Ролик, на который ни Гамаш, ни Бовуар больше не обращали внимания, шел дальше. Дальше того места, где Бовуар нажимал повтор. Старший инспектор Гамаш в бронежилете с карабином в руках бежал по лестнице за террористом.

–?Жан Ги, ты должен оставить это в прошлом, – сказал Гамаш.

–?И забыть? – резко спросил Бовуар. – Вы бы хотели, чтобы я забыл, да?

–?Ты о чем?

–?Вы хотите, чтобы я забыл, вы хотите, чтобы все мы забыли о том, что случилось.

–?Ты не болен? – Гамаш подошел к нему, и Бовуар отпрянул. – Что случилось?

–?Вам даже безразлично, кто слил это видео. Может быть, вы были в этом заинтересованы. Может быть, вы хотели, чтобы все видели, как героически вы себя вели. Мы оба знаем правду.

На экране у них за спиной нечеткие фигуры сражались, сходились в схватке.

–?Вы всех нас приняли в отдел, – сказал Бовуар звенящим голосом. – Вы для всех были наставником, а потом взяли нас на фабрику. Мы последовали за вами, мы вам доверяли. И что случилось? Они погибли. А вы даже не озаботились найти того, по чьей вине произошла утечка этого файла с кадрами их гибели. – Бовуар кричал, чуть не срывая голос. – Вы не больше меня верите, что это был какой-то хитрожопый хакер. Вы ничуть не лучше этого хакера. Мы вам безразличны. Все мы вам безразличны.

Гамаш смотрел на него, челюсти его были сжаты так плотно, что Бовуар видел, как ходят желваки. Глаза Гамаша сощурились, дыхание стало резким. На экране старший инспектор, весь в крови, тащил потерявшего сознание, закованного в наручники террориста, потом бросил его себе под ноги. С оружием в руках он оглядел помещение, а вокруг него грохотали автоматные очереди.

–?Больше никогда не смей говорить мне это, – прошипел Гамаш, почти не раскрывая рта.

–?Вы ничуть не лучше этого хакера, – повторил Бовуар, наклоняясь к Гамашу и артикулируя каждое слово.

Он чувствовал себя бесшабашным, всесильным и неуязвимым. Он хотел причинить боль Гамашу. Оттолкнуть его, оттолкнуть подальше. Хотел сцепить руки наподобие пушечного ядра и ударить Гамаша в грудь. Сразить его. Искалечить. Наказать.

–?Ты зашел слишком далеко. – В тихом голосе Гамаша слышалась угроза, он сжал пальцы в кулаки, чтобы не была заметна гневная дрожь.

–?А вы? Разве вы не зашли слишком далеко?

На экране старший инспектор быстро повернулся, но все равно не успел. Его голова откинулась назад, руки распахнулись, оружие упало на пол. Спина выгнулась – Гамаша подбросило в воздух.

Потом он упал на пол. Серьезно, тяжело раненный.

Арман Гамаш опустился на стул. Ноги у него ослабели, рука дрожала.

Бовуар ушел, хлопнув дверью, и этот звук все еще стоял в ушах Бовуара.

С компьютера Бовуара доносились звуки, хотя картинки Гамаш не видел. Он слышал, как его люди окликают друг друга. Слышал, как Лакост зовет санитаров. Слышал крики и звуки выстрелов.

Ему не нужно было это видеть. Он знал всех и каждого из своих молодых агентов. Знал, когда и как они погибли в ходе этой операции, которой командовал он.

Старший инспектор по-прежнему смотрел перед собой. Глубоко дышал. Слышал стрельбу у себя за спиной. Слышал крики о помощи.

Слышал, как они умирают.

Последние полгода он пытался забыть об этом. Знал, что должен это сделать. И пытался. И это происходило. Постепенно. Но до этого дня он не понимал, сколько времени нужно, чтобы похоронить четырех молодых, здоровых мужчин и женщин.

За его спиной крики и выстрелы то становились громче, то смолкали. Он узнавал голоса, которые больше не прозвучат.

Он был в одном шаге – таком коротком, что это потрясло его, – от того, чтобы ударить Жана Ги.

Гамаш и прежде бывал сердит. Его нередко пытались уязвить, испытать на прочность. Это делали журналисты «желтой» прессы, адвокаты защиты и даже коллеги. Но никогда он не был так близок к тому, чтобы дать ответ физически.

Он заставил себя сдержаться. Правда, для этого потребовалось такое напряжение сил, что теперь он чувствовал себя измотанным и обессиленным. И уязвленным.

Он знал это. Знал, что подозреваемые и даже коллеги, как бы они ни расстраивали или не выбивали его из колеи, никогда не смогли бы подвести его так близко к ответу насилием, потому что не сумели бы уязвить его так больно.

Это мог сделать только человек, близкий ему. И такой человек нашелся.

«Вы не лучше того хакера».

Неужели так оно и было?

«Конечно нет, – нетерпеливо подумал Гамаш. – Это Бовуар вдруг взбрыкнул».

Но он от этого не становился виноватым.

Старший инспектор снова вздохнул. Ему не хватало воздуха.

Может быть, следовало сказать Бовуару, что он как раз и занят расследованием утечки. Довериться ему. Но дело тут было не в доверии. Дело было в ответственности. Он не хотел втягивать в это Бовуара. Если прежде у него и было такое искушение, то последние пятнадцать минут начисто его перечеркнули. Бовуар был слишком уязвим, он еще не оправился от ранения. Тот, кто допустил утечку этого видео, был очень влиятелен и мстителен. А для Бовуара в том ослабленном состоянии, в каком он находился, подобная психологическая нагрузка была не по плечу.

Нет, это могли выдержать лишь те, кто мог позволить себе не думать о будущем. Не заботящиеся ни о своей карьере и вообще ни о чем.

Гамаш поднялся и пошел к компьютеру Бовуара, чтобы выключить его. Видеоролик запустился сначала, и старший инспектор приблизился к экрану в тот момент, когда пуля скосила Бовуара. Когда он упал на бетонный пол.

Только сейчас старший инспектор Гамаш понял, что Жан Ги Бовуар с тех пор так и не сумел подняться.

Старший инспектор Гамаш заварил себе кофе и устроился поудобнее.

Пытаться уснуть было бесполезно. Он посмотрел на часы на столе. Четыре сорок три. Все равно скоро вставать. Нет, в самом деле.

Он поставил кружку на стопку бумаг и застучал по клавиатуре. Замер в ожидании информации. Потом его пальцы снова застучали по клавиатуре. Он кликнул мышкой, раскрыл. Прочел. Прочел еще раз.

В конечном счете очки оказались полезными. Что бы он делал, возьми он с собой пистолет? Но думать об этом не стоило.

Гамаш стучал по клавиатуре и читал. Потом читал еще.

Собрать в общих чертах биографию главного судьи Тьерри Пино оказалось нетрудно. Канадцы жили в открытом обществе. Вкушали все его преимущества. Наслаждались тем, что они являются эталоном прозрачности, обществом, где решения принимаются на виду. Где публичные и влиятельные фигуры подотчетны перед обществом, а их жизнь открыта для всех.

Таково было всеобщее заблуждение.

И как в большинстве открытых обществ, лишь немногие брали на себя труд испытать эти общества, проверить, где и когда открытое становится закрытым. А такое непременно происходит. Старший инспектор Гамаш обнаружил это несколькими минутами ранее.

Гамаш прочитал общедоступные сведения о профессиональной жизни главного судьи Квебека Пино. Его карьера пошла на взлет, когда он был назначен прокурором, затем профессорствовал в Университете Лаваля. Позже занял судейскую должность, а потом и должность главного судьи Квебека. Он вдовствовал, имел троих детей и четверых внуков. Из которых остались в живых трое.

Гамаш знал эту историю. Ее рассказала ему суперинтендант Брюнель. Ребенок погиб из-за того, что водитель был пьян. Гамаш хотел найти, кто же был этот пьяный водитель и был ли он, как подозревал Гамаш, самим Тьерри Пино.

Что еще могло настолько потрясти человека, что он упал на самое дно? А потом бросил пить? Начал жизнь заново? Неужели мертвый внук дал Тьерри Пино второй шанс в жизни?

Это могло объяснить и странную связь между главным судьей и молодым Брайаном. Они оба знали, что такое почувствовать удар железа по мягкому. Неуверенность машины.

Знать, что произошло.

Гамаш сидел за своим столом, пытаясь представить, что может чувствовать при этом человек. Вообразить себя за рулем своего «вольво» сразу после такого несчастья. Вот он выходит из машины.