Никколо не знал, чего ему ждать, ведь было непонятно, пленник он или гость. Его привели в большой зал, уставленный десятками масляных ламп. Здесь собралось множество людей, не всем хватало места.

Зрелище произвело на Никколо огромное впечатление. Двор Али-паши не напоминал ни один из приемов, на которых юноше довелось побывать во время своих путешествий. Здесь все говорило о Востоке. Мужчины были одеты в яркие роскошные наряды, на широких поясах у них висели сабли, а кое у кого даже и пистоли. Женщины — сплошь в чадрах, разодетые в шелка, увешанные драгоценными камнями, словно это всего лишь стекляшки. Диваны, обитые тяжелой тканью, низкие столики, вышитые подушки. Из курильниц доносился запах ароматических масел, но Никколо все равно мог различить запахи собравшейся здесь толпы.

Зрелище было весьма экзотическим, к тому же этот зал наверняка располагался в глубине крепости, потому что каменные стены, украшенные золотыми узорами, не имели окон, а потолок поддерживал десяток мощных колонн.

В центре зала оставалось свободное пространство. Именно туда и повели Никколо. По периметру замерли вооруженные солдаты, не спускавшие с итальянца настороженных глаз.

Но тут Никколо заметил хозяина этого восточного великолепия, и все остальное отошло на второй план. Старик скорее лежал, чем восседал на диване, но все равно вызывал благоговение. Седая, тщательно ухоженная борода ниспадала на грудь, пышный меховой воротник прикрывал плечи, и Ник коло показалось, что этот воротник сделан из гривы льва. Голову венчала незатейливая полосатая шапочка.

Сам паша был тучным мужчиной, но его тело скрывало множество слоев ткани. Несмотря на полуопущенные веки, Никколо разглядел в его глазах ум… и жестокость.

Затянувшись из кальяна, Али-паша передал мундштук своему слуге, с наслаждением выдохнул дым и смерил Никколо взглядом, от которого у юноши душа ушла в пятки.

В своих странных одеяниях и криво сидящем тюрбане юный граф сам себе показался смешным. Сняв головной убор, юноша, отведя его в правой руке, поклонился — как он надеялся, не нарушив ничьих обычаев.

— Ты итальянец, — заметил Али-паша по-гречески.

— Никколо Вивиани, к вашим услугам, — он немного говорил на этом языке.

Паша рассмеялся, и его смех поддержали стоявшие рядом. Никколо тоже улыбнулся — ему показалось невежливым не отреагировать на шутку, хотя она и осталась ему непонятна.

— У тебя маленькие уши, — отметил паша.

Никколо задумался, правильно ли он понимает греческую речь. «И если я перевел его фразу правильно, то как это понимать? Как комплимент или как оскорбление?»

— Подойди поближе. Я хочу посмотреть на твои руки.

Никколо неохотно подошел к дивану Али-паши, и тот, осмотрев руки итальянца, удовлетворенно кивнул, словно подтвердил собственную правоту в каком-то лишь ему известном вопросе.

— И маленькие руки. Такие мягкие. Ты джентльмен.

Английское слово удивило Никколо, но он решил не спорить.

— У меня на родине меня действительно называют аристократом, то есть джентльменом. Здесь же я лишь гость при дворе великого Али-паши.

— Ты проделал долгий путь и столкнулся с множеством опасностей, и все это ради того, чтобы оказаться здесь.

— Что ж, это стоило моих усилий, — Никколо по-прежнему пытался вести вежливый разговор.

— У тебя серебряный язык, — рассмеялся Али-паша. — Как у многих тебе подобных.

Теперь в его голосе уже не слышалось былого дружелюбия. Видимо, паша решил перейти к серьезному разговору. Никколо не знал, что на это ответить, и потому промолчал.

— Такие, как ты, приходят сюда и обещают нам деньги, оружие и помощь. Они хвалят нас, макая каждое из своих слов в мед. Они покрывают свой язык духами, так что мы не чувствуем яда их речей. Англичане, французы, русские с длинными именами и короткими бородами.

— Мне ничего не известно о таких… — начал Никколо, но Али-паша не дал ему закончить.

— Что же тебе здесь нужно, Никколо Вивиани?

— Я хотел увидеть двор Али-паши во всем его величии. Много лет назад мне рассказали о вашей роскоши. Я знаю, что каждое мгновение, проведенное здесь, стоит целой жизни. Мне нет дела до войн европейцев.

Али-паша протянул руку, и слуга вновь передал ему мундштук кальяна. Старик два раза затянулся, не спуская с Никколо глаз. Сейчас он чем-то напоминал шакала, наблюдающего за умирающим животным.

— Я думаю, что ты приехал сюда для того, чтобы выведать главную из моих тайн, Никколо Вивиани.

— Нет-нет, я…

— Но меня предупредили. Мне сказали, кто ты. И что ты.

— Я лишь путешественник, не более того.

— Ты насмехаешься надо львом в его собственной пещере? — Встав, Али-паша развел руками. — Может быть, там, снаружи, и лают псы, но лев не удостоит их своего взора. Он хозяин своей пещеры и своих земель. Пусть собаки лают, но у льва до сих пор достаточно сил для того, чтобы разорвать волка!

«Он обо всем знает!» — понял Никколо. Солдаты бросились к нему и повалили на землю. На голову натянули мешок, а руки и ноги связали веревками, почему-то прохладными на ощупь. Его подняли и понесли прочь. Последним, что он слышал, был смех Али-паши.

Путешествие оказалось дорогой в ад. Никколо сопротивлялся изо всех сил, но его связали и запихнули в ящик, в котором он почти не мог двигаться. С мешком на голове юноша ничего не видел, но теперь же его окружала непроглядная тьма.

Он уже представлял себе, что его уложили в гроб и похоронили живьем, но на самом деле это было не так. Ящик, в котором он лежал, куда-то несли, ставили и вновь поднимали, трясли, а один раз даже уронили, и Никколо сильно ушиб плечо. Через некоторое время мышцы свело судорогой, и молодой граф попытался ослабить путы, но они лишь сильнее врезались ему в лодыжки и запястья.

Никколо вспомнились истории Омара об Али-паше: тиран бросал своих врагов связанными в море, и юноша был уверен, что такая судьба его и ожидает.

Он кричал, пока не сорвал голос и не заболели легкие, и теперь больше не мог произнести и звука. По ящику время от времени стучали, слышался смех, и юноша понял, что его просто дразнят, пытаются разозлить, и в конце концов прекратил дергаться. Время все равно не имело значения, и Никколо погрузился в беспокойный сон. Иногда юноша просыпался, не зная, явь ли это. Сон и реальность сплелись воедино, и Никколо снились узкие пространства, в которые он был заточен.

В конце концов ящик открыли, и юношу вытащили наружу. Мешок с головы сняли, глаза ослепил яркий свет. Над ним простиралось синее небо, вокруг тянулась пустошь, а вдалеке возвышались горы, чьи вершины прятались в облаках. Вокруг не было видно ни одного человеческого поселения. На обочине дороги, если эти два следа от колес в земле можно было назвать дорогой, стояли две телеги, запряженные волами.

Какой-то бородач протянул Никколо кружку с водой. Юноша благодарно принял ее и напился.

— Еда хорошо, — заявил бородач и начал кормить итальянца белым безвкусным хлебом, скатывая шарики и запихивая их ему в рот.

Никколо угостили даже куском козьего сыра со специями, а потом снова дали воды.

В конце концов бородач указал на обочину.

— Делать.

Никколо непонимающе уставился на него, и тот схватился за промежность и издал звук, отдаленно напоминающий журчащую воду.

— Я не могу… — запротестовал юноша, но его толкнули к обочине, стянули штаны и заставили присесть на корточки.

Стоявшие вокруг солдаты с любопытством наблюдали за происходящим. Сгорая от стыда, Никколо облегчился.

Затем его опять потащили к ящику, действительно оказавшемуся гробом. Увидев это, Никколо начал сопротивляться и кричать, но все было тщетно. Полдюжины солдат затолкали его внутрь и накрыли. Юноша, извиваясь, стал давить ногами в крышку, но один из солдат просто улегся сверху.

Когда вокруг стало темно, итальянец прекратил сопротивление. Он старался глубоко дышать и не терять самообладания, но темнота и страх сводили его с ума, и сейчас Никколо не мог все спокойно обдумать.