— Доченька, не пора ли вам поужинать? — мама улыбается вовсю, глядя на нас.

На кухне я долго гляжу на маму с горчайшим недоумением. Зато ЧжуВон расцветает майской розой.

— Ма-а-м-а-а! — горестно тяну я, — Он наказан, а ты его свиными шкурками балуешь? Как ты можешь?

Мама на мгновенье теряется, но тут же встаёт в защитную позицию:

— Но, Юночка, наказанных разве не кормят?

С несчастным видом сажусь за стол, расстроенно обхватываю голову руками, «Ну, что за жизнь, тут стараешься, стараешься, потом приходит мама и всё портит». Моей руки кто-то осторожно касается.

— Не переживай, Юна, — успокаивает меня ЧжуВон, — я буду есть без всякого удовольствия.

— Правда? — в моих глазах светится отчаянная надежда.

ЧжуВон кивает, делает мрачное лицо и вид, что ест через силу.

— Тогда ладно, — я утешаюсь и принимаюсь за свой малокалорийный салат.

Мама, глядя на нас, мелко трясётся от беззвучного смеха, закрывая рот рукой.

Вечером, уже после прихода СунОк, размещаю ЧжуВона в своей комнате. Была у меня идея розыгрыша: уложить парня в гостиной, — есть там уголок за занавеской, — на своей кровати сымитировать меня под одеялом и дождаться, когда ЧжуВон начнёт прокрадываться в мою спальню. Под одеялом в засаде его бы поджидала Мульча. Масса возможностей похихикать. И пусть бы только попробовал не проявить здоровую мужскую предприимчивость, я бы очень обиделась. Короче, ЧжуВон очутился бы в положении цугцванга. Что ни сделай, всё для него плохо. Но стало лень, слишком богат день на события, чтобы его дополнительно украшать.

Из тумбочки достаю полиэтиленовый пакетик.

— Твоя зубная щётка и всё остальное. Вот тебе полотенце…

ЧжуВон уселся прямо на пол, спиной к стене и внимательно за мной наблюдает.

— Ты основательно приготовилась…

— Если я правильно тебя понимаю, ты должен быть счастлив, что я пускаю тебя в свою постель…

— Если бы ещё с тобой вместе, а так, это жалкий осколок счастья, — удручённо вздыхает парень.

— Ты даже такого осколка не достоин, — ставлю его на место.

Ночь я провела с сестрой. Тоже не просто так. Установила видеокамеру с приглушённым звуком. Видео мне нужно, а запись нашей болтовни нет.

— Я тебе заказы на автографы принесла, — «радует» меня онни, — восемьдесят штук.

Кисло смотрю на стопку разноформатных листов и кучку свернутых в трубочку плакатов. Вздыхаю и принимаюсь за работу, ложусь прямо на пол и вперёд. СунОк, снующая туда-сюда, вдруг задаёт наболевший вопрос:

— Ты когда мне мужа найдёшь? Долго мне ещё ждать? — последний вопрос задаёт таким замечательно сварливым тоном.

— А я тебе что, обещала? Кто обещал? Мудан? Вот с неё и спрашивай, — совсем уже… и добавляю, — Ты сначала фигуру в порядок приведи. Почему я тебя должна каждое утро на зарядку силой загонять? Мне это надоело. Только попробуй завтра сама всё не сделать! Я тебя натурально отлуплю! И прекрати жрать всё подряд! Почему диету не соблюдаешь?

— Как ты смеешь так со старшей сестрой разговаривать? — моментально запрыгивает на любимого корейского конька онни.

— Ой, прости, пожалуйста, онни! Я так раскаиваюсь, так раскаиваюсь… завтра же познакомлю тебя с будущим мужем.

— Правда? Ты нашла? — задыхается от неожиданной счастливой новости онни, — Что же ты молчала?!

— Ну, вот говорю… есть у меня на примете один жирный противный старикашка. Но он ещё ничего, один глаз у него ещё видит, — докладываю об имеющихся возможностях, — другого я забраковала, он под себя ходить начал.

— Юна! — рычит сестра, — Хватит издеваться! Я серьёзно спрашиваю.

Я встаю. Сознательно иду на обострение, давно пора за онни взяться, а руки не доходят.

— А я тебе серьёзно отвечаю. Иди сюда! — подталкиваю её к большому зеркалу, — посмотри на себя и на меня. Всё понятно? Вот поэтому у меня молодой и красивый оппа, а тебе достанется толстый противный старик.

СунОк хмуро смотрит на меня, на отражение в зеркале. На самом деле, она ничего так, неплохо на общем уровне смотрится. На общем, а на моём по контрасту довольно жалко. Даже очень жалко.

— И что делать?

Что делать, что делать… задрать штаны и бегать. Ложусь обратно автографы рисовать. Онни ждёт. Выждав длинную паузу на грани терпения, говорю неторопливо:

— Онни, я не могу тебя замуж выдать. По очевидной причине. Младшая сестра не может отдать старшую замуж. Наоборот бывает, а так нет.

— Но как же… — растерянно спрашивает онни.

— А вот так! Либо ты признаёшь, что ты моя младшая сестра и начинаешь называть меня «онни», либо отвяжись от меня и толстей, сколько хочешь.

Я дописываю последние заказы, СунОк топчется рядом.

— Но ведь это я твоя онни… — последней не порванной жилкой в тросе слабо звенит недобитое упрямство.

— Правда? То есть, это ты купила кафе и всё оборудование? Ты первая поняла, что я могу стать айдолом и заставляла меня учиться музыке и танцам? Ты устроила меня в школу Кирин? Ты заработала в Японии несколько миллионов долларов? Ты нашла себе оппу, а теперь подыскиваешь мне хорошего жениха? Ты сама купила себе машину и оплачиваешь наши счета? Всё! Отстань от меня, у меня и без тебя проблем выше крыши.

— Несколько миллионов долларов? — растерянно продолжает топтаться рядом СунОк.

Кому чего, — вздыхаю я.

— Забудь. Ты навсегда останешься девочкой с окраины.

— Это почему? — хмурится СунОк. Это у неё самое частое выражение лица. Зато я улыбаюсь ласково и нежно.

— Потому что ты этого хочешь и всем силами стремишься остаться такой.

— А ты, выходит, девочкой с окраины перестанешь быть? — это она ревниво так спрашивает.

Я собираю и упаковываю обратно подписанные заказы и укладываюсь на кровать. Мы переоделись в ночные пижамки, подняв на время объектив камеры, я расправляю постель, ныряю под одеяло. Мульча устраивается в ногах.

— Я давно не она. Я научилась танцевать, играть на клавишных и гитаре, научилась петь, кроме европейских языков знакома с европейской кухней. Я свободно ориентируюсь в мире музыки, я стала звездой мирового уровня. Я продюсировала промоушен в Японии, который принёс нескольким десяткам компаниям, включая моё агентство, моим сонбе и мне несколько десятков миллионов долларов. А может и сотен, кто их там сочтёт? Нет, СунОк, я давно не девочка с окраины. А вот ты — да.

Я лежу, закинув руки под голову. Сестрица выключает свет, возится рядом. Мне на сестру не наплевать, но что я могу, если она упирается? Ничего. И самой интересно себя послушать, этакий общий самоотчёт, что я успела сделать за то время, что решила стать айдолом. А ведь много! Мне бы подумать, остановиться, оглядеться и подумать, куда и зачем мне идти дальше. Ближайшая цель — добиться полной самостоятельности, стать главой собственной компании. Доходы, а значит и возможности вырастут на порядок. Ближайшая цель понятна, а глобальная — в тумане. Посвятить всю жизнь зарабатыванию денег? Скучно. Домик на Чёрджу я уже могу купить. И могу жить там, ничего не делая, только поплёвывая в потолок. Тоже скучно.

СунОк чего-то там буровит и буровит недовольно. Прислушиваюсь.

— …всегда так. Одним — всё, другим — ничего. Все таланты — тебе, а мне — что? Будь у меня талант певицы, я бы тоже ей стала…

— Никем бы ты не стала, даже с кучей талантов, — лениво обрываю её причитания.

— Что ты делала, пока я терзала синтезатор, разрабатывая свои пальцы и обучаясь музыке? Ты в это время смотрела дорамы и жрала всё, что тебе в тарелку мама положит. Что ты делала по утрам, когда я мучила себя пробежками и изнуряла зарядкой? Ты нежила свою жопу в мягкой перине. Что ты делала, когда я иностранные языки изучала? — Тут я лукавлю, но чего не сделаешь в педагогических целях, — Ты сидела в кафе с подружками и сплетничала с ними. Что ты делала, когда я по восемь часов в день обучалась танцам? Ты опять сидела на диване и смотрела дораму. Что ты делала, когда я в агентстве неделями не спала, готовя с девчонками очередной концерт? Орала мне в телефон всякую ерунду, отвлекая от дела. Что ты делаешь сейчас, когда я по утрам тренируюсь не меньше часа? Ты жрёшь на кухне. Ты никогда не перестанешь быть девочкой с окраины. Хотя нет, лет через двадцать станешь аджумой с окраины.