Тогда он заморгал глазами и взглянул в сторону, пытаясь сбросить колдовское наваждение и перевести дух. Он увидел свой меч, лежащий в кустах, и, все еще вздрагивая и покачиваясь, подошел и поднял его…

Он должен был что-то сделать, потому что он очень хотел ее и знал об этом лучше всех, а еще на его ответственности оставался и Саша.

— Мы найдем твоего отца, — сказал он, обращаясь к Ивешке, заставляя себя увидеть деревья, окружающий их лес и Сашу, который очень хмуро смотрел на него. — Он говорит, что может вернуть тебя обратно. Поверь, он так и сделает!

Боже мой, подумал Петр, стараясь разогнать внутренний холод, ведь он только что по собственной воле заговорил об Илье Ууламетсе.

В лесной чаще сумерки наступали рано, особенно под затянутым облаками небом, но они продолжали свой путь до тех пор, пока не исчез последний луч света.

— Далеко ли еще? — поинтересовался Саша у Ивешки, как только они покинули владения лешего. На что Ивешка не смогла ответить с полной уверенностью.

— Жив ли еще твой отец? — задал свой следующий вопрос Саша. — Ты можешь сказать об этом?

Но Ивешка не была уверена ни в том, ни в другом: она призналась в этом, избегая его взгляда, а затем быстро скользнула в сторону, чтобы двигаться впереди них, но не как привидение, которое может идти не разбирая дороги, не пользуясь тропинками, а как уверенный в себе, знающий каждое дерево проводник, что позволяло ей держаться от них на расстоянии.

Она явно не хотела ни присаживаться к их костру, когда они остановились на ночлег, ни ужинать вместе с ними. Она отказалась и от того, и от другого, продолжая сидеть в стороне, когда Саша попытался было уговорить ее, после чего поднялась и подошла к небольшому весеннему ручью, из которого они набирали воду.

И опять Саша отметил про себя с беспокойством, что она старалась держаться поближе к воде. На ужин у них была тушеная рыба, ранние грибы и молодые побеги папоротников, которые Ивешка отыскала по дороге и убедила их в том, что они вполне съедобны. Саша с некоторым опасением смотрел на собственноручно приготовленный ужин, и с таким же опасением взглянул на Петра, который наблюдал за Ивешкой.

— Я не совсем уверен в этих грибах, — сказал Саша.

— Разве ей так необходимо нас отравить? — весьма сдержанно отреагировал Петр.

Разумеется, нет, это было ясно. Саша лишь пожал плечами и начал раскладывать приготовленное блюдо, которое, благодаря Ивешке, было не просто сушеной рыбой распаренной в пустой воде, а приобрело вкус и аромат, а коль скоро она еще и отказалась от еды, то каждому из них досталась еще и добавка.

— Ты знаешь, что она не хочет отвечать ни на какие вопросы? — заметил Саша.

Петр зачерпнул из котелка и долго дул на ложку, что давало ему возможность промолчать, тоже пропуская вопрос мимо ушей.

Саша выделил немного угощения и для Малыша. Тот обнюхал предложенное блюдо и начал лаять на него, то ли от того, что было слишком горячо, то ли от того, что ему не нравился грибной запах.

Саша с большой осторожностью взял маленький остывший кусочек и, проглотив его, нашел, что блюдо было более чем просто вкусным. Он вновь взглянул на Петра, который не отрываясь смотрел на деревья, туда, где сидела Ивешка, думая о чем-то своем, так что Сашу даже охватил испуг, и он стал смотреть совсем в другую сторону, помимо своих желаний.

Возможно, ему следовало отнестись к этому с сочувствием, но сейчас он был раздражен, даже более чем раздражен, видя с какой нежностью Ивешка смотрит на Петра, чего никак не должно быть, учитывая тот простой факт, что ее сердце должно было бы остановить ее, если оно было хоть в каком-то смысле разумным. Разумеется, Саша пытался остановить это, стараясь направить свои усилия не на нее, где, как он предполагал, ему пришлось бы затратить значительно больше сил, чем он имел в запасе, а на Петра… хотя и здесь требовалось гораздо больше усилий, чем он собирался потратить, сопротивляясь естественному стремлению, что может справиться с кем-то, у кого и вовсе нет никакого сердца.

Но учитывая то, что Ивешка, кроме всего, не могла поддерживать свое состояние с помощью пищи, которую использовали они…

— А ты заметил, что она совсем не ест, — сказал Саша, в надежде, что Петр поддержит и разовьет дальше эту тему.

— М-м-н, — откликнулся Петр.

— Ведь она же не живая, Петр, она не может есть, она должна получать силы откуда-то еще, и уж никак не из леса…

— Мы должны отыскать ее отца, — сказал Петр и вновь занялся своей рыбой.

Это и была вся помощь, которую он получил от Петра. Саша молча ел, присматривая за костром и радуясь хотя бы тому, что перестал идти дождь.

Наконец он сказал Петру:

— Если поиски ее отца затянутся, и если он сам ничего не сможет сделать… Петр, она не сможет долго оставаться в таком обличье, как сейчас. Ведь ты слышал, что сказал этот леший: она не сможет помочь себе.

— Прекрати, — сказал Петр.

Но даже это резкое предупреждение не вывело его из себя. В другое время возможно, но сейчас его мысли были достаточно ясными, чтобы он мог отвлекать свое внимание на путаные мысли Петра.

— Ее судьба зависит от нас, — сказал Саша, напоминая ему, — или от ее отца, если мы сумеем быстро отыскать его. Я заметил, как она ведет себя…

— В ее поведении нет ничего плохого, просто именно сейчас она не хочет быть рядом с нами.

— Не стоит защищать ее. Она не может справиться с этим, вот что сказал нам тот леший…

— Я знаю об этом, и тебе не зачем мне это повторять.

— Но я вынужден это делать, потому что ты не слушаешь.

Петр бросил на него раздраженный взгляд и спросил:

— А что это был разговор про сердце? Что говорил об этом леший?

Саша пожал плечами. Ему не хотелось углублять этот разговор с Петром особенно ночью, или пытаться как-то объяснить это, отчетливо понимая, что Ивешка не упустит случая смешать вся и все, и, кстати, прежде всего запутать самого Петра. Юноша, мысли которого заняты девушкой, был гораздо ближе к сашиному пониманию, но Саша не имел никакого представления о том, что можно было сделать с мужчиной, чьи поступки и намерения были так сложно переплетены с судьбой фактически мертвой девушки, которая, к тому же была чрезвычайно опасна, и с чувствами, которые вызывали у него глубокий страх, прежде всего потому, что они исходили не от самой русалки.

Кто и как мог объяснить подобную возможность Петру, причем достаточно убедительно?

— А это лесное чудище, — продолжал упорствовать Петр, — сказало, что у нее вообще нет никакого сердца и что она забирает его у моего друга. Что оно хотело этим сказать?

— Я не знаю.

— Как это может быть, чтобы кто-то мог забрать чужое сердце, помилуй Бог?

— Я не знаю, я ничего не знаю. Ешь, иначе твой ужин будет холодным.

— Я хочу знать, что ты сделал, Саша, не откажи мне в этом! Я хочу знать, что происходит.

— Я не знаю, уверяю тебя! Я вообще не знаю, что происходит в мире, ведь я родился не всезнающим. Я не знаю, о чем говорил этот леший…

Колдун, который обманывает других, это одно дело, но когда он же обманывает самого себя, то совсем, совсем другое…

— А ты, случаем, ничего не потерял? — спросил Петр.

— Я в полном порядке! Я чувствую себя очень хорошо! Даже еще лучше, как оказалось: я сумел удержать тебя. Разве не так? Вот что значит настоящее волшебство, Петр, а не просто одни лишь желания…

— Но какое отношение ко всему этому имеет разговор о сердце? О чем тогда говорило это существо? А что имел в виду водяной, когда говорил в то утро, будто Ивешка потеряла свое сердце?… Разве она забрала что-нибудь у тебя?

— Нет! — Он вздрогнул от звуков собственного голоса, и казалось, что вместе с ним задрожала вся их нехитрая посуда, словно горшки на полке, так что он даже испугался, что они могут упасть и разбиться, если Петр и дальше будет продолжать свою болтовню, как это назвала бы тетка Иленка, которая не преминула бы сказать: «Прекрати, Петр Ильич! Ты доводишь меня до головной боли!"