— Мы не собирались разорять ваш лес, — сказал Петр, — мы пришли сюда только затем, чтобы забрать кое-что, принадлежащее ей, у колдуна, который украл это.

— У Черневога, — мрачно сказал леший. — Это как раз то, о чем говорил Вьюн.

— Вы говорили с ним…

— Я и сейчас говорю с ним, мы всегда говорим с ним, маленький глухой человек, так, как всегда разговаривают деревья, разве ты не слышишь?

Но ничего не было слышно, кроме шелеста листьев. В установившейся тишине Петр старался совсем не двигаться, а лишь подрагивал от напряжения.

— Тебе нужен Черневог, — сказал леший. — Звучит весьма тщеславно. А знаешь ли ты его?

— Она знает его, — сказал Петр, а Ивешка обвила свои холодные мягкие руки вокруг его шеи, откинула его волосы и поцеловала его в висок.

— Я знаю его, — сказала она, обращаясь к лешим. — А Петр просто большой дурак. Пожалуйста, подержите его здесь еще.

— Нет! — возразил он. — Только не это!

— Вьюн тоже не советовал, — сказал один из леших. А чешуйчатый Мисай принялся было опять за свое:

— Я никогда не чувствовал жалости к человеку…

В этот момент что-то залаяло на них, где-то далеко внизу. И тут же послышалось шипенье. Петр слегка повернул свою голову, чтобы взглянуть вниз, на землю, и испугался, увидев, как далеко она была.

— Дворовик, — сказал кто-то из леших. — Кто бы мог подумать?

— Малыш? — спросил Петр, чтобы убедиться, и почувствовал, как ослабли удерживающие его сучки.

Когда же он сообразил, на какой высоте находился, то в панике вцепился в суковатые пальцы лешего обеими руками.

Мисай издал громкий звук, что могло означать все что угодно, даже гнев, ухватил его обеими руками и сказал, приблизив к нему свое лицо:

— Ну, будь здоров. Однако наша помощь распространяется только до си. Если бы наша сила была достаточной, чтобы достать и до его леса, Черневог не прожил бы и часа.

— Он не прожил бы, — сказал другой. — Но там, где он сейчас, туда не доходит наша сила. Мы позаботимся о тебе, насколько это возможно. Мы одолжим тебе нашей силы, но только, боюсь, она быстро иссякнет.

— Вьюн говорит, — сказал Мисай, — чтобы тебя проводили к Черневогу.

Саша окончательно потерял всякую уверенность. В его сердце жила лишь последняя хрупкая надежда, и он продолжал бороться за нее с шепчущими со всех сторон призраками.

— Слишком поздно, слишком поздно, — повторял один.

А остальные подхватывали чуть ли не хором:

— Откажись, брось. Они уже давно умерли. Скоро будешь мертв и ты…

Он замерзал от ледяных прикосновений прозрачных невесомых рук и безнадежно старался отыскать в себе силы, чтобы держаться.

Он напрягал волю, желая знать, что случилось с Малышом. Он в равной мере желал, чтобы ему удалось найти хоть какой-нибудь знак, что Петр и Ивешка были здесь, в этой чаще, но боялся потерпеть неудачу с обоими желаниями, потому что продолжал видеть Петра точно в таком же положении, как уже однажды нашел его в лесной луже в объятиях девушки, которая, на самом деле, была всего лишь облаком из дождевых капель и тумана. А еще хуже была та ночь на берегу реки, когда они в первый раз увидели Ивешку, а Петр бледный и холодный, лежал в кустах…

На это же раз… на этот раз дело было почти безнадежно.

По крайней мере у Ивешки, это была его самая отвратительная мысль, должно было бы хватить сил, чтобы вернуться к ним. Он не мог, говоря по совести, ненавидеть ее, если дело было только в этом, и поэтому надеялся, что и она могла быть терпимой к нему. Но он вспомнил, что оставаясь без сердца можно ясно и отчетливо думать головой, заставляя других поступать по твоей воле…

И еще она была слишком раздражена и, к тому же, достаточно сильна, гораздо сильнее, нежели сейчас был ее отец…

Она вполне могла отправиться прямо к Черневогу, заставляя их своим желаньем следовать за ней.

Эта мысль так ясно и отчетливо коснулась его сердца, что он почувствовал внезапный приступ страха от того, что это было правдой, было именно тем, что она сейчас делала…

— Мы ничего не выиграем, — сказал ему Ууламетс. Он остановился и, тяжело дыша, прислонился к дереву. — Разводи огонь.

— Мы не должны отступать!

— Я сказал, разводи огонь!

— Я не остановлюсь, — сказал Саша. Учитель Ууламетс хотел одного, а Саша хотел совсем другого, на этот раз без всяких сомнений, и он даже подумал, что старик, чего доброго, может ударить его, или навлечь на него в тот же миг смерть…

Но спустя некоторое время Ууламетс проворчал:

— Ну, хорошо, хорошо, дуралей. Тогда скажи, где они? — Призрак вынырнул из-за дерева, где стоял Ууламетс, и старик вздрогнул. — Можешь сказать мне это? У есть тебя хоть какие-нибудь представления? У меня — нет.

Саша не был намерен сдаваться.

— Впереди нас, — уверенно ответил он.

— Ты действительно знаешь это? — Ууламетс недоверчиво взглянул на него.

Сказать сейчас «да» означало взять на себя ложь. А ложь, неожиданная мысль пронеслась в его голове, собственная или старика, ложь всегда была опасна.

— Они с самого начала были впереди нас…

— Твой приятель, должно быть, уже мертвый лежит где-нибудь в кустах, чтобы мы ни знали. Мы могли давным-давно пройти мимо этого места…

— Он не может быть мертв!

— Ты знаешь это?

Саша вздрогнул, когда призрак, словно эхо, произнес около него из темноты:

— Мертв…

— Я не знаю этого! — сказал он Ууламетсу. — Я ничего не знаю, но я не думаю, что и вы знаете что-то, но мы не можем остановиться…

— Мы должны сделать остановку, малый; твой друг тоже должен сделать остановку, человеческое тело имеет свой предел…

— Так, значит, и Ивешка тоже, — закричал он, — и ты знаешь, что они остановились! Чем дольше она идет, тем больше она должна забрать…

— Ты не должен говорить мне этого, малый, я знаю…

— Тогда что же вы говорите мне? Останавливайся и жди, пока она покончит с ним? — Он дрожал от ярости и тяжело дышал. — Я никогда не прощу вас, если он умрет, клянусь, я клянусь, что…

Это уже опасно, неожиданно подумал он. Чертовски опасно.

— Не будь дураком, — сказал Ууламетс, хватая его за плечо, и в этот момент Саша понял, откуда пришла к нему эта самая мысль. Ууламетс тряхнул его, прижимая к кустам, и сказал, прямо ему в лицо: — Ведь это наш враг, это призраки, это сомненья, вот где наша главная опасность, вот что происходит с нами, на самом деле. Работай головой, напряги свои мозги…

Один из призраков наклонился к ним совсем близко, тихо шепча:

— Не напрягайся, когда нет надежды…

И тут же исчез на полуслове, как только Ууламетс повернулся, чтобы нанести по нему тяжелый удар, и проворчал:

— Исчезни!

На мгновенье все стихло, а затем зазвучали многоголосые вопли, будто весь лес сошел с ума, вызывая боль в ушах, останавливая движение мыслей.

И наступила тишина. Но вскоре шепот возник вновь, еще более зловещий и угрожающий.

— Ты не должен делать этого…

— Исчезните все, сколько вас ни есть! — проворчал Ууламетс. — Вы были пустым местом при жизни, не говоря уже о том, что вы сейчас. Прочь! Убирайтесь отсюда и оставьте нас в покое!

Последовал новый оглушительный визг. Саша закрыл руками уши, из всех сил желая тишины, пытаясь проделать это таким же образом, как это, по его убеждению, делал и Ууламетс, но звук утихал только тогда, когда он думал об этом, и тут же усиливался, как только он начинал думать о чем-то другом. Видимо, им обоим ничего другого не оставалось, как терпеть эти адские звуки и идти вперед как можно быстрее, не поддаваясь ледяным молниям, которые пронзали их словно мечи.

Непрекращающийся вой вызывал боль, он отвлекал внимание, уводил с дороги, вынуждая их плутать в этом лесу, который и не мог быть уж слишком большим. Они уже давно не видели ворона, по крайней мере с тех пор, когда первый раз вышли к ручью, вдоль которого все время и шли, и Малыш вновь исчез. Теперь они были одни, под низко опущенными ветками, отчего окружавший их мрак еще больше сгущался, а вокруг мелькали белые тени призраков, которые казались столь реальными, что Саша опасался, что не только колючки терна и ветки деревьев бьют и хватают его со всех сторон.