Так они и шли: Петр в одолженном на время кафтане, который трещал на его могучих плечах, и мальчик, прослывший неудачником. И если было на земле самое злополучное место, так оно было именно в этом лесу, в котором кроме двух скрывающихся от закона людей, и диких зверей, которых они смертельно боялись, были только мертвые деревья, мертвые кусты, бесплодная земля и безжизненные ручьи.

Может быть, здесь и был лесовик, но Саша пока не чувствовал его присутствия. Он даже прошлой ночью тайно выложил на старый сухой лист несколько засохших ягод и зерен, и, сдерживая дыханье, тихо приговаривал, чтобы не услышал Петр: «Пожалуйста, сделай так, чтобы мы не заблудились. Пожалуйста, сделай так, чтобы Петр не спотыкался, это причиняет ему боль. Пожалуйста, приведи нас в какое-нибудь благополучное место».

Казалось, что подобного умиротворения очень мало для неосязаемого и безмолвного духа, который к тому же, может быть, враждебно настроен к путникам, а может быть и сам нездоров от пребывания в таком лесу. Поэтому Саша взял колючку, проколол себе палец и выдавил из него несколько капель крови. Он слышал от кого-то, что так частенько делают колдуны. Он слышал страшные вещи про то, как иногда подношение в виде крови может только ухудшить дело, несмотря на то, что там же находились и другие подношения, хорошо известные духам.

— Ради Бога, скажи мне, что ты там делаешь? — спросил его Петр, когда они остановились на отдых в защищенном от ветра месте. Саша очень испугался, что Петр может сказать что-то, вызывающее раздражение у невидимых глазу обитателей леса, поэтому с чувством полной безнадежности сказал:

— Отыскиваю съедобные корешки.

— Не очень-то похоже, чтобы ты что-то искал, — сказал Петр без прежней бодрости в голосе, а, главное, в тот самый момент, когда Саша только что сообразил, что он врет в самый неподходящий момент. А что, если его услышат злые духи? Что будет тогда с ними в этом лесу?

«Человек с дурным глазом», подумал он, обвиняя себя во всех грехах. «Ах, Отец Небесный, отведи от нас все несчастья. Петр никогда не обидел никого, и он не заслужил таких страданий».

Но Небесный Отец был, видимо, не из той породы богов, которые позволяли часто беспокоить себя, особенно в тех случаях, когда в беду попадали негодяи и беглецы, и было бы слишком ожидать, что он будет спасать дурака от его собственной глупости, какую бы цену за это ни давали.

Петр в конце концов все-таки уснул, подложив под разболевшуюся голову руку, и проснулся уже утром, почувствовав, как падавший сквозь завесу деревьев солнечный свет неожиданно ослабел, и в лесу стало темнеть. Пробуждение от сна в какой-то момент чуть-чуть приободрило его, пока он не услышал раскаты грома и не увидел над собой угрожающе темное небо.

— Черт возьми, — сказал он, снова прикрывая глаза и чувствуя, как вновь возвращается утомление и подавленность: ему не хотелось двигаться, не было никакого желания предаваться надеждам и мечтам. Киев был всего лишь мечтой, сказочным сном, а такой сон мог стать реальностью только для очень удачливых людей. А вся удача Петра Кочевикова на сегодняшний день состояла из холодной постели на мерзлой земле посреди нескончаемого леса, да ожидавшая и его, и мальчика голодная смерть, к которой они неумолимо приближались после множества самых глупых ошибок.

Одной из таких ошибок было то, что они выбрали именно эту дорогу. Ошибочны были их надежды и ожидания неизвестного, как ошибочно было и то, что они не пошли полем, а углубились в этот лес. Уж лучше было бы повеситься, чем испытать такой конец. На самом деле, лучше.

Вот уже и капля дождя упала ему на лицо, а за ней другая.

— Небесный Отец, — в отчаянии произнес Саша, встав на колени, — прошу тебя, не делай этого.

— Небесный Отец, видать, выпил лишнего прошлой ночью, и теперь у него самое скверное расположение духа. — Слова Петра оказались еще более грубыми, чем породившие их мысли.

— Пожалуйста, не говори такое.

Мальчик, как всегда бывало в таких случаях, сильно испугался.

Ведь он верил в банников и в лесовиков, и это вселяло дополнительный страх перед вероломством изрыгающего гром неба.

Но он все-таки подошел к Петру, помог ему встать на ноги и поднял с земли меч, который тот по-прежнему использовал как опору в пути.

Неожиданно, когда они шли под мелким моросящим дождем, Саша заметил кустарник, на котором было много оставшихся на зиму засохших ягод. Он даже разодрал о колючки руки, пока снимал этот сохранившийся с прошлого года урожай, и кровь бежала по его пальцам, смешиваясь с каплями дождя.

— А вот и завтрак, — сказал Саша, и Петр взял протянутую ему пригоршню сухих ягод и попытался съесть их, но у него запершило в горле, когда он выдавил из них кислый терпкий сок: он явно не испытывал аппетита к такому угощению. Сегодняшнее утро ему показалось теплым, несмотря на мелкий дождь, который до блеска отмыл ветки деревьев и устроил под ногами кашу из размокших гнилых листьев.

— Возьми кафтан, хотя бы на время, — сказал Петр. — Я уже разогрелся от ходьбы.

Однако мальчик отказался.

— Мне тоже сейчас тепло, — сказал он, но Петр знал, что он врет.

Неожиданно Петр поскользнулся. Это, должно быть, причинило ему сильную боль, но он удержался на ногах, не подавая виду, испытывая легкое головокружение. Он помахал рукой перед сашиным бледным и испуганным лицом, рассмеялся, поглядывая вверх, и сказал:

— А вот попробуй, помешай этому дождю. Небесный Отец не смог добраться до нас с помощью молний, и поэтому он до сих пор не может унять своего раздражения. Это очень похоже на поступки богатых людей: они очень часто срывают зло подобным образом.

— Будь осторожен, — умолял Саша, пытаясь взять его за руку, но Петр отмахнулся от него и начал самостоятельно спускаться вниз по склону, чаще всего просто съезжая на ногах. Он подыскивал место, относительно защищенное от моросящей влаги, где можно было бы остановиться, и вглядывался в сетку дождя, постоянно моргая глазами от падающих водяных капель.

— Петр!

— Старче, — обращался тот, тем временем, к небу, пытаясь даже поднять вверх руку. — Попробуй еще раз! Покажи все, на что ты способен!

— Петр! — Саша бросился вниз, сам поскользнулся и упал на колени.

Петр пожимал плечами и разводил в стороны руки.

— Подумать только, не способен даже на самый плохонький удар! Видимо, старичок уже расстрелял все свои заряды. Да, видимо он порядочно одряхлел. Он наверное уже перекидал и перебил все свои горшки и выбросил все обломки, а теперь опустился просто до тихой бессильной злобы. — Петр покачал головой и наблюдал, как Саша поднимается с колен, а затем пошел по дороге, которую раскинул перед ними лес. Возможно, ее можно было и не считать дорогой, потому что в любой момент она могла навсегда исчезнуть среди зарослей дикой травы и безжизненных деревьев. Она скорее походила на призрачное пространство, на мираж, на сон, подобный тем снам, в которых беглецам грезился далекий Киев.

Она была так же обманчива и ложна, как надежды на обретение богатства.

Но дорога была также опасна и обманчива, как то тепло, которое помогало Петру переносить дождь, которое старалось убедить его, что он может идти, не чувствуя холода. Так он шел, пробираясь сквозь низко опущенные ветки, и вдруг, неожиданно для себя, упал, оказавшись на коленях, а мальчик стоял рядом с ним и дергал его за руку, упрашивая подниматься и идти. Весь этот день отложился в его памяти как сплошное море раскачивающихся веток, как склоны, сплошь усыпанные полусгнившими листьями, как стена голых безжизненных деревьев, и идущий рядом с ним мальчик, который вот и сейчас не переставал говорить:

— Петр, Петр, вставай, ты должен идти…

Но сам он только и смог сказать хриплым голосом, еле-еле ворочая языком:

— Я устал, я очень устал, малый. — В этот момент он неожиданно ощутил, каково было ему на самом деле: голова раскалывалась от боли, казалось, что весь мир превратился в сплошное бесконечное переплетение безжизненных лишенных листьев веток, все уголки леса с неумолимой жестокостью были похожи друг на друга, каждое дерево походило на соседнее, одна груда гнилых листьев ничем не отличалась от другой, и боль с безысходной неотвратимостью вновь начала преследовать его, только теперь он чувствовал, что его не столько беспокоила рана, сколько голова. В какой-то момент он почувствовал резкий внутренний толчок и едва не ослеп.