Вот так закончилась в нашем дворе эра холодного равновесия и началась эпоха абсолютного доминирования. Моего, глядь!

Вот сам не ожидал! Я планировал бойцовский сериал, не думал, что с первого раза справлюсь. Где-нибудь на третий или четвёртый раз я должен был их одолеть.

Теперь величественно плетусь домой, и меня провожает уважительный эскорт. Все рядом, включая Обормота. Кирюшка что-то восторженно лопочет, иллюстрируя рассказ энергичными взмахами руками в разных направлениях, — Катя опасливо переходит на другую сторону, — и сакраментальными «Дыщ!» и «Быдыщь!».

— Ух, как это было здорово, Витя! — Катя тоже оценила, чуть не визжит от восторга, — Как они летали, как летали! Даже Зина так не смогла бы!

Зина ревниво косится, но молчит. Всё-таки Катя сказала «Даже Зина…».

— Зина круче, — заступаюсь я за нашу валькирию, — Они от неё просто убегают, так боятся.

— Всё равно здорово! — не отступает Катюшка.

Обормот взлаивает слегка обиженно, ему не дали повеселится. Я размышляю, это насколько мы стали сильны? Зина сделает братьев на раз, я их сделал, про Обормота и говорить не стоит, они ему на один зуб. Осталось Кате их отлупить, а там и Кирюшки очередь подойдёт. Совсем мы наших дворовых записных хулиганов опустили.

Расстаёмся у подъезда, Зина отведёт Обормота, остальные со мной.

— Катя, — не удерживаюсь от шуточки, — следующая твоя очередь Ерохиных бить!

И тут я впервые, — какой замечательный на сюрпризы получился день, — впервые я увидел, как Зина улыбается, почти смеётся. Мрачненько так улыбается, но для неё это огромное достижение.

Веселимся мы от вида ошалелой Кати. Я ржу в голос, Кирюшка поддерживает меня из солидарности, радостно гавкает Обормот. Видимо из тех же побуждений, что и Кирюшка. Они по уму где-то рядом. Катюша обиженно закрывает рот.

— Да ну вас…

Мы заходим в подъезд, улыбающаяся Зина тащит Обормота в свою сторону.

Мне весело и радостно, так что и предстоящее объяснение с родителями не пугает.

Сеул, частная клиника на окраине города

17 февраля, время 11 утра.

По прилегающему к зданию клиники парку чинно прогуливаются пациенты. Кто-то в сопровождении родственников или друзей, кого-то под руку сопровождают медсёстры. Две девушки, одна из которых в стандартном мешковатом халате пациентки, медленно направляются к беседке в глубине парка. Они никуда не торопятся, как и все остальные вокруг. Суета осталась за забором.

— Опять мы опоздали, — равнодушно сетует ХёБин, глядя, как в беседку, на которую они нацелились, уже входят другие.

— Не страшно, сядем вон на ту лавочку, — показывает ЮЧжин.

Девушки направляются к свободной лавочке. При той неторопливой скорости, да с частыми остановками, им идти эти сто — сто пятьдесят метров минут десять, не меньше. ХёБин отмечает, что, несмотря на почти полное отсутствие косметики, ЮЧжин выглядит неплохо. Принарядить и побольше макияжа и всё будет, как раньше.

— Чем думаешь заниматься после отдыха здесь? — задаёт немного неделикатный вопрос ХёБин. Деликатная или нет, но тема не входит в список запретных, с которым её ознакомил лечащий врач полчаса назад.

— Не знаю, — ЮЧжин не нервничает, — Биржевая игра меня заинтересовала, но отец не позволит рисковать заметными суммами. Наблюдательный совет… не знаю, мне что-то кажется, что его работа какая-то непонятная. Вот у вас в корпорации есть такой орган?

— У нас нет, — отрицательно качает головой ХёБин, — но у разных компаний…

— У разных компаний примерно похожая структура управления, — заканчивает ЮЧжин, — И у большинства наблюдательных советов нет. Чем больше об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что энэс ненужная роскошь.

— Взрослеешь, ЮЧжин, — улыбается ХёБин и гладит подругу по плечу.

— Что там в мире происходит? — возвращает ей улыбку ЮЧжин, — Нас тут сильно в новостях ограничивают.

— Да вроде ничего особенного, — пожимает плечами ХёБин, — ипотечный кризис, по всей видимости, достиг пика. По Океании прошёлся цунами, до нас не дошёл. Всё, как всегда.

— Как там ЧжуВон? — нейтральным тоном ЮЧжин задаёт вопрос из списка запрещённых. ХёБин слегка нервничает, это ей нельзя, но если пациент заходит на запретную территорию, то придётся сильно стараться, чтобы вывести его оттуда.

— Служит. Недавно сержанта получил. Я его очень редко вижу, часто в отъезде бываю, — ХёБин делает честную попытку уйти из запретной зоны. Не удаётся.

— А эта всё крутится рядом с ним?

— ЮЧжин-ян, — ласково говорит ХёБин и решается действовать напрямую, — тебе врачи даже думать об этом запрещают.

— Да-да, — вздыхает девушка, — Но ответь на этот вопрос, и я обещаю, что закончу на этом.

— ЮЧжин-ян, — ХёБин опять гладит подругу по плечу, — скажу прямо, раз ты просишь: у тебя нет шансов. Забудь о нём.

По виду ЮЧжин воспринимает слова подруги спокойно. Только ХёБин замечает, как в её глазах мелькает и исчезает что-то тёмное. Это единственная, да ещё почти незаметная реакция, ЮЧжин ведёт себя сдержанно, и девушки идут дальше.

ХёБин принимается рассказывать о своих делах. Всё по инструкции, следует придерживаться нейтральных тем. Девушки доходят до свободной лавочки, садятся.

— Ты представляешь? В отеле на Чёджу один немец напился и доехал на лифте не на свой этаж, номер нашёл, просто зная, что он первый после холла. Дверь то ли открыта оказалась, то ли ключ подошёл. Вроде электронный ключ не может совпасть, но всяко бывает. Он входит и ложится в кровать. Там итальянка живёт. Тоже выпила, пришла в номер и легла спать. Не заметила, что там уже кто-то есть, ха-ха-ха! — залилась хохотом ХёБин, — Утром долго скандалили, особенно итальянка старалась. А потом их вместе в ресторане видели…

ЮЧжин улыбается, что вдохновляет ХёБин делиться другими байками. Через четверть часа они встают и возвращаются в корпус.

— Моя главная проблема не в твоём брате, — отвечает на вопрос ЮЧжин, спокойно упоминая ЧжуВона, — главная проблема в том, что я не знаю, чем мне теперь заняться. Отец очень долго не подпустит меня к бизнесу.

— Игра на бирже? — предлагает ХёБин, — По маленькой.

ЮЧжин размышляет недолго.

— Нет, не серьёзно. Как хобби можно, но чтобы жизнь этому посвящать…

Они заходят в корпус, поднимаются на нужный этаж, — в четырёхэтажном здании есть только спецлифт, — идут в холл. Через несколько секунд оттуда раздаётся чей-то отчаянный вой, по коридору несётся дежурный наряд медиков и санитаров. Через минуту упакованную в смирительную рубашку и бесчувственную ЮЧжин несут не в родную палату, а специальную.

— Не сметь на меня голос повышать, господин главврач, — шипит ХёБин на представительного мужчину в белом халате и такой же шапочке. На разбирательство её главврач в кабинет пригласил, надо же!

— Госпожа, я же вас предупреждал…

— Вам свой технический персонал предупреждать надо! Она её по телевизору увидела! Вы что, с ума сошли новости пациентам показывать? Без цензуры?!

Мужчина растерянно открывает и закрывает рот. Прокол с их стороны, посетитель на этот раз не виноват в срыве. Агдан действительно часто на экране появляется.

— Простите, госпожа, — мямлит он, — упустили этот момент. Немедленно запрещу показ новостей.

— Лучше делайте запись и вырезайте оттуда всё опасное. Если пациенты увидят на час или сутки позже, думаю, это их не сильно огорчит, — советует ХёБин, выходя из кабинета.

Париж, концертный зал «Зенит»

18 февраля, время 19:00.

Мы начинаем. Адаптация закончена, набор номеров для первого концерта отшлифован. Мы дадим его два-три раза, потом начнём обновлять и менять репертуар. По-крайней мере, так планируем. Борамке я вчера накидала новую песенку. «Moi Lolita», как раз для неё, с её миниатюрным росточком только ей и петь, что она — Лолита. И шикарного голоса для этой песни не надо. Борамка с энтузиазмом учит слова, проблем с тичером нет. Принимающая сторона прислала надёжного в том смысле, что не проболтается, менеджера, вот и тичер. Так что моя самая преданная, — по-крайней мере, на словах, — клевретка довольна, как кошка, укравшая свои любимые сосиски.