А ведь серенький такой, неприметный воробышек. Учился прилежно, ничем не выделялся. Разве что на экскурсиях щелкал фотоаппаратом. Гроши свои жалкие мусолил. Ни широты натуры, ни житейской хватки в нем не замечалось. Серость — одно слово… Тем не менее стал учиться дальше и, выходит, фотографирует по-прежнему, небось, и гроши свои по-прежнему мусолит… Надо же, серые перышки начинают приобретать окраску!

Сознание этого свербит где-то в глубине души, портит Длинному настроение. Он чувствует, как теряет в росте, в значительности, ему трудно разговаривать с этим школяром свысока.

Тут наконец решает вступить в разговор и Бизнес. Растягивая слова, он спрашивает:

— Денег тоже отвалят?

— Нет, — качает головой Рейн.

Бизнес делает пренебрежительный жест, давая понять, что его не интересует то, что не приносит денег.

— Своих грошей много приходится вкладывать? — нетерпеливо спрашивает Длинный.

— Да какое там много… — нехотя признается Рейн. — Вкладывать-то особо нечего… Химикаты, аппаратура — страшно дорого все…

— Это сколько же — страшно дорого? — тотчас спрашивает Длинный. В нем неожиданно просыпается интерес к финансовым затруднениям Рейна. Интерес, которого раньше что-то не замечалось.

Бизнес поднимает взгляд. Да. Длинный явно что-то задумал! Без задней мысли он своей заинтересованности проявлять не станет.

— Взять хотя бы цветную пленку… три рубля штука! Да еще за проявку полтора… А что с одной пленки, хорошо, если два-три нормальных кадра получится… — озабоченно отвечает Рейн.

Во взгляде Длинного, во всем его облике появляется что-то жесткое, волчье. Рейн не улавливает этой перемены, зато ее тотчас замечают и Бизнес, и Толстый.

— Эй, Торгаш, главный казначей! Пятерку досточтимому однокашнику! По ритуалу! — с какой-то злобой приказывает Длинный. Куда только девался приятельский тон! В голосе Длинного опять звучат те самые нотки, что появились у него, когда Рейн упомянул о своем дипломе.

Слова Длинного вызывают у Толстого короткий смешок. Он, надо полагать, знает, что последует дальше, и заранее испытывает удовольствие. Должно быть, это не первая пятерка, выдаваемая по ритуалу.

Бизнес послушно достает бумажник. Как и его владелец, он выглядит весьма внушительно — кожаный, узорчатый и к тому же довольно пухлый. Бизнес неторопливо, деловито, как и подобает уважающему себя кассиру, роется в бумажнике. Наконец извлекает пятирублевку. Потом с достоинством, не спеша, прячет бумажник за пазуху. Похоже, и он знает, что последует дальше, и наверняка предвкушает это, и предвкушая, оттягивает, насколько возможно, заключительный момент.

Бизнес расправляет пятерку на ладони, затем неспешно, со значением, проводит рукой по заду и, скомкав деньги, бросает их к ногам Рейна.

Рейн стоит как вкопанный.

Все молчат.

Троица наблюдает за переживаниями Рейна с каким-то злорадством, с каким-то ехидным удовлетворением — это чувствуется во всем их облике. Бизнес причмокивает, словно смакуя постигшее Рейна унижение. Длинный явно наслаждается растерянностью Рейна. Высоко вскинув голову, он оглядывает его чуть искоса, сверху вниз, и цедит сквозь зубы:

— Ну вот, теперь у тебя есть не только диплом, но и деньги!

Толстый довольно хмыкает. Вообще-то ему Рейнов диплом до лампочки; но Длинного, он, видно, задел за живое, так что Толстый считает своим долгом выразить соответствующее отношение к Рейну и его диплому.

Слова Длинного и смех толстяка выводят Рейна из оцепенения. Он поддает ногой скомканную пятирублевку, та взлетает и падает в нескольких шагах от него на мостовую.

Толстый тотчас умолкает. С лица Бизнеса мгновенно исчезает довольная ухмылка. Кассир вопросительно смотрит на Длинного. Как же так? Парень испортил всю игру. С такого станется, что оставит деньги валяться посреди улицы. Еще не хватало самим подбирать!

На мгновение растерянность появляется и на лице Длинного, но тут же исчезает. Он едва ли не по-отечески берет Рейна под руку и настойчиво, навязывая свою волю, произносит:

— Бери, чего ломаешься! Деньги не пахнут! Даже если дерьмом измазаны. Не тушуйся! Шуток, что ли, не понимаешь?

Несмотря на пережитое унижение, Рейн не в силах отвести взгляд от валяющихся на дороге денег. С тоской, не отрываясь смотрит он на них. Не секрет, что для него пять рублей — пусть небольшое, но состояние. И оно лежит вот тут, оно почти принадлежит ему. Надо только сделать шаг-другой. Только наклониться и поднять! Пять рублей… это комплект светофильтров, о котором он давно мечтает, это обратимая пленка для слайдов плюс проявка… А столько радости, поисков и находок, пока ты с фотоаппаратом на груди охотишься за впечатляющими кадрами в лесу, за городом, на берегу речки, на проселочной дороге.

— Бери! — настаивает, убеждает Длинный. — Бери, они твои! Это же сколько кадров… Вон, под ногами у тебя валяются… Чего столько раздумываешь, дорогой однокашник!

Упоминание о пленке — верный козырь. Длинный словно знает, что сейчас у Рейна нет именно пленки. И свободных денег, чтобы купить ее. А осень так богата красками, осень прямо-таки зовет и манит фотографировать.

Слова Длинного на какой-то миг обезоруживают Рейна, начисто рассеивают в его памяти недавнее унижение.

Только на миг, но этого оказывается достаточно.

Рейн наклоняется, поднимает скомканную пятирублевку и поспешно сует ее в карман куртки. Можно подумать, будто он боится что отвращение возьмет в нем верх.

Ни на кого не глядя, Рейн поворачивается, собираясь уйти.

А Длинный и двое его спутников ведут себя так, словно ничего не случилось. Они за свою пятерку получили, что хотели, на что рассчитывали. Финал сцены их устраивает вполне. Больше всех уверен в себе и доволен Длинный. Оно и понятно. Ведь именно его самолюбие задел диплом Рейна. И это его слова заставили в конце концов Рейна наклониться и подобрать деньги!

— Ладно, пошли прошвырнемся! — приглашает Длинный по-свойски.

— Прогулки — залог здоровья, товарищ дорогой!

В несколько шагов он догоняет Рейна и вроде как в знак примирения снова предлагает ему сигарету. Рейн только мотает в ответ головой.

— Или сигару угодно? — Длинный извлекает из внутреннего кармана белую металлическую трубочку. И опять лицо его искажает ухмылка. Скорее всего, он представил, как Рейн зайдется кашлем от такого курева. Рейн с любопытством берет сигару. Толстый дает ему прикурить, и Рейн действительно начинает кашлять.

Трое в шляпах хохочут.

Рейн, с размаху швырнув сигару через всю улицу, к самому подножию городской стены, оскорбленный смехом, бросает зло:

— Эту дрянь пусть курит…

— Гад, да ты знаешь, сколько она стоит! — возмущенный Бизнес перебегает через дорогу, подбирает сигару и запихивает ее обратно в трубочку, которую протянул ему Длинный.

— Алло, это больница? Будьте любезны, позовите санитарку Лийзу Эрма. Ах, это вы и есть… С вами говорит Элли Каземаа, классная руководительница вашего Рейна. Знаете, все заявления о пособиях мне удалось пробить… Да-да… Ваша просьба тоже удовлетворена. Так что зайдите в школу за деньгами. Наконец-то вы сможете купить Рейну зимнее пальто. Пожалуйста, пожалуйста… Ну что вы! Это мой долг, долг каждого классного руководителя… Только чеки непременно сохраните, их надо представить родительскому комитету. Не забудьте! Пожалуйста, пожалуйста. Я тоже очень рада! У Рейна ведь пальтишко совсем уже обтрепалось… Не стоит благодарности. Всего хорошего!

Бизнес роняет словечко. Толстый — другое, но Длинный не поддерживает их, и разговора не получается. Так, молча, они и шагают по старинной улочке. По обеим ее сторонам тянется узкий тротуар, проезжая часть вымощена брусчаткой. Уже недалеко до площади, откуда расходится несколько таких же узких темных улочек.

«С площади смоюсь домой!» — решает Рейн. Он недоволен собой, настроение дрянь. Эх, если б этих последних полчаса не было вовсе! Если б можно было прожить их заново, с той минуты, когда он, завернув за угол, столкнулся с Длинным и его дружками. Он повел бы себя иначе. Определенно, иначе. Так твердит он про себя. Хотя, как знать, такие шутят жестоко и обидно, разве кто согласится по своей воле стать объектом их шуток?