— А что, если человек хоть раз в жизни поцарапает пальчик, он уже никогда не будет считаться здоровым? — удивляется МуРан, — Царапины заживают, синяки сходят, травмы залечиваются.

— Мама, ты же сама говорила, что боишься за потомство из-за её амнезии? — вопрошает ДонВук.

— Говорила, сын, — соглашается МуРан, — а знакомые врачи меня на смех подняли. Коротко говоря, последствия травм потомству не передаются. Иначе у безногих рождались бы безногие дети. Но такого никогда не происходит.

— Мама, неужели ты за то, чтобы они женились? — доходит до ДонВука.

— Нет, сын. Просто я стара, и годы прибавили мне ума. Мы ничего не можем сделать. Если ЧжуВон и Агдан решат жениться, никто не сможет им помешать. Если не захотят, никто не сможет их заставить. Мы здесь бессильны, сын.

— Наследства лишу, — бурчит ДонВук, но как-то неубедительно для самого себя. ИнХе издаёт слабый писк, но ничего внятного не говорит. А что тут скажешь? Сына жалко, но чистейшая без примесей ненависть к Агдан требует биться до конца.

Зато ХёБин фыркает.

— Агдан на это плевать, папа. Она долларовый мультимиллионер.

— Неизвестно ещё, получит ли она эти сорок миллиардов вон или нет, — выражает сомнение ДонВук.

— Получит, — негромко заявляет МуРан, — я специально поинтересовалась, сын. В кулуарах судья говорил, что у ответчиков нет никаких шансов. Какая-то малая часть выскользнет, но сорок пять миллионов долларов Агдан получит.

ХёБин слегка ехидненько улыбается. Её ситуация забавляет.

— Сын, какие-то огромные суммы идут ей из Японии. Мы не доискались, сколько конкретно, банки свои тайны хранят, но речь идёт о многих миллионах долларов, — добавляет жару МуРан.

— Тебя послушать, мама, так на небосклоне Кореи появилась новая сильная бизнес-структура, — насмешливо усмехается ДонВук. Но никто его усмешку не поддерживает. Зато МуРан неожиданно соглашается.

— Ты прав, сын. Она пока не выводит свою команду на официальный уровень, но она у неё есть.

— Какая команда, мама?! — почти стонет мужчина, у которого кончается терпение, — Какая у девочки-айдола может быть команда?!

— Сын, служба безопасности докладывает, что в течение получаса Агдан может сосредоточить в любой точке Сеула до пятисот человек. Если дать ей два-три дня, до десяти тысяч, — сухо доводит факты МуРан. ХёБин удивлённо ахает, чем-то давится ИнХе.

— С чего они так решили?

— Этим пятидесяти тысячам, что подписали пасквиль против неё, повестки разносили семь тысяч волонтёров. Их собрали и организовали за два дня.

Повисает удивлённое молчание. Человек, который фактически в любой момент может собрать несколько тысяч своих сторонников, будет иметь вес где угодно. В политике, бизнесе, просто на улице.

— Всё равно это не имеет особого значения, — находит в себе силы отмахнуться ДонВук, — Пусть у неё даже и сто миллионов долларов будет. ЮЧжин со своим приданым, самое малое, в полмиллиарда намного предпочтительнее. И планы сближения с ними…

— Сын, но ведь ЮЧжин лежит в психушке! — удивляется МуРан, — Зачем нам…

— Что?!!! — перебивает МуРан совместный вопль.

Ах, они не знали?! МуРан рассматривает потрясённые лица вокруг себя.

— Я поняла, сын. Ты приехал недавно и последние доклады не читал. ЮЧжин на какие-то непонятные цели истратила несколько миллионов долларов. Сколько, мы не знаем. Предположительно, проиграла их на бирже. Когда её отец узнал, ЮЧжин впала в истерику и сейчас она в больнице с острым неврозом, — Муран кратко знакомит всех с последними докладами службы безопасности.

Обрушившаяся новость лишает всех, кроме МуРан, дара речи.

Агентство FAN, репетиционный зал

29 января, время 10 часов утра.

— Ме фий, вит, вит, вит! Мадемуазель БоРам, репетэ, сильвупле! — Ору девчонкам во всю глотку и пусть попробуют не понять, что подтанцовка должна быть живее, а БоРам надо повторить последнюю фразу. Пусть только попробуют не понять — убью!

— Мэтр, рекуле-ву, сильвупле! — И тичер пусть не подсказывает каждое слово. Несколько слов освоить не могут. Курицы!

— Мадемуазель БоРам, вьен иси! — не понимает овца! Подманиваю её жестом, усаживаю на своё место, иду за микрофон. Записываю песенную фразу своим голосом, возвращаюсь.

— БоРам, копар-туа, — сравнивай, коза! Вроде поняла, но не из слов. Ориентируется на интонацию и обстановку. Глядь! Моя Мульча французский лучше поймёт, чем они.

Так и работаем. Все эти интервью на ТВ, суды, шуточки над ЧжуВоном — чистейшая развлекуха. Настоящая работа — дело тяжёлое, нудное, кропотливое и незаметное. Незаметное в том смысле, что вспомнить особо нечего. Разумеется, кроме самых крупных затыков и неожиданных взлётов. День за днём, неделя за неделей наращиваем французский репертуар. БоРам уже вполне сносно поёт, это мы шлифовкой занимаемся. Остальных девочек тоже задействуем, мы не французская группа, чтобы всё петь на их языке. Англоязычный, японский и корейский репертуар в усечённом виде тоже пойдёт. Азиатская экзотика, то-сё… я накидала каждой овце, пардон, каждой поющей коронке несколько фраз на французском, где они объясняют про что песня. Теперь зубрят.

БоРам, кажется, уже жалеет о своих амбициях ворваться суперзвездой на французский небосклон. Тяжело идёт у неё язык. Да он у всех со скрипом. Но у неё хуже всех. Ну и ладно! БоРам с возу, Агдан — легче. Да убоится Борамка своих желаний!

Пока мы работаем, мои деньги текут ко мне уже не ручьём, а полноводной рекой. Количество просмотров того ролика, где мне с каждого зрителя по три цента капает, достигло трёхсот миллионов. Так что всего девять миллионов долларов причитается только за него. Половину уже получила. Ещё несколько сотен тысяч (долларов) принесли продажи песен. Почти миллион — авторские. Штрафы с антифанов перевалили за дюжину миллионов (долларов). Дела так резко пошли в гору, что немного дух захватывает. Начинаю задумываться, а не стать ли мне миллиардершей, долларовой, разумеется.

До обеда мне удаётся выжать что-то из БоРам. Абсолютной чистоты произношения добиваться не собираюсь. Рядовые французы, — да в любой стране так, — сами абсолютно чисто не говорят. За исключением дикторов и ведущих телевидения. Мне нужен лёгкий экзотический акцент, как дополнительный шарм к её голосу. Что, между прочим, даёт ей фору сравнительно со мной. У меня даже следов акцента нет. Вернее, мой акцент один в один совпадает с парижским говором.

Не поручусь на сто процентов, но на ставку средних размеров могу рискнуть, предположив, что франки будут в восторге от чистого, но с миленьким акцентом, языка БоРам.

Раз время до обеда прошло не зря, то и от маминой снеди двойное удовольствие. И хоть я ругаю девочек, но должна признать, они втянулись и уже не так стонут от жестокой меня. Представляю, с каким облегчением они переходят на родной язык, когда меня рядом нет. Я реалистка и требовать использовать только французский в своё отсутствие не стала. На самом деле, не так уж страшен метод погружения. Для начала заучить несколько формул, «что это?», «я правильно сказала?», «я хочу…» (последнее предполагает указание на желаемый объект). И после этого словарный запас начинает расти, как на дрожжах.

БоРам первым делом выучила слово «сосиски». Потом рассказ о том, какая она красивая и талантливая суперзвезда. Так дело и пошло.

К концу обеда пришёл КиХо.

— Госпожа Агдан, президент СанХён просит вас после обеда зайти к нему в кабинет.

Молча киваю, но менеджер ждёт. Будто в первый раз такое.

— Тре бьен, мсье КиХо, — раз напросился, получай. В присутствии коронок говорю только по-французски. И продолжаю так же.

— Же ву э компри.

КиХо делает усталое лицо, девочки молчат. За каждое корейское слово в моём присутствии — десять отжиманий. Показываю КиХо на дверь, выхожу за ним.

— Менеджер КиХо, неужто хотя бы по интонации не понимаете, что я сказала? — шиплю на него рассерженной коброй, — Я всё поняла, через десять минут буду. Что там у президента?