Сказав это, вице-король пал на одно колено, поцеловал мне руку, вскочил на коня и умчался в Бургос. Не нужно описывать вам состояние, в котором я находился. Я ожидал пренеприятнейших событий, которые, все как одно, завершались немилосердной поркой во дворе обители отцов-театинцев. Я пошел к двум тетушкам, которые как раз подкрепляли свои силы; хотел рассказать им о новых излияниях вице-короля, но усилия мои были тщетны. Неутомимый дворецкий торопил меня занять место в лектике; мне пришлось повиноваться.

Прибыв к воротам Бургоса, мы встретили пажа, посланника будущего моего супруга; паж сообщил, что нас ждут во дворце архиепископа. Холодный пот, который выступил у меня на лбу, убедил меня, что я ещё жив, ибо страх и ужас погрузили меня в такое состояние совершеннейшего бессилия, что только представ перед архиепископом, я пришел в себя. Прелат этот восседал в кресле напротив вице-короля. Духовенство занимало стулья пониже; наиболее знатные и почтенные жители Бургоса поместились близ вице-короля, а в глубине комнаты я заметил алтарь, приготовленный для обряда бракосочетания. Архиепископ поднялся, благословил меня и запечатлел поцелуй у меня на лбу.

Обуреваемый множеством разноречивых чувств, измученный и истерзанный ими, я пал к ногам архиепископа и вдруг, как будто в некоем озарении, с неведомо откуда взявшимся присутствием духа, воскликнул:

— Ваше преосвященство, сжальтесь надо мною, я хочу быть монахиней, да, да, я хочу стать монахиней!

После этого признания, которое достигло слуха всех собравшихся, я счёл за благо упасть в обморок. Поднявшись, я вновь упал в объятия обеих теток, которые и сами едва держались на ногах. Чуть приоткрыв глаза, я увидел, что архиепископ в позе, исполненной почтения, стоит перед вице-королем и как будто ожидает его решения.

Вице-король попросил архиепископа, чтобы тот занял своё место и дал ему время на размышление. Архиепископ сел, и тогда я обратил внимание на лицо моего знатного поклонника: оно было суровее, чем когда-либо, и, более того, приобрело выражение, способное устрашить и отважнейших. Некоторое время он казался погруженным в размышления; затем, гордо надев шляпу, молвил:

— Инкогнито моё окончено: я — вице-король Мексики; пусть архиепископ соизволит остаться на своём месте.

Все почтительно встали, вице-король же так продолжал свою речь:

— Сегодня как раз исполнилось четырнадцать лет с тех пор, как подлые клеветники распространили слух, будто я — отец этой юной особы.

Я не мог никаким способом вынудить их замолчать, иначе, чем поклявшись, что, когда она достигнет совершеннолетия, я возьму её в жены. В то время, как она возрастала в прелестях и добродетелях, король, благоволя ко мне за мои заслуги, возвышал меня в чинах, и, наконец, удостоил звания, которое приближает к трону. Наступило время исполнения моего обета; я просил у короля дозволения вернуться в отечество для бракосочетания, и Совет Индий ответил утвердительно, но с условием, что я только до момента венчания буду исполнять обязанности вице-короля. Одновременно мне разрешили приближаться к Мадриду не более чем на пятьдесят миль. Я без труда понял, что мне надлежит отречься либо от женитьбы, либо от монаршего благоволения, но я поклялся свято — и был не вправе отступиться от своих слов. Когда я узрел пленительную Эльвиру, мне показалось, что небо хочет свести меня со стези почестей и даровать мне новое счастье мирных домашних наслаждений, но так как это ревнивое небо призывает к себе душу, которой свет не достоин, то я и отдаю её тебе, ваше преосвященство: прикажи отвезти её в обитель монахинь ордена салезианок[127] где она пусть тотчас же станет послушницей. Я клянусь не иметь никогда другой жены и сдержу свою клятву: я напишу королю и попрошу его разрешить мне прибыть в Мадрид.

С этими словами противный вице-король, сняв шляпу, приветствовал присутствующих; строго глядя, он надвинул её вновь на глаза и сел в карету, сопровождаемый архиепископом, чиновниками, духовенством и всей своей свитой. Мы остались одни в зале, кроме нескольких служек, которые разбирали алтарь. Тогда я втащил обеих теток в смежную комнату и подскочил к окну в надежде, что найду какой-нибудь способ спастись бегством и избежать отправления в монастырь.

Окно выходило в просторный двор с фонтаном посредине. Я увидел двух мальчиков, которые утоляли жажду. Я узнал на одном из них платье, которое отдал Эльвире, и сразу же узнал и её. Другим мальчиком был Лонсето. Я закричал от радости. В нашей комнате было четыре двери: первые, которые я открыл, выходили на лестницу, ведущую во двор, где обретались наши беглецы. Я со всех ног побежал к ним, и тетка Торрес чуть не умерла от радости, обнимая своих детей.

В этот миг мы услышали голос архиепископа, который, проводив вице-короля, возвратился, чтобы приказать отправить меня в обитель ордена салезианок. Мне едва хватило времени, чтобы броситься к дверям и запереть их на ключ. Тетка моя закричала, что молодая особа вновь лишилась чувств и не может никого видеть. Мы поспешно обменялись платьем, Эльвире завязали голову, как если бы она ранила её, падая; и прикрыли ей, таким образом, почти всё лицо, чтобы её труднее было узнать.

Когда всё уже было готово, я ускользнул вместе с Лонсето, и дверь отперли. Архиепископ уже ушел, но оставил своего викария, который проводил Эльвиру и госпожу де Торрес в монастырь. Тетушка Даланоса отправилась в трактир «Лас Росас», где назначила мне свидание и сняла удобное жилье. Неделю мы наслаждались счастливым и благополучным завершением этой истории и смеялись над тем, какой ужас она в нас вселила. Лонсето, который перестал уже изображать погонщика мулов, жил вместе с нами под своим собственным именем сына госпожи де Торрес.

Тетка моя несколько раз ходила к Эльвире в обитель ордена салезианок. Было решено, что Эльвира сперва проявит непреодолимое желание остаться монахиней, но что, однако, пыл этот постепенно будет остывать и что, наконец, она покинет монастырь и тогда обратится в Рим за дозволением на брак со своим двоюродным братом.

Вскоре мы узнали, что вице-король прибыл в Мадрид, где был принят с великими почестями. Король соблаговолил даже разрешить ему перевести своё состояние и титулы на имя племянника, сына той самой сестры, которую он некогда привез в Виллаку. Вскоре после этого вице-король отбыл в Америку.

Что до меня, то события этого необыкновенного странствия ещё более увеличили мою легкомысленную склонность к бродяжничеству. С отвращением я думал о минуте, когда меня запрут в монастыре отцов-театинцев, но дядя моей тетушки желал этого; нужно было, после всех оттяжек, какие я только сумел придумать, безропотно покориться судьбе.

Когда цыганский вожак досказывал эти слова, один из его подчиненных пришел отдать ему отчет о делах, совершенных за день. Каждый из нас сделал свои замечания о столь удивительном приключении; но каббалист обещал нам гораздо более занятные вещи, которые мы должны будем услышать от вечного странника Агасфера, и поручился, что завтра мы непременно увидим эту необыкновенную личность.

Мы тронулись в путь, каббалист же, который в этот день обещал нам вечного странника Агасфера, не мог сдержать своего нетерпения. Наконец, мы увидели на отдаленной вершине человека, который шёл с необыкновенной поспешностью, вовсе не разбирая дороги.

— Вот он, вот он! — закричал Узеда, — ах, лентяй, ах, негодник!

Целых восемь дней тащился сюда из Африки!

Миг спустя Агасфер был в нескольких десятках шагов от нас. ещё с этого расстояния каббалист изо всей силы крикнул ему:

— Ну, как?.. Имею ли я ещё право на дочерей Соломоновых?

— Никоим образом, — возразил Агасфер, — ты не только утратил всякое право на них, но даже всю власть, какой ты обладал над духами выше двадцать второй степени. Надеюсь также, что вскоре ты лишишься и той власти надо мной, которой ты коварно достиг.