Бейли попытался скрыть свою тоску.

– Мне очень жаль, Глэдия, что жизнь была так к вам жестока. Вы дали мне всю необходимую информацию. И дали много больше информации, чем, наверное, вам кажется.

– Каким образом? – Глэдия нахмурилась.

Бейли не ответил на ее вопрос, а сказал:

– Глэдия, я рад, что воспоминание обо мне так для вас значило. На Солярии мне ни на секунду приходило в голову, что я произвожу на вас такое впечатление, а если бы и пришло, я бы не… ну, вы понимаете.

– Да, Элайдж, – сказала она мягче. – И попытайся вы, ничего не было бы. Я бы не могла.

– Я знаю. И не считаю приглашением то, что вы мне сейчас сказали. Одно прикосновение, один миг сексуального прозрения – вот и все. Вполне вероятно, что он неповторим, и не следует его портить, глупо пытаясь воскресить пережитое один раз. Вот почему я сейчас… не предлагаю себя. Не надо истолковывать это как еще одну вашу неудачу. А кроме того…

– Что?

– Вы, как я упомянул, сказали мне, пожалуй, много больше, чем собирались. Вы мне сказали, что история не кончается вашим отчаянием.

– Почему вы так решили?

– Рассказывая мне о чувстве, которое вызвало у вас прикосновение к моей щеке, вы сказали примерно так: «Много позже, узнав его, я поняла, что почти испытала оргазм». А затем вы сообщили, что секс с аврорианцами неизменно бывал неудачным, и, полагаю, оргазма вы не испытали. А испытать его, Глэдия, вы были должны, иначе как бы вы узнали ощущение, охватившее вас тогда на Солярии? Вспомнить и распознать, что это было, вы могли, только если все-таки научились любить. Иными словами, у вас был любовник, и вы познали любовь. Если доктор Фастольф не ваш любовник и никогда им не был, из этого следует, что кто-то другой – ваш любовник… или был им.

– А если и так? Почему вы считаете, что это вас касается, Элайдж?

– Я не знаю, Глэдия, касается или нет. Скажите мне, кто он, и, если выяснится, что это правда не мое дело, на том оно и кончится.

Глэдия промолчала.

– Если вы мне не скажете, Глэдия, я должен буду сам вам сказать. Я ведь предупредил вас, что в моем положении не могу щадить ваши чувства.

Глэдия только крепче сжала губы – так, что их уголки побелели.

– Кто-то был, Глэдия, а вы необычайно тяжело переживаете потерю Джендера. Вы отослали Дэниела, потому что у вас не было сил смотреть на него – настолько его лицо напоминало вам о Джендере. Если я ошибаюсь, сделав вывод, что Джендер Пэнелл был… – Он помолчал, а потом сказал резко: – Если робот Джендер Пэнелл не был вашим любовником, отрицайте это.

И Глэдия прошептала:

– Джендер Пэнелл, робот, не был моим любовником. – Повысив голос, она договорила твердо: – Он был моим мужем.

Губы Бейли беззвучно шевельнулись, но восклицание все равно как будто прозвучало. Все четыре слога.

– Да, – сказала Глэдия. – Иосафат! Вы потрясены. Почему? Вы не одобряете?

– Не мое дело одобрять или не одобрять, – глухо ответил Бейли.

– То есть вы не одобряете.

– То есть мне нужна только информация. Как на Авроре различают любовников и мужей?

– Если двое людей живут в одном доме какое-то время, они могут упоминать друг друга как «жену» или «мужа», а не как «любовницу» или «любовника».

– Но какое время?

– В разных регионах оно разное в зависимости от местных обычаев, Здесь, в городе Эос, оно равно трем месяцам.

– И в течение этого времени не полагается иметь половых отношений с другими?

Глэдия удивленно подняла брови:

– С какой стати?

– Я просто спросил.

– Избирательность на Авроре противопоказана. Муж, любовник – разницы нет никакой. Сексом занимаются по желанию.

– А у вас бывало такое желание, пока вы держались Джендера?

– Вообще-то нет, но так хотела я сама.

– Но другие предлагали себя?

– Иногда.

– И вы отказывали?

– Я всегда вправе отказать, это один из аспектов неизбирательности.

– Но вы отказывали?

– Да.

– А те, кому вы отказывали, знали причину?

– Не понимаю.

– Они знали, что у вас есть муж-робот?

– У меня был муж! Не называйте его «муж-робот». Такого выражения не существует.

– Они знали?

– Не имею представления, – ответила она после паузы.

– Вы им не говорили?

– Зачем?

– Не отвечайте вопросом на вопрос. Вы им говорили?

– Нет.

– Но как вы могли этого избежать? Вам не кажется, что объяснить причину своего отказа было бы естественнее?

– Никаких объяснений не требовалось. Отказ – это отказ, и его всегда принимают спокойно. Я вас не понимаю.

Бейли промолчал, собираясь с мыслями. Они с Глэдией не блуждали, а двигались параллельно. Он продолжал:

– А на Солярии иметь мужа-робота было бы нормально?

– На Солярии о таком и помыслить нельзя. Подобная мысль была бы для меня невозможна. На Солярии все было немыслимым… И на Земле тоже, Элайдж. Ваша жена могла бы взять в мужья робота?

– Это не относится к делу, Глэдия.

– Пожалуй. Но выражения вашего лица более чем достаточно. Пусть мы не уроженцы Авроры – вы и я, но мы находимся на Авроре. Я прожила здесь два года и принимаю ее мораль и нравы.

– Вы подразумеваете, что половая связь между человеком и роботом на Авроре явление заурядное?

– Не знаю. Убеждена, впрочем, что она позволительна, потому что здесь в области секса позволительно все, то есть все добровольное, дающее взаимное удовлетворение и никому не причиняющее вреда. Какая разница для всех остальных, как человек или любое объединение людей обретают удовлетворение? Кого-нибудь обеспокоило бы, какие книги я проглядываю, какую пищу ем, в какой час засыпаю или просыпаюсь? Люблю ли я кошек или не терплю роз? Вот и секс не имеет значения – на Авроре.

– На Авроре, – повторил Бейли. – Но вы же родились не на Авроре и воспитывались не по правилам ее морали. Совсем недавно вы сказали мне, что не сумели приспособиться к их равнодушию в вопросах пола, которое теперь хвалите. Еще раньше вы с брезгливостью отозвались о множественных браках и постоянной смене партнеров. Если вы не говорили тем, кому отказывали, почему отказываете им, не исключено, что где-то в глубине своего существа вы стыдились, что взяли в мужья Джендера. Возможно, вы знали, или подозревали, или просто предполагали, что вы – не такая, как все, и вам было стыдно.

– Нет, Элайдж, вы не заставите меня устыдиться, что бы вы ни говорили. Если иметь мужем робота необычно даже на Авроре, то лишь потому, что необычен такой робот, как Джендер. Роботы на Солярии, на Земле, даже на Авроре (если не считать Джендера и Дэниела) сконструированы так, что могут дать лишь самое грубое сексуальное удовлетворение. Их можно использовать, пожалуй, как приспособления для мастурбации – ну, вроде вибратора – но и только. Когда новые, человекоподобные роботы станут многочисленными, многочисленными станут и сексуальные связи людей и роботов.

– Но как вообще, Глэдия, – спросил Бейли, – Джендер оказался у вас? Ведь таких было только два, и оба в доме доктора Фастольфа. И он просто передал вам одного из них, то есть половину всего?

– Да.

– Почему?

– По доброте душевной, мне кажется. Я была одинока, разочарована, несчастна – чужая в чужой стране. И он отдал мне Джендера, чтобы скрасить мою жизнь, и мне никогда не отблагодарить его за это. Продолжалось это всего полгода, но эти полгода, возможно, стоят всей остальной моей жизни.

– Доктор Фастольф знал, что Джендер был вашим мужем?

– Он никогда об этом не упоминал, так что я не знаю.

– А вы когда-нибудь упоминали?

– Нет.

– Почему?

– Не видела надобности… И нет, не потому что я стыдилась.

– Как это произошло?

– Что я не видела надобности?

– Что Джендер стал вашим мужем.

Глэдия нахмурилась и сказала враждебно:

– С какой стати я должна это объяснять?

– Глэдия, час уже поздний. Почему вы все время боретесь со мной? Вы огорчены, что Джендера… больше нет?