, которая, сбитая, валялась на полу, я бросился к двери. Ватти подошел к постели, присел на перину и снова заключил в объятия скелет своей давно умершей жены.

Спотыкаясь о груды мусора, я добрался до входной двери, распахнул ее и – бежал.

Ужасы, которые я пережил в доме Ватти – в сочетании со слабостью, причиненной ранением в голову, – почти вконец обессилили меня. Выбравшись из сумрачной чащи, где находились его владения, я нашел рухнувший клен и присел на пенек.

Мысли мои пребывали в крайне неотчетливом и сумбурном состоянии. Уперев локти в колени, я закрыл лицо руками и несколько минут просидел неподвижно, ожидая, пока ко мне вернется способность связно мыслить. Прошло немало времени, прежде чем я, несколько взбодренный свежим, если не сказать стылым, воздухом, поднял голову и начал подводить итоги сложившегося положения.

Если бы, выйдя из дома Ватти, я увидел, что наступила ночь, то вряд ли бы удивился, поскольку полностью утратил всякое представление о времени. На самом деле небо, хотя все еще и затянутое тучами, казалось чуть светлее, чем было, когда я вышел из дома утром. Посмотрев на часы, я увидел, что все еще достаточно рано – всего несколько минут до полудня.

Внезапно моих ноздрей коснулся принесенный порывом ветра запах бальзамической пихты – и я все понял. Даже в насмерть перепуганном состоянии, наблюдая за тем, как Ватти втирает чудодейственную мазь в отвратительное лицо своей мертвой жены, запах этого снадобья показался мне знакомым. Теперь я понял почему.

Меня самого уже лечили подобным притиранием. Несколько недель назад Ф. Т. Барнум смазал им мою руку, пораненную после contretemps23 в салуне «У Гофмана».

Короче, это было не что иное, как пузырек с растительным «целебным бальзамом» доктора Фаррагута. В обмен на единственный пузырек с этим благотворным, хотя отнюдь не чудодейственным средством у Питера Ватти хитростью выторговал чертежи его потенциально прибыльного изобретения во всем шедший ему на уступки Герберт Баллингер, явно пообещавший помешавшемуся от горя отшельнику, что мазь может воскрешать мертвых!

Но как, каким образом Баллингер раздобыл лекарство доктора Фаррагута?

Голова моя раскалывалась от боли, я весь дрожал на резком, пронизывающем ветру. Будь час более поздним, я мог бы немедля вернуться в усадьбу Элкоттов, чтобы Сестричку не встревожило мое затянувшееся отсутствие. Однако, поскольку день еще только начинался, я знал, что она не станет чересчур беспокоиться.

Я встал, немного пошатываясь, поплотнее запахнул плащ и направился к дому доктора Фаррагута.

Если бы все шло нормально, путь от усадьбы Ватти до жилища доктора Фаррагута показался бы легкой прогулкой: их разделяло не более мили. Однако при моей теперешней слабости я преодолел это расстояние с величайшим трудом, – когда я уже подходил к дому доктора, просто переставлять ноги стоило мне нечеловеческих усилий.

Еще немного, молча уговаривал я себя, и ты отдохнешь в уютной гостиной доктора Фаррагута. Вполне возможно, он сможет подлечить рану на голове одним из своих эликсиров. Ну а если нет, уж наверняка предложит чашку бодрящего чая. И тогда ты со свежими силами запросто вернешься к Элкоттам.

Эти придающие уверенность и мужество мысли помогли мне преодолеть остаток пути. Поэтому читатель легко представит себе мое разочарование, когда, выйдя на подстриженную лужайку, окружавшую жилище врача, и проковыляв к веранде, я увидел, что его повозки в сарае нет. Громкий стук во входную дверь, ответа на который не последовало, лишь подтвердил, что доктора Фаррагута нет дома.

Перспектива тащиться к усадьбе Элкоттов – даже коротким путем, который показала мне Луи, – наводила уныние. Я отчаянно нуждался хоть в коротком отдыхе. Пробормотав про себя молитву, я протянул руку к дверному молотку. К моему величайшему облегчению, дверь оказалась не заперта. Толкнув ее, я ступил в полутемную переднюю, оттуда проследовал в гостиную, зажег настольную лампу и со стоном повалился на диван.

Кое-какие признаки несомненно указывали на то, что доктор Фаррагут совсем недавно наслаждался уютом своей милой гостиной. Несколько поленьев неярко светились в камине, наполняя помещение упоительным теплом. На столике рядом с креслом стоял высокий стакан с остатками густого зеленовато-коричневого напитка. Тонкая книжечка в переплете из зеленого сафьяна лежала на кресле.

Все это указывало на то, что непосредственно перед отъездом доктор Фаррагут читал, прихлебывая одну из своих смесей. Взглянув на книжку, я увидел, что это тот самый труд, который так привлек мое внимание, пока я дожидался результатов первого осмотра Сестрички, а именно, принадлежащий перу мистера Ричарда Палмера завораживающий обзор причудливых древних верований – «Медицинские заблуждения старины».

Не будь я таким физически и умственно усталым, я мог бы скоротать время, просматривая книгу Палмера в ожидании возвращения доктора Фаррагута. Но у меня хватило сил лишь на то, чтобы откинуть голову на спинку дивана и уставиться на огонь, впав в некое подобие летаргии.

Должно быть, мной сразу же овладела дремота, потому что в следующее мгновение я почувствовал, как кто-то осторожно трясет меня за плечи. Открыв глаза, я смущенно огляделся. И, только сосредоточив зрение на добром, глубоко озабоченном лице доктора, я понял, где нахожусь.

– Доктор Фаррагут, – сказал я, облегченно всхлипнув.

– По, дорогой мой друг, с вами все в порядке? Господи Боже, ну и шишка! Сюда, – сказал он, беря меня за руку и помогая встать, – пойдемте со мной. У меня для вас кое-что есть.

Чуть пошатываясь, я встал с дивана и с изумлением увидел бесценную шкатулку доктора, стоявшую на полу у входа в гостиную.

– Ваша шкатулка! – воскликнул я. – Но как?..

– Я только что от Элкоттов, – ответил доктор. – Помните, я ведь каждый день навещаю вашу жену? Они сказали мне, что вы вчера вернулись и привезли шкатулку. Просто выразить не могу, как я рад, что она наконец вернулась.

– Вам гораздо меньше понравится отсутствие содержимого, – сказал я, – хотя мне и удалось вернуть саму шкатулку.

– Да-да, Вирджиния все мне рассказала, – произнес доктор Фаррагут. – Не волнуйтесь сейчас об этом, друг мой. Просто пойдемте со мною. Я быстренько вас подштопаю.

Проведя меня по коридору, он зашел в темную комнату, зажег лампу, поманил меня внутрь и указал на кресло с изогнутой спинкой, стоявшее рядом с красивым столом орехового дерева. Сев, я оглядел комнату, между тем как старый врач прошел по устланному ковром полу к застекленному шкафчику в другом ее конце.

Судя по различным приспособлениям, я понял, что эта уютная, комфортабельная комната служила доктору Фаррагуту одновременно кабинетом и смотровой. Помимо письменного стола, стульев, полок с книгами и шкафчика, здесь находились узкий длинный стол, покрытый циновкой, с подушкой в изголовье, другой столик, поменьше, на котором лежал блистающий инструментарий; один из углов был отгорожен ширмой, за которой пациент мог снять верхнее платье.

На стенах висели старинные гравюры, изображавшие разнообразные травы и прочие медицинские растения, а также писанный маслом портрет некоего джентльмена, который с ученым видом сжимал в одной руке кадуцей, а в другой – побег лобелии. По этим аллегорическим эмблемам я понял, что это не кто иной, как сам доктор Сэмюель Томсон – основатель ботанической школы в медицинской науке.

– А, вот мы где, – сказал доктор Фаррагут, рывшийся в бесчисленном множестве пузырьков, флакончиков и прочих небольших сосудов, заполонивших шкафчик. Затем он подошел и встал рядом со мной, держа в руке цилиндрическую глиняную баночку.