Наконец женщина сделала шаг назад. Оглянувшись, она посмотрела на Никколо так, будто видела его в первый раз, и что-то сказала. Обняв ее за плечи, Гристо улыбнулся.

— Катя, — представилась она.

— Никколо, — юноша поклонился.

Внезапно он осознал, что тоже голый, и его охватило острое чувство стыда. Никколо представил друзьям Людовико, но женщина лишь бросила на вампира неодобрительный взгляд и тут же начала что-то рассказывать Гристо. Тот перевел слова Кати на греческий:

— Она говорит, что ты такой же. У тебя волк в крови.

Посмотрев на женщину, Никколо с сожалением покачал головой.

— Я не понимаю, как это возможно. Да, ритуал был проведен, но не до конца. Я не должен был стать вервольфом.

Услышав перевод Гристо, Катя энергично замотала головой.

— Ты такой же, как и она. Тебя сделал оборотнем вовсе не ритуал, — переводил Гристо, вслушиваясь в поспешную речь подруги. — У тебя волк в крови. Он был всегда, с самого твоего рождения.

— Что это значит, что у меня волк в крови?

— Меня вот… сделали волком. Она подарила мне волка, чтобы мы могли быть вместе. Но она сама и есть волк. Она такой родилась. Ее род — род волков.

Никколо удивленно нахмурился.

— Скажи ей, что у меня в семье не было оборотней. Мои родители не были вервольфами. Только я такой. Я родом из Италии, черт побери, у нас такое вообще-то не считается нормальным!

На этот раз Катя говорила дольше, и Гристо дослушал ее речь до конца, прежде чем переводить.

— Волчья кровь есть и в Италии. Давным-давно оборотни пришли вместе с кочевыми племенами восточных степей. Они шли за ханом Аспарухом[65] и сражались вместе с людьми. Их почитали, как тому и надлежит быть. Когда сыновья хана Кубрата пошли каждый своей дорогой, оборотни продолжили им служить. Один из сыновей Кубрата отправился в Италию. Его звали Альцек[66]. Среди его воинов тоже были оборотни. Когда из Рима и Константинополя пришли христиане, кочевники отступились от своих взглядов и приняли Христа. Но оборотни остались вместе с ними — иногда окруженные все тем же почетом, иногда таящие свою сущность.

— Погоди-погоди, — остановил его Никколо, пытаясь осознать смысл этих слов. — Ты хочешь сказать, что мои предки были кочевниками? Но я из итальянской семьи!

— Да, они были болгарами, — Гристо пожал плечами. — Все это было так давно. Кто сможет сказать, кто стоял у истоков вашей семьи?

— Но почему я? Почему не мои родители? Не моя сестра?

Гристо перевел этот вопрос, и Катя опять начала говорить.

Никколо нетерпеливо ждал, не сводя глаз с ее заострившегося лица. Даже сейчас в ней еще проглядывали волчьи черты — в блеске глаз, в наклоне головы, когда женщина к чему-то прислушивалась.

— Она говорит, что если ты можешь оборачиваться в волка, то на это способна и твоя сестра, если у вас одни и те же родители. Иногда кровь молчит, но она не может онеметь.

Внезапно Никколо представил себе, как Марцелла впадает в ярость, что с ней не раз случалось, и тогда… Об этом даже думать не хотелось. Ужасно, просто ужасно.

— Как мило, — фыркнул Людовико. — Целая семья волчат.

Зарычав, Катя отрывисто пролаяла пару слов, но Гристо схватил ее за руку и начал в чем-то убеждать.

— По-моему, я ей не нравлюсь, — сухо заметил вампир.

— Она благодарна тебе, — объяснил Гристо. — Но нам, вервольфам, нелегко находиться рядом с тобой. Ты должен уйти.

— Нет проблем, в этой восхитительнейшей гостеприимной стране меня больше ничто не задерживает. А ты что будешь делать, Никколо?

Юноша неуверенно перевел взгляд с пары оборотней на Людовико и обратно. Он думал о словах Гристо, о предложении пожить в стае и попытаться понять, кто он на самом деле такой. «Кем бы я ни был, у меня все равно есть обязательства», — понял Никколо.

— Сперва я должен позаботиться о моей семье и предупредить друзей, — объяснил он. — Но я хочу многое узнать и многому научиться. Мы сможем увидеться еще?

— Мы всегда будем тебе рады, волчонок. Твое место рядом с нами. Катя научит тебя принимать твое наследие. Она поможет тебе… восстановить душевную целостность.

Женщина улыбнулась Никколо, и тому на мгновение показалось, что он попал домой.

— Дорогая графиня, не было никакой необходимости приходить сюда лично, — коренастый секретарь министра иностранных дел едва мог скрыть свое недовольство ее внезапным визитом. — Я уверен, что письменное прошение…

— Опять не дало бы никакого результата, — перебила его Валентина.

Ее терпение было на исходе. За последние недели она написала множество писем, общалась с разными политиками, задействовала все рычаги, чтобы выяснить судьбу Людовико, но ее муж, казалось, как сквозь землю провалился.

Вот уже три месяца она не получала от него никаких новостей. Последнее его письмо было доставлено с корабля, на котором Людовико направлялся в Албанию, а затем его след терялся, и Валентине казалось, что во Франции не было ни одного человека, который захотел и смог бы ей помочь.

Министр иностранных дел Шатобриан[67] был ее последней надеждой, но сперва предстояло пробить оборону этого чиновника, столь рьяно охранявшего вход в комнату своего начальника, словно он был разжиревшим Цербером у входа в преисподнюю.

— Послушайте, почему бы вам просто не попробовать? — Валентина мотнула головой в сторону двери. — Спросите министра, не согласится ли он меня принять.

Толстенький секретарь неуверенно поднялся со стула и скрылся в кабинете Шатобриана. Через пару мгновений дверь распахнулась, и чиновник, поклонившись, позволил Валентине войти.

Министр иностранных дел оказался кряжистым мужчиной с густыми черными волосами, такими взъерошенными, что казалось, будто он специально их растрепал. Подойдя к Валентине, Шатобриан поцеловал ей руку.

— Моя милая графиня, если бы я знал, что этот глупец заставляет вас ждать в приемной, я немедля вышел бы вам навстречу. Мадам де Рекамье весьма восторженно отзывалась о вас.

— Благодарю, мсье, не могу не ответить вам таким же комплиментом. Следуя совету Жюли, я прочитала «Аталу»[68], и это принесло мне большое наслаждение.

Министр, самодовольно улыбнувшись, слегка поклонился.

«Если лесть позволит мне добиться своего, — подумала Валентина, — то я еще, чего доброго, начну хвалить его прическу или вкусы короля».

— Я очень благодарна вам за то, что вы согласились на эту аудиенцию, милорд.

— Прошу вас, присаживайтесь. Насколько я понимаю, речь идет о семейных проблемах с вашим мужем графом Карнштайном, не так ли? — осведомился Шатобриан.

— Он уехал по делам в Османскую империю, и я с начала года не получала от него писем, чего раньше никогда не случалось. И вообще, у меня о нем нет никаких вестей, и это крайне меня беспокоит.

«От угрызений совести я не могу спать ночью. Это ведь я отправила его туда на поиски Никколо. Если теперь пропадут они оба, я себе этого никогда не прощу».

— Понимаю. По какому делу ваш муж направился туда?

— Это связано с импортом серебра, — не моргнув глазом, ответила Валентина. — Мой муж хотел осмотреть серебряную шахту, которую собирается приобрести.

Ложь далась ей легко, ведь она была недалека от правды.

— Османская империя — весьма сложное государственное образование, — задумчиво протянул министр, принимаясь ходить туда-сюда по комнате. — Это многонациональная страна, и множество народностей стремятся к созданию своих государств. Фактически там постоянно ведется гражданская война, и я боюсь, что французское влияние в этом регионе невелико. «Больная на Босфоре»[69], так, кажется, говорят. Если ваш супруг намерен вести там дела, то он отважен до безрассудства.