— А что вы скажете об опасности, подстерегающей Петра?

Старик взял в руки железную сковороду и стукнул ею об стол. Черный шар немедленно зашипел и подскочил к потолку и там, перепрыгивая с одной балки на другую, скрылся в темноте. В этот момент на своем месте начал ворочаться Петр, который так и спал, свалившись у теплых камней и не выпуская из рук меча.

— Прошу прощенья, — сказал Ууламетс. — Но пришло время вставать, Петр Ильич. Мы уже готовы.

— Готовы для чего? — спросил Петр, старясь втиснуть слова в паузы между вдохом и выдохом.

— Она здесь, — сказал Ууламетс, а Саша тут же подумал, что должен сделать что-то, или хотя бы сказать… Но он все еще не мог понять, находится ли он сам под действием колдовства, или это щемящее чувство, которое убеждало его в правоте слов Ууламетса, исходило из его собственных ощущений. — Мы очень быстро должны идти, — сказал старик, начиная одеваться. Когда он пересек комнату, отыскивая на кровати свою одежду, на потолочных балках послышалась какая-то возня, сверху свалилась покрытая плесенью корзина и, подпрыгивая, покатилась по полу.

Петр взглянул вверх, перекладывая из руки в руку меч, теперь уже освобожденный от ножен. Саше показалось, что Петр был слегка испуган, хотя об истинной причине его испуга догадаться было трудно: то ли Петр находился под действием таких же, как и Саша, ощущений, то ли эта возня под потолком вывела его из себя.

Ууламетс подтянул штаны под своей широкой рубахой и надел сапоги. Саша молча стоял, одетый во все, кроме кафтана, а Петр все еще поправлял волосы, которые лезли ему на глаза.

— Подъем, — свирепо проговорил Ууламетс. — Поднимайся.

— И куда идти? — спросил Петр. Меч с легким щелчком вернулся на свое место, в ножны. Он поднялся на ноги. Волосы же его продолжали торчать во все стороны. Он взглянул на Сашу, и в этот момент отблески углей и падающие тени придали его лицу выражение безнадежности и отчаяния. Он начал задавать ему вопросы, на которые у того не было ответов.

— Он говорит, — сказал Саша, — что она не должна переступать этот порог, а мы должны отправиться туда, где по его представлениям она находится постоянно. В противном случае нас ждет непоправимая беда, и самое худшее будет, если она войдет в этот дом.

Петр уже второй раз провел рукой по волосам. Но и эта попытка не принесла лучшего результата. Он выглядел опустошенным и недоумевающим, как человек, которого только что разбудили, нарушив крепкий сон, или оторвали от скверных сновидений.

— Это означает, что мы должны отыскать ее дерево, — пробормотал он себе под нос, покачивая головой. — Батюшки мои, конечно. Это чудесный план: прямо в полночь мы отправимся на поиски призрака и его дерева.

Неожиданно он посмотрел в сторону двери. Взгляд его был все таким же опустошенным, но рука еще крепче вцепилась в меч.

— Петр? — негромко окликнул его встревоженный Саша, подошел и встал рядом с ним.

— Она здесь, совсем рядом. Может быть, даже за этой дверью… Она говорит… — Петр неожиданно затряс головой и взглянул на Ууламетса.

— B что же она говорит? — спросил тот.

— Не доверять тебе, — резко отрезал Петр, и Саша весь напрягся, ожидая, что старик разразится гневом. Но Ууламетс лишь коротко заметил:

— А вместо меня поверить только ей? Я бы на твоем месте отказался. — Старик снял с колышка свой кафтан и накинул его на плечи. — Это может быть весьма пагубным для тебя, а в конечном счете, и для всех нас. — Он начал просовывать веревку от щеколды в отверстие на двери, с тихим бормотаньем, напоминающим пение, как он обычно делал, а затем сказал, обращаясь к Саше: — Принеси мой мешок, малый. И постарайся быть с ним поосторожней.

У Саши мелькнула было мысль отказаться от этого поручения и занять во всем происходящем сторону Петра, но либо смелость, либо глупость удержали его от этого — он так и не понял, что именно было здесь главным. Он подхватил мешок, который старик весь вечер чем-то набивал, а тот взял в руки свой посох и поднял щеколду.

На дворе было безветренно. И вокруг дома не было ничего угрожающего.

— Пошли, — сказал Ууламетс, и они, подхватив с колышков свои кафтаны, последовали за ним.

Не было и в помине ни призрака, ни ветра, ни дыхания опасности, словом ничего, до тех пор, пока дворовик не прошмыгнул между ногами у Петра, которому пришлось буквально задушить внутри себя громкий крик, готовый вырваться в ночную тишину.

— Что это? — воскликнул он, переводя дыханье и сжимая рукой рукоятку меча, когда вырвавшееся на свободу существо исчезло где-то за изгородью.

— Ничего, — сказал Ууламетс, показывая жестом, чтобы Петр закрывал дверь, а сам уже начал спускаться вниз по настилу. Когда он спустился к самому его основанию, то спросил: — Ты видишь что-нибудь? Или, может быть, ты что-нибудь чувствуешь?

Петр завязал поверх кафтана пояс с прикрепленным к нему мечом и показал рукой на стоящий прямо перед ними лес.

— Думаю, что нам в эту сторону, — сказал он. И, хотя его зубы постукивали, он уверенно двинулся через двор впереди всех, толкнул рукой ворота, не переставая бормотать себе под нос: видимо выражая недовольство холодом, темнотой и окружающими его дураками. Он повел их прямо в сторону реки.

Саша осторожно поворачивал голову в разные стороны, чтобы воспользоваться боковым зрением и оглядеть окружавший их лес, но нигде не увидел никаких призраков. Он догнал Петра почти у самого причала, едва ли не бегом спустившись по склону к реке, и, ухватив того за руку, зашептал:

— Она, на самом деле, сказала это? Насчет старика? А, Петр? Ты сейчас видишь ее?

— Старик захотел прогуляться, — сказал вполголоса Петр, — вот все, что мы имеем. Он старался быть как можно спокойней, чтобы не дрожать, хотя эта ночь из всех, проведенных ими в лесу, была самой теплой. — И я должен сказать, что это чертовски глупая затея, парень.

— Она говорила это? Насчет того, кому следует верить?

Ууламетс тоже преодолел почти весь склон, и теперь было слышно, как он приближался, ругая и Петра, и Сашу за такой головокружительный, на его взгляд, спуск, при котором можно было сломать себе шею. Поэтому времени для долгих объяснений у них не было.

— А что ты сам думаешь на этот счет? — спросил мальчика Петр. — Ты сам-то веришь ему? — Его зубы негромко постукивали. — Черт бы побрал этот леденящий ветер.

— Да нет здесь никакого ветра, — зашептал Саша. Он почувствовал, что рука Петра была холодной и влажной. Он еще крепче сжал ее, когда Ууламетс наконец подошел к ним. Сейчас его не покидало самое сильное за последние дни ощущение, что ему следовало бы проявлять побольше недоверия к Ууламетсу, и в то же время не следовало бы и обнадеживать Петра возможностью быстрого побега, потому что Петр все еще находился в плену очень простых представлений о происходящем, а все, что пока могли сделать сашины предостережения, так это привести Петра ночью вот в это самое место.

Но Петр уверенно двинулся в сторону леса, стараясь идти вдоль берега реки, почти в том самом направлении, в котором они преследовали призрак в первую ночь.

— Он действительно знает, где она может быть? — спросил Ууламетс, хватая Сашу за руку.

— По крайней мере, он так говорит, — сказал тот, переводя дыханье, и не только, чтобы было легче соврать: он глубоко дышал после того как ему, на самом деле, пришлось броситься вдогонку за Петром, который шел теперь еще быстрее, в надежде, что будет чувствовать себя более в безопасности в лесной чаще, чем на берегу реки, в камышах и мелкой заводи, которую им еще предстояло перейти. Саша изо всех сил старался догнать его, а Ууламетс не отставал от него, держась все время сзади на близком расстоянии, предупреждая каждый его шаг, останавливаясь и прислушиваясь к окружающему.

Петр тем временем уже выбрался на сухую землю и неожиданно исчез среди деревьев, поглощенный темнотой.

— Петр! — закричал Саша, сунул мешок старику, а сам бросился догонять Петра с неотступным ощущением жуткой боязни потерять его. Он слышал, как старый Ууламетс тащился где-то сзади, чертыхаясь на каждом шагу и уговаривая Сашу хоть на минуту остановиться, но тот не обращал на это никакого внимания. Он едва-едва мог различать бледное пятно кафтана, мелькавшее у самого подножья заросшего лесом холма. Тогда Саша сцепил свои руки, выставил их прямо перед своим лицом и, действуя ими, как тараном, бросился сквозь густую стену колючих ветвей боярышника прямо к холму. — Петр, подожди, я иду к тебе!