Вытягиваю и изгибаю ножку, кончиками пальцев щекочу ему бедро. Затем непринуждённо загибаю ещё выше, касаюсь его живота.

— Какая ты гибкая, — охрипшим голосом сипит ЧжуВон.

— Секс это забавно, — говорю задумчиво, — А как у тебя с семьёй? Не жалеешь, что потерял статус миллиардера?

— Решается вопрос, — туманно отвечает он, — Лишение наследства ещё не конец света.

При потрясающе философском отношении в детали посвящать не хочет. Ладно, узнаю — сюрприз будет.

— Мне вот что интересно. Почему ты всё-таки согласилась выйти за меня? Вроде ничего не предвещало, честно говоря, я особо не надеялся. Ты ни разу не давала понять, что не равнодушна ко мне.

Кладу на него ногу, думаю, как ловчее ответ сформулировать.

— Ну, не совсем я была равнодушна. Мы были друзьями, так точнее всего. Это уже не равнодушие. А потом как-то незаметно привыкла к тебе, ты мне массу радостных моментов доставлял…

— Это когда ты разыгрывала меня и дразнила? — ЧжуВон легонько дёргает меня за волосы. Этот вопрос я игнорирую, чего там, и так всё понятно.

— И вот вижу, ты с какого-то перепугу вдруг всерьёз на меня западаешь. Да как-то чересчур всерьёз. Смотрю на тебя и понимаю, сегодня откажу, а завтра тебя в живых не увижу. Меня как в сердце кольнуло. Так остро тебя жалко стало.

Поднимаю к нему лицо, ЧжуВон серьёзен, слушает внимательно. Мне главное, что не возражает, значит, я права насчёт него. Всё так и было.

— Цена вопроса — моя девственность? Да пропади она пропадом. Будь я простой девчонкой с окраины, я бы стала твоей любовницей и всё. Без всяких условий. Но Агдан нельзя. Ты на самом деле два миллиарда заплатил не за меня, а за себя. Просто так я твоей стать не могла, сама бы погибла, меня бы в грязь втоптали и подняться снова не дали бы. Я бы стала «чебольской подстилкой». Навечно. И ты бы остался под ударом. Тебя всё равно могли наследства лишить за то, что со мной, такой гадкой, связался. И заставили бы тебя жениться. На той же ЮЧжин или ком-то ещё.

ЧжуВон только сейчас находит хоть какие-то слова.

— Ты ещё и умная, — то ли восхищение слышу, то ли разочарование.

— Исходя из того, что я сказала, очень интересно выглядят твои родители. Если вкратце, то они тебе поставили ультиматум: умри, иначе лишим наследства!

— Не говори о них плохо, они — мои родители, — строжает ЧжуВон. Ага, сейчас!

— Ничего не говорю сверх того, что было, — не уступаю, а с чего я буду это делать? — Они — твои родители, факт бесспорный. И они вдруг захотели тебя убить. Наверное, у них были причины, но, тем не менее, факт тоже бесспорный.

— Юна! — тон предостерегающий.

— Чжу! — не уступлю! — Чжу! Ты — мужчина и должен смотреть на вещи прямо, а не прятать трусливо глаза! Я ведь не призываю тебя ненавидеть родителей или вредить им. Просто ты должен ясно понимать, что они делают.

— Ты ещё и с характером, — опять то ли восхищение, то ли осуждение. Думаю, хватит на него давить.

— Ты должен понимать весь расклад, чтобы не совершать ошибок. Вот и всё, что я хочу сказать.

— Я понимаю. До сих пор вроде нигде не ошибся. По твоему же мнению, — гладит меня по голове.

— Заметь, как у нас тебя все любят. Сама не ожидала, что мама так бегать вокруг тебя начнёт. Ты у нас в семье любимым ребёнком стал. Я даже за СунОк слегка побаиваюсь, — тут я хихикаю, — вдруг она тоже воспылает. Я ей тогда быстро волосёнки повыдираю.

Смотрим друг на друга и ржём. Неудобно только из-за того, что при этом голова на его груди подскакивает. По окончании приступа ЧжуВон соглашается.

— Да, мне у вас очень легко. И как-то странно.

— Что ты увидел странного?

— Ты мне расписала кошмарную семейную жизнь, которая меня ждёт. Я ничего плохого пока не заметил.

— Не знаю, что ты там себе напридумывал, — дурочку покорчить тоже иногда приятно, — Если кратко, что я сказала? Всё будет по-моему, так?

— Да.

— Так и есть. Мы тебя любим, и нам нравится тебя баловать. Мне приятно тебя баловать. Накормить повкуснее, уложить спать поудобнее. Заботиться о тебе приятно. Это и есть по-моему. Зачем сразу думать плохое, когда слышишь «всё будет по-моему»?

— Дети, обедать! — в дверь заглядывает мама. На её призыв я вскакиваю в одних трусиках одеваться. Мама задерживает на мне взгляд, но не стесняться же мне её.

На кухне смотрю на выставленные блюда, перевожу взгляд на ЧжуВона. Опять начинаем ржать. Мамочка будто подслушала меня, сделала один из вариантов свиной шкурки. Мой сержант лучится довольством.

— Вот так женщины мужчин и заманивают, — хихикая, принимаюсь за своё блюдо. Некое слабое подобие плова. По-настоящему это хитрое блюдо мы пока не научились делать.

После обеда перед телевизором располагаюсь со всеми удобствами. Маму усаживаю с одного конца, прикинув расстояние около метра, сажаю ЧжуВона. Сама располагаюсь между ними, головой к маме, ножки забрасываю на колени ЧжуВона. Тот бурчит недовольно.

— До чего ты наглая, Юна. Скоро нас с мамой за мебель будешь держать, — и увлечённо начинает поглаживать мои ножки.

Дело житейское, я их использую, как подставку, а меня Мульча держит за лежанку. Тут же влезает на меня.

— Мульча, делай когтями вот так, — попеременно растопырываю и сжимаю пальцы. Мульча начинает урчать и мять мой живот лапами, приятно покалывая когтями. О, теперь я в раю! А нет, кое-что забыла.

— Мам, расчеши мне волосы, — благо массажка рядом валяется.

Вот теперь всё! Все вокруг дружно ублажают моё высочество. Вот это жизнь!

Давно с Витей не связывалась. Формирую несколько картинок: концерт в части, кучу малу с девчонками в общежитии… Грэмми! Чуть не забыла. Отсылаю фото, которое я посылала только ЮЧжин — я одной рукой держу статуэтку, а другой выставляю средний в крупный план фотографу. На фоне роскошной обстановки в отеле с шикарным видом из окна. Делаю приписку: «фак, разумеется, не тебе. А кому, ты и сам знаешь. Ты второй, кому я это фото отсылаю. А кому первой, опять-таки ты знаешь».

Видение 14

Выходной день, дело сильно после обеда.

Меня мучают головные боли. Слава богу, не каждый день и даже не каждую неделю. Пару раз в месяц. Иногда их провоцируют мои попытки не забывать языки. Практика нужна хотя бы изредка, а лучше почаще. У нас есть какая-то библиотека. Довольно скудная, но какими-то неведомыми путями туда затесался первый том «Войны и мира». Первый отрыв случился именно с этим томом.

В своё время Лев Толстой использовал этот приём завлечения читателей, начав русский роман с обширного французского текста. Читательская аудитория в то время была процентов на девяносто дворянская, а дворяне того времени пользовались французским едва ли не чаще русского. Вот на этот текст я и залип. Массу удовольствия получил. Пока никого дома не было, Кирюшка не в счёт, вслух почитал. По голове ударило через сутки. Я ещё успел одно хулиганство придумать, прежде чем срубился.

Это было в первый раз. Потом я просёк, что среди множества телеканалов, прописавшихся в нашем телевизоре, есть иностранные. Я нашёл среди многих на английском, немецком и почему-то японском языках. С английским вообще легче всего, можно просто песни слушать и подпевать. Их там на музтв, как блох.

Хулиганство моё было в стиле троллинга, не знаю, какого уровня, но не нулевого, точно. Я подучил Кирюшку нескольким фразам на английском и строго-настрого запретил указывать на меня, если спросят, откуда он это знает. И несколько дней с наслаждением наблюдал, как он терроризирует родителей английской речью. Очень удачно применял её Кирюшка. Да с чувством. Я ему сказал, что это очень неприличные слова, которые на русском нельзя говорить, сразу в угол поставят. А на иностранном не поймут, так что вперёд.

Первый раз я даже убежал подальше, чтобы отхохотаться втихушку. Такое лицо было у мачехи, когда она попыталась прочитать нотацию парню на тему «Что такое хорошо и что такое плохо», а он выкрикивает ей в лицо: «Ай донт андестенд!». Причём с выражением лица, с которым нахер посылают. Претензии в мой адрес отмёл. Сказал, что Кирюшка вместе со мной из телевизора всё услышал. Кажется, не поверили, но «какие ваши доказательства?».