— Мне сказали, что ты умерла.

— Извините. Я в порядке.

— Зачем они так делают? — Она качает головой. — Как ты сюда проникла? Почему прячешься в моем номере? Что происходит?

— У меня очень мало времени. Мне нужно задать вам несколько вопросов, но прежде я расскажу, где была. — Прошлой ночью я поняла, что, если не расскажу ей о том, что узнала и почему мне нужно знать больше, она никогда не сделает того, чего не делала раньше. Я должна назвать ей причину и, как было у нас всегда, обменяться информацией. — Я была у той, кого считала своей матерью. Я ведь уже говорила вам, что террористы выкрали меня из семьи, похитили у матери, когда мне было десять. Я нашла ее, но вскоре после прибытия туда узнала, что она не настоящая моя мать.

— Объясни.

— Меня отдали ей еще маленькой, когда ее собственный ребенок умер. Она воспитывала меня до десяти лет, но не знала, кто мои родители. Ее мать — Инспектор по контролю за несовершеннолетними, так что, возможно, меня забрали из приюта. Больше я узнать не успела — меня раскрыли, пришлось спешно бежать.

Сформулировать эту часть истории было нелегко. Я не могу посвятить ее в детали, не могу сказать, где я сейчас и с кем. Одно дело рисковать собой, совсем другое — теми, кто помог мне.

— С тех пор я с друзьями. Один из них узнал, что на более высоком уровне безопасности я значусь не как Джейн Доу, а информация о моей ДНК засекречена. Кто я? Скажите, если вам известно хоть что-то; я должна знать.

Доктор Лизандер смотрит на меня настороженно и в то же время задумчиво.

— Зачем тебе это?

— А разве вам не хотелось бы знать, кто вы?

Доктор пожимает плечами:

— Может быть, меньше, чем тебе. В нашей семье близких отношений не было, а трудностей хватало. Зачем напрашиваться на еще одну? — Она касается моих волос. — ТСО, если не ошибаюсь. Это они узнали насчет ДНК? Я беспокоюсь за тебя, Кайла. В какие неприятности ты влезла? Ты можешь отойти в сторонку? Неужели учеба больше мешает, чем помогает? Чего именно хотят от тебя твои новые друзья? Может, они такие же друзья, какими оказались и те, из АПТ?

Мне хочется кричать от досады. Как обычно, она перевела разговор на то единственное, о чем я не хочу говорить: на моих друзей. Делаю глубокий вдох.

— Вы и сами должны понимать, насколько несправедлива система, частью которой вы являетесь. Но на случай, если еще не поняли, я вам покажу. — Мне нужно шокировать ее, заставить помочь мне. Но как? Я знаю только один способ.

Достаю из кармана камеру.

— Помните, я говорила, что меня, может быть, взяли из приюта? Сама не знаю зачем, я отправилась в местный. — Пожимаю плечами. — Разумеется, я и не думала, что узнаю место, откуда меня забрали ребенком. Заведение изолированное, с высокой оградой. Мне удалось подобраться поближе, и вот что я увидела. — Я открываю папку и показываю фотографию с зачищенными мальчиками.

Доктор вздрагивает.

— Совсем еще дети. Нет, Зачистка им противопоказана. Кто мог сделать такое? Где это учреждение? Скажи мне. — В ее голосе зазвучали требовательные нотки, на лице застыла холодная ярость.

— Лордеры. Они сделали это и делают до сих пор. Я видела там около пятидесяти детей. — Бросаю взгляд на часы — 7:51. — А еще я выяснила, что эта ИКН, мать воспитывавшей меня женщины, имела какое-то отношение к АПТ и моему похищению. Пожалуйста, я рассказала вам все, что знаю. Мне нужно выйти отсюда ровно в восемь, иначе я погибла. Расскажите, что знаете.

Секунду-другую доктор Лизандер задумчиво молчит. Я не подгоняю. Наконец она кивает.

— Я уже говорила тебе раньше. В больничных документах ты значилась как Джейн Доу. Никакой секретности, никакой дополнительной информации относительно твоего происхождения.

— Но есть что-то еще, да?

— Да, кое-какие любопытные детали. Помнишь, ты видела свою карту в больничной системе? Помнишь рекомендацию больничного совета — отправить тебя в центр терминации, — которую я отменила. — Она пожимает плечами. — У меня не было полномочий отменять решение больничного совета, и в любом случае я никогда не пыталась это сделать. Решение приняли на более высоком уровне: кто-то позаботился о том, чтобы ты осталась в живых. Время от времени имели место и другие случаи вмешательства. Например, в больнице ты оставалась дольше обычного, и за тобой наблюдали ночами, хотя какой-то особой необходимостью эти меры не диктовались. Кто-то присматривал за тобой сверху, и мне, разумеется, было любопытно, кто же это.

— Поэтому я стала вашим пациентом?

Она наклоняет голову:

— Отчасти. Была и другая причина, о которой я уже говорила тебе.

— Я напоминала вам человека, которого вы знали, кого-то, кто погиб во время беспорядков.

— Да, — кивает она, и в этот же момент что-то проступает на секунду на ее лице и уходит.

— Когда вы изменили номер моего мозгового чипа на компьютере, чтобы его невозможно было отследить, вы сделали это по чьей-то просьбе?

Она усмехается:

— Нет, то был момент моего собственного безумия. Лордеры проявляли к тебе больший, чем следовало бы, интерес, и я осложнила им задачу.

— Еще одно. Мои воспоминания. Ко мне возвращались воспоминания, связанные с местом, где я находилась до десяти лет. До десяти лет я оставалась левшой, а потом меня заставили стать, как все, правшой. Возможно ли, что причиной тех воспоминаний стал именно переход с леворукости на праворукость? — Вообще-то такую теорию предлагала Стелла, и в списке вопросов, с которыми Ди-Джей отправил меня сюда, этот не значился, но ночью я решила его задать. Другой такой возможности может и не быть.

Доктор Лизандер снова погружается в молчание. Потом кивает:

— Возможно, единственными недоступными воспоминаниями о твоей Зачистке были те, которые ассоциировались с праворукостью. Другие, не исключено, оказались подавленными, но, доступными в определенных обстоятельствах. Но это только предположение. Насколько мне известно, случившееся с тобой — явление уникальное, так что кто может знать наверняка?

Хочу задать еще один вопрос, но тут ее взгляд падает на мое запястье.

— Кайла, на твоих часах 7.59.

Я срываюсь с места и бегу к техническому люку в задней части комнаты. Цифры на часах меняются на 8.00.

— Жаль, что времени мало, — бросаю я и открываю дверцу, но бокса на месте нет, а между мной и дверцами с другой стороны срывающаяся в темноту пропасть.

Потом противоположные дверцы открываются, я вижу тянущиеся на помощь руки и прыгаю к ним, ударяясь обо что-то лодыжкой. Меня подхватывают и тянут вверх.

— Где тот приют, в котором ты была? — спрашивает доктор Лизандер мне в спину.

— В Камбрии, — негромко отвечаю я, и дверца закрывается. Стоило говорить или не стоило, не знаю, но обмен есть обмен, а она на мой вопрос ответила.

Поднимаюсь на ноги и слышу, как заработал моторчик лифта. Бокс идет наверх. Повезло. А вот лодыжка болит. Наклоняюсь и вижу царапину.

— Ты в порядке?

— Ничего страшного, обойдется.

Я иду за ним по коридору, слушаю, как он объясняет, что нужно сказать, если кто-то что-то спросит. Вот и лифт. Кабину ждут несколько человек из обслуживающего персонала, но они только улыбаются, кивают и ни о чем не спрашивают. Все они выходят на другом этаже. Мы возвращаемся на парковку, к фургону.

— Извини, но тебе придется посидеть здесь тихонько до перерыва на ланч. Продукты на заднем сиденье — перекуси.

Он открывает дверцу, я забираюсь внутрь, дверца закрывается. Переодеваюсь в свою одежду, нахожу в пакете сэндвич и бисквиты и с жадностью ем, обдумывая наш с доктором Лизандер разговор.

Водитель, как и обещал, возвращается через несколько часов и везет меня на встречу с Эйденом.

По возвращении в Оксфорд я пересказываю ему все, что узнала. Может быть, они с Ди-Джеем разберутся лучше, чем я.

Почему кто-то, занимающий высокое положение и имеющий право отменять решения больничного совета, вмешивался в мою жизнь? Ответа на этот вопрос у меня нет, но что-то подсказывает: ничего хорошего ждать не приходится.