— Ты не должен говорить подобных вещей о Боге на небе, — сказал Саша, когда они отправились в путь. — Ты должен попросить у него прощенья. Пожалуйста, прошу тебя.

— О чем? — удивленно спросил Петр. — За то, что он не прибил нас?

— Не забывай, что сейчас мы идем в лес. Там наверняка есть лешие, и только Бог знает, что еще. Не следует обижать эти существа! Пожалуйста!

— Это просто какая-то бессмыслица, — сказал Петр, но в его голосе не было слышно прежнего задора. — Ведь, в конце концов, у меня есть колдун, который помогает мне. Почему, спрашивается, я должен беспокоиться в таком случае?

— Не делай этого, Петр Ильич!

— Тогда отправляйся в Воджвод. Можешь сказать им, что я самый нечестивый из дураков, можешь сказать им, что я похитил тебя, а лесной дьявол расправился со мной, и тебе удалось убежать. Мне все равно, что ты скажешь, но я не хочу выслушивать твою болтовню, парень!

Петр не был расположен, и это было несомненно, к шуткам. Он попытался медленно спуститься по склону, помогая себе мечом как опорой, и было видно, как подрагивают от холода или от слабости его колени. Саша, дрожа от волненья, спускался рядом с ним. Каждый неверный шаг или неожиданный толчок беспокоили его рану, мальчик заметил это особенно сегодняшним утром, и он ругался всякий раз, когда боль резко усиливалась.

— Ну, пожалуйста, потерпи, — говорил Саша, стараясь, как только мог, поддерживать его.

В какой-то момент Петр даже попытался идти чуть быстрее, и тут же поскользнулся на грязи, но, благодаря, может быть, Богу, мальчик успел подхватить его. Петр должен был сказать спасибо и мальчику, который был постоянно так искренне и глубоко добродушен, несмотря на все остальные слабости. Петр стоял некоторое время, держась за него, и наконец похлопал его по плечу, коротко рассмеялся и сказал, часто и тяжело дыша:

— Все хорошо, парень. Видишь, мы не упали.

— Да, — сказал Саша. — Обопрись на меня.

Ему ничего не оставалось, как переложить часть своей тяжести на мальчика, пока они спускались до конца склона, где он наконец смог перевести дыханье. В воздухе немного потеплело, хотя они еще и чувствовали холод от промокшей одежды.

— Отвратительное место, — сказал Петр, вглядываясь в стену деревьев, прореженных густым кустарником. Она закрывала все пространство впереди них и безжизненной серой массой тянулась и вдоль их пути.

Саша молчал.

— Ведь ты знаешь, — сказал Петр, — что Воджвод никуда не исчез и ты все еще можешь вернуться туда, малый. Ведь ты не сделал ничего страшного, и ты можешь всегда наврать им что угодно. Ведь не должен же ты рассказывать о том, что помогал мне…

Саша покачал головой, заранее отрицая его предложение.

— Ну хорошо, — продолжал Петр, начиная нервничать, — здесь должно быть недалеко до реки, будем надеяться на это.

Саша же, согнувшись пониже, взял немного зерна из их запасов и насыпал его на придорожный камень.

— Полевик, — сказал он. — Мы уходим, и спасибо тебе. — Затем он поднялся и бросил небольшую горсть зерна в лесную чащу. — Лес, лес, мы только пройдем через тебя, и от нас не будет никакой беды.

Петр только покачивал головой. Может быть, подумал он, единственным благоприятным выходом для них будет позаимствовать пищу у здешних белок. Но он все-таки прибавил к сашиной горсти и несколько зерен из своего кармана, чтобы порадовать мальчика, а затем бросил еще два или три в серую лесную стену, и громко сказал, чувствуя себя едва ли не последим дураком:

— Лес, лес. Перед тобой двое, безнадежно спасающихся от закона! Мы не причиним тебе вреда, поэтому и ты будь добр к нам и позволь нам безопасно добраться до реки!

Ветер переменился. Он теперь дул со стороны леса, и поэтому был заметно холоднее, чем со стороны лугов.

— Пока что хорошего мало, — продолжал Петр, сдерживая дыханье от внезапной волны холодного воздуха. Он захромал вперед, приговаривая: — Ну, берегись, черти!

— Не шути, — сказал Саша. — Пожалуйста, не шути Петр Ильич. Разве ты не знаешь, что рассказывают? Леса очень опасны, если ты будешь совать нос в их дела.

— Я ничего не знаю об этом, и я не хочу беспокоиться из-за подобных сказок. Они приносят лишь один вред.

— Есть, например, лешие, у которых ноги вывернуты задом наперед, и мы не должны ступать по их следам, чтобы не заблудиться. А есть лесовики, которые будут привлекать тебя своим пением, а ты будешь идти и идти за ними…

— Мы будем придерживаться дороги, — сказал Петр, поглаживая свои скулы. — И ничего не будем трогать. Мы будем разговаривать очень вежливо и с чертями, и с лешими, будем продолжать идти вперед и не будем обращать никакого внимания на певчих, которые могут оказаться на деревьях, и которые должны явно походить на здешних птиц, если они только водятся в этом лесу.

— Олени, должно быть, съели здесь все зерно, — сказал Саша.

— Они наверняка не сделали этого, к моей радости.

— Если только всех оленей не переловили волки.

— Послушай, малый… — начал было Петр, но тут же попытался найти более подходящие слова. — Тогда эти волки должны быть сыты, и, следовательно, мы будем в безопасности. Постарайся быть повеселее, а то так ты накличешь на нас беду.

— Я-то нет, — воскликнул Саша с негодованием. — Я-то нет, Петр Ильич, а вот ты, накличешь.

— Ну, хорошо, хорошо. Но ведь все-таки я не колдун, и какое тогда значение имеют мои слова?

Саша с большой опаской взглянул на него, словно не доверяя этому, последнему доводу.

— Запомни, что нет ничего другого, кроме удачи, — продолжал Петр, излагая преимущество собственных взглядов на вещи, — которая бывает, например, в игре. И я сомневаюсь, что Отцу Небесному нужна твоя помощь в его собственных делах.

Саша застыл на мгновенье с открытым ртом, затем быстро закрыл его, и после этого долгое время путники шли молча.

Иногда человек может стесняться самого себя и поэтому может быть замкнутым, но этот мальчик был так чистосердечен… Он действительно относился к той породе людей, которые без оглядки могут пожертвовать собой ради себе подобных. Обычно он и сам во время игры или забавы радовался, найдя кого-нибудь, столь же легковерного, как и Саша. Но тот не терял своей благожелательности, сколько бы Петр ни наблюдал за ним. Возможно, что мальчик попросту был более твердым, чтобы так просто расстаться со своими представлениями об окружающем, чем кто-либо другой, с кем доводилось Петру сталкиваться в жизни. И это, может быть, и было главной причиной того, что Петр потратил много времени, раздумывая над тем, что всем качествам Саши Васильевича можно дать лишь самую высокую цену, если рассматривать его с точки зрения определенной пользы (поскольку в такой ценности была скрыта мораль подлеца, Петр очень точно постарался провести границы, до которых он был намерен использовать его). Кроме того, ему казалось, что мальчику нужен воспитатель и защитник, роль которого Петр благородно решил взять на себя, по крайней мере, чтобы при случае удержать его от самоубийства.

Но сегодняшним утром он пересмотрел все свои соображения. Мальчик определенно имел острый ум, он мог распознать негодяя, когда столкнулся бы с одним из них. И теперь, без всякого сомнения, даже если бы Саша и вернулся назад в «Петушок», он должен был бы знать, что его дорогие дядя и тетя были самыми настоящими подлецами. Но он отбросил все это в сторону и сделал, казалось, самый неожиданный выбор из целого клубка собственных перепутанных мыслей: решил определить себя покровителем, и Петр Ильич Кочевиков оказался как раз тем самым дураком, за которым был нужен присмотр.

Петр с большим трудом мог понять, как это случилось с ним, и у него возникла очень нерадостная мысль, что возможно ему придется испить полную чашу этой заботы, и кроме того, вполне могло быть, что мальчик имел в голове какой-то собственный гнусный план…

Если только исключить то обстоятельство, что он был очень чистосердечен.

Это и смущало и соблазняло одновременно… Обдумывая происходящее, Петр Ильич припомнил объяснения, которые делал на этот счет его отец. Он утверждал, что на земле есть лишь два сорта людей, одни из которых живут только умом, а другие всегда полагаются всего лишь на удачу. Следуя этим советам, он постепенно убедился, что удача хороша только при наличии явного обмана, например, как при игре в кости, залитые свинцом…