— Тебе кто разрешил чужие вещи брать! — накидывается на нее Рейн. Девчушка отпускает сумку, хватает на руки куклу и, перепуганная, прячется в кусты. Остальные малыши тоже разбегаются в страхе — наверняка в ревизии сумки участвовали все. У одного мальчонки даже нарисованы под носом лихие черные усы.

Рейн принимается собирать разбросанные вещицы. Те, что испачканы, он слегка обтирает рукой, те, что втоптаны в землю, выковыривает. В результате в руках у него оказывается осколок зеркала, небольшой металлический обруч, горстка выпуклых стеклышек. Он окидывает свою добычу оценивающим взглядом и швыряет ее обратно в заросли.

С сумкой за пазухой Рейн возвращается домой.

Рийна между тем проснулась. Она сидит на кушетке, свесив ноги в толстых серых носках, и ест кашу. Видно, здорово проголодалась, и все равно каша почему-то не лезет ей в горло.

Волосы у нее растрепаны, глаза опухли, впалые щеки совсем поблекли. Кажется, натянутая кожа вот-вот лопнет на скулах. Жалкий вид усугубляют измятая блузка и такое же пальто, брошенное на кушетку.

Рейн кладет сумку рядом с пальто.

— Ты забыла ее там… Ребятишки уже успели все вытряхнуть из нее, кое-что побили, — поясняет Рейн и добавляет с улыбкой; — Одна малышка нарисовала себе рот аж до самых ушей. Всю твою помаду, небось, извела!

Рийна хватает сумку и начинает что-то нервно искать в ней. Ищет, ищет, потом спрашивает убитым голосом:

— Это все, что осталось?

— Да, а что — что-нибудь пропало?.. Я пойду поищу!

— Нет, нет! Не ходи… — обреченно роняет Рийна. — Чего уж там…

Она совсем подавлена, похоже, что из сумки пропало что-то очень для нее важное, жизненно необходимое.

«Наверное, лекарство какое-нибудь», — рассуждает про себя Рейн. — На вид она совсем больная… а в земле были какие-то выпуклые стекляшки, скорее всего от пузырька или ампулы…

Но не успевает он устроиться перед Рийной на стуле, чтобы вместе обсудить, что делать дальше, как Рийна, стянув с ног носки, вскакивает с кушетки:

— Мне надо идти! — говорит она, оглядываясь по сторонам. — Где мои туфли?

Рейн понимает только одно: Рийна боится встречи с его матерью, боится, что та неожиданно вернется домой и застанет ее.

И поэтому Рейн успокаивает Рийну:

— Мать еще не скоро вернется.

Рийна не обращает на его слова никакого внимания, как будто это пустой звук. Видно, что-то другое, куда более серьезное заставляет ее поторопиться с уходом. Рийна ищет свои туфли, все время нервно приговаривая, словно речь идет о чем-то неотвратимом: «Мне надо срочно идти. Мне надо идти».

Рейн не мешает ей, он надеется, что Рийна в конце концов успокоится, но она вдруг останавливается и умоляющим тоном просит его:

— Да пойми же ты! Ну поверь мне… Мне надо идти, срочно!

Рейн только пожимает плечами, скрывается за занавеской и приносит туфли, которые он поставил сушиться на дровяной ящик.

Рийна сует ноги в туфли. На мгновение ее лицо освещает нежная благодарная улыбка:

— Ой, да они совсем теплые…

Долгим удивленным взглядом смотрит она на Рейна, поднимает руку и легонько проводит по плечу Рейна, а потом, схватив пальто, торопливо, словно застыдившись своей измятой одежды, неловко натягивает его. И тут же понимает, что и пальто измято не меньше. Вздохнув, она пытается разгладить пальто, но безрезультатно, и Рийна безвольно опускает руки. Но только на минуту. Она сейчас же достает из сумочки гребенку и проводит ею несколько раз по своим тусклым волосам. Движения ее нетерпеливы и нервны.

— Так я пойду… Мне надо идти… — роняет она через плечо, направляясь к двери. Она явно нервничает. Дело, очевидно, действительно нешуточное.

— У тебя что — в сумке было какое-то лекарство? — неожиданно для самого себя спрашивает Рейн. По рассказам матери он знает, что некоторые лекарства надо принимать через определенные промежутки времени, иначе с человеком могут случиться страшные вещи. Есть люди, которые только и держатся благодаря лекарствам. Не из-за этого ли Рийна нервничает? Может быть, у нее тоже такая болезнь и ей надо каждый день в строго определенные часы принимать какие-нибудь таблетки или капли?

Слова Рейна буквально пригвождают Рийну к месту, она застывает, словно натолкнулась на незримую стену. Рейн не видит ее лица, но во всей ее фигуре ощущается испуг. Она сникает, ссутуливается, как будто ожидает нового удара.

Но это продолжается мгновенье, не больше.

Вот Рийна уже смеется звонко, бросает через плечо:

— Лекарство… Вот еще! На что оно мне! Совсем сдурел!

Рейн ошеломленно молчит. Он не понимает, что происходит с Рийной, не знает, о чем можно ее спрашивать, о чем с ней говорить. Этот резкий ненатуральный смех… Эта странная поспешность… И в то же время ясная улыбка, когда она натянула туфли… Отчего такие перепады настроения? Да и есть ли у них общий знаменатель?

— Ну я пойду… — повторяет Рийна, уже успокоившись, но Рейну кажется, будто она ждет еще чего-то, будто таится в ее словах не то вопрос, не то сомнение.

У Рейна только вырывается:

— Ты не придешь сюда больше?..

— Там видно будет! — бросает Рийна резко, и в резкости этой сквозит разочарование. Уж не рассчитывала ли она, что Рейн скажет совсем другие слова или даже предпримет что-то?

Запрет дверь на ключ?

Или прикрикнет: «Никуда ты не пойдешь!». И обхватит ее за плечи так, что и не вырваться.

Или, нежно взяв ее руки в свои, попросит побыть еще немножко, отдохнуть, выпить кофе?

А вместо этого серьезный и какой-то, честно говоря, странный парень, мальчишка в сущности, спрашивает робким голосом: «Ты не придешь сюда больше?».

Почему он спросил так?

Внезапно Рийна осознает — и сознание этого больно отдается в сердце — у нее нет дома! Еще раз, и тем горше, переживает она, как отец с бранью выставил ее из дому. У нее же нет никого из близких! Пьяница-отец — и тот отказался от нее. Куда пойти, где приткнуться? Теперь даже их пропахшая табачным дымом и водочным перегаром комната — чужая ей. Приличные люди давно сторонятся их семьи. Так что ни родственников, ни знакомых, куда она осмелилась бы пойти попроситься переночевать, у нее нет. Есть одна только Лори да несколько знакомых. Но у них и у самих-то настоящего дома нет… а к другим и толкнуться неохота… не то чтобы поделиться своей бедой… Вот… так-то оно так, да один знакомый уже в курсе! Она же сама и захотела поделиться с ним! Именно с Рейном! С этим застенчивым Рейном, который стоит сейчас за ее спиной.

Рийна поворачивается, приближается к Рейну и с трудом выдавливает из себя:

— Может, вечером, если будет некуда пойти…

Она подходит к нему совсем близко, просит:

— Ты пустишь меня в подвал… а?.. Пустишь?

Рейн не знает, что и ответить.

— Выходи часов в восемь во двор… за сараи… — просит Рийна и уходит. Из коридора проникает в комнату затхлый запах.

Рейн отодвигает занавеску и смотрит вслед Рийне. По улице, усыпанной первыми осенними листьями, торопливо удаляется девичья фигурка. Рейн поднимает руку, чтобы помахать ей. Должна же она оглянуться, посмотреть наверх! Должна! Как же иначе? Но Рийна не оборачивается. Она торопится, спешит, вот и скрылась из виду.

Рейн как-то резко взмахивает рукой, словно говорит: ах, подумаешь, не хочешь — не оглядывайся, раз ты такая чудачка… Дурак я, еще помахать ей решил… Хорошо, что не видела!

Рейн опускает занавеску, он даже не замечает, что все дырочки до последней заштопаны. Задумчиво теребя подштопанное место, он спрашивает себя: «Странная какая-то… не понять, какая она на самом деле… Вот бы заглянуть в нее…»

А вечером мать никак не наудивляется — откуда в занавеске снова дыра.

— Товарищ Каземаа, не расскажете ли вы коротенько педсовету, как ваш класс готовится провести на каникулах экскурсию?

— Да, с удовольствием. Мой класс… то есть десятый, просто клад! Ведь почти взрослые юноши и девушки, казалось бы, какой может быть у них энтузиазм, но нет! Знаете, сколько макулатуры они собрали! Вернее сказать, организовали сбор. Подключили родителей, те у себя на работе объяснили, так, мол, и так, школе надо… на нескольких предприятиях собрали макулатуру, погрузили на машины и от имени нашего класса сдали на пункт вторсырья! Таким образом класс заработал несколько десятков рублей. Это же прекрасный подарок в общий экскурсионный фонд…