Саша тащил с собой горшки с солью, сушеные травы, крючки для ловли рыбы, котелок, чтобы готовить еду, и прочие подобные предметы, в то время корзина, которую нес Петр, была наполнена припасами и перевязками, про которые они не забыли при сборах: Саша потому, что он никогда не забывал о таких вещах, а Петр потому, что имел мрачные мысли на тот счет, что одному из них они могут очень пригодиться. Не говоря уже о том, что там же был кувшин с водкой, взять который они оба согласились с важным видом.

Какая-то птица вспорхнула с ветки, ругаясь на них. Кусты были усыпаны белыми цветами. Здесь даже окружавшие их звуки были другие: это был ровный шелест ветра среди листьев и живых веток.

— Действительно, это место более живое и веселое, — сказал Петр, разглядывая по дороге освещенные солнцем папоротники и ветки. Через этот лес идти было легко: деревья были стройные и высокие, а земля плавно поднималась и опускалась, и редко где встречались старые, с густо переплетенными и низко опущенными ветками деревья. Труднее всего было идти через папоротники, когда старые и большие все еще оставались под молодыми побегами и ноги путались в них, так как никакой тропинки здесь никто еще не проложил. Но все равно они шли очень быстро. — Здесь гораздо лучше, чем в лесу около дома, — сказал он, обернувшись назад в строну Саши, и уже собирался добавить, что, кроме того, у него нет никаких предчувствий относительно этого места.

Но в этот момент холодные пальцы коснулись его шеи. Он быстро повернулся на месте и почувствовал, как легкое дуновенье леденящего воздуха коснулось его лица.

— Петр? — Он услышал голос Саши, в котором звучала растерянность. Но в тот же момент его внимание вновь было отвлечено каким-то неожиданным и постоянным присутствием, наполненным страхом, который он не смог даже сразу понять. Это только внешне казалось, что это прикосновение было слабым и замирающим, и кончилось, как только он повернул голову в этом направлении.

— Оно здесь, — сказал он. — Держись ближе ко мне… — Теперь у него уже не оставалось сомнений, в каком направлении следовало идти. И он двинулся вперед как можно быстрее по неровной земле, избегая густых зарослей и поднимаясь по отрогу холма. Он слышал, как Саша все время шел сзади, и надеялся, что тот не отстанет, когда с трудом пробирался сквозь ветки, покрытые листьями, раздвигая их руками. Он старался идти как можно прямее, чтобы выдерживать направление, пренебрегая возникающими препятствиями.

— Петр! — услышал он, и подождал момент или два, как вновь почувствовал леденящий холод и легкое прикосновение холодных пальцев, почувствовал неприятный запах речных водорослей.

— Петр! — вновь раздалось сзади него, но теперь совсем близко. Это означало, что с Сашей было все в порядке. Они оба были пока невредимы. И он продолжал идти, все меньше и меньше думая о том, что сзади них вообще что-то могло быть, и только чувствовал совершенно отчетливо, что безопасность была впереди…

И вот Петр Кочевиков, который только совсем недавно поверил в призраков, в водяного и тому подобные вещи, нашел себя прокладывающим путь наверх в слепом ужасе от того, что может ожидать их, и в слепо веря в то, что вело их вперед…

При этом он абсолютно точно осознавал, что ситуация может быть прямо противоположной той, которую он представлял в своих ощущениях…

Саша частенько повторял в таких случаях, что это давало знать себя его сердце…

Сзади он слышал теперь раскаты грома и треск, которые сотрясали тишину леса, чувствовал, как нарастает ощущение холода в окружающем воздухе и темнеет небо. Теперь Саша догнал его и ухватился за него рукой, предлагая остановиться, потому что собирался дождь…

Но он сбросил его руку, как бы выражая свое несогласие.

Нет. Пока нет. Это она сказала нет. И его ощущение безопасности оставалось постоянным.

— Все в порядке, — сказал он Саше, даже не взглянув ни на что, из окружавшего их и не попытавшись разглядеть хоть какие-нибудь детали: ни на Сашу, ни на лес, который со всех сторон подступал к ним. — Это Ивешка. Она все еще впереди нас и все время идет вперед…

— Она еще вернется, — сказал Саша.

— Я не уверен, что она сможет, — ответил Петр и пошел вперед, навстречу белому туману, опускавшемуся сквозь ветки…

Теперь они прошли папоротники и шли по рыхлым листьям, поблескивавшим под дождем словно гладкий ковер. Идти было легко, если не считать попадавшиеся кусты боярышника и терна. Он шел, следуя обрывкам своих представлений о том, куда он должен дойти, несмотря на боль в боку и на каждом шагу подкашивающиеся ноги, замедляя шаг, если присутствие, служившее ему проводником, начинало ослабевать, переводил дыханье и шел снова, как только оно становилось сильнее, пока наконец не поскользнулся на голом склоне, потерял равновесие и съехал по склону прямо в поток дождевой воды.

Он едва не задохнулся, падая в жидкую грязь и еще не осознав этого, оказался по колено в воде. Но когда ему удалось подняться, он смог увидеть ее отражение в волнистой водяной поверхности, словно она стояла сзади него.

Он резко повернулся, чтобы взглянуть, ухватился за меч… и не увидел ничего, кроме мокрых листьев и окружавшего его леса… и буквально обезумевшего Саши Мисарова, который чуть в стороне от него поднимался по скользкому гребню, направляясь к нему.

Вот дурак, ругал он себя. Он не мог сдержать бьющегося сердца, и не хотел обернуться назад в сторону той лужи, потому что он чувствовал затылком холод и был уверен, что ее отражение все еще там.

— Петр! — услышал он как Саша звал его. И тут же увидел ее, вместо следов воды на мокрых листьях, отражение за отражением сменяли друг друга, повторяя то весь ее облик, то лишь часть его, размножаясь в каждой мелкой лужице и в каждой капле воды вокруг него. — Боже мой, — еле выдохнул он, и медленно, словно нехотя и сопротивляясь чему-то, обернулся назад.

Петр сидел, уставившись в поверхность воды, когда наконец у подножья склона появился весь промокший и задыхающийся Саша. А Петр продолжал все так же сидеть, вглядываясь в воду, словно там было что-то гораздо более важное, нежели тот факт, что едва не заблудился в лесу, или не потерял его, что, возможно, было более важным.

Определенно Петр был не в своем уме: весь в царапинах от веток, до костей промокший, весь в мокрых старых листьях, вымазанный по пояс в грязи.

— Петр? — позвал его Саша.

Тот, не поворачиваясь в его сторону, лишь спросил:

— Ты видишь ее?

— Нет, — сказал Саша, безнадежно сожалея, что они оставили лодку. У него дрожали и руки и ноги после того, как ему без отдыха пришлось так долго следовать за Петром. Ему ничего не хотелось сейчас так сильно, как вернуться на лодку и запереть Петра в кладовке, если только это позволило бы уберечь его от домогательств русалки.

— Она ведет себя так же, как и раньше, — пробормотал Петр, — не так, как дома…

— Что ты имеешь в виду под этим «не так как дома»? — Холодное сомненье не покидало его, хотя он и старался вспомнить, как Ууламетс всегда мог устранить его, Ууламетс, который всегда был так уверен и всегда настаивал на своем…

Саша почувствовал желание тронуть его, и оно было очень сильным: он чувствовал, что все, что бы только Петр ни видел там, все это не представляло угрозы для них и лишь вселяло ужас в это место…

— Ну, хватит! — сказал он и, сломав ветку, ударил ей по поверхности воды, поднимая рябь и брызги. — Петр!

Тот уронил лицо на руки, глубоко вздохнул и даже не обиделся, когда Саша подтолкнул его своим грузом и таким образом попытался увести его от этой лужи. Он не был достаточно силен. Но Петр и сам сделал попытку встать, опершись на его руку…

Затем он остановился, оглянулся назад, смущенный и расстроенный…

— Не делай этого, — сказал Саша, стараясь утащить его в сторону, желая про себя, чтобы он не глядел туда, потому что неожиданно краем глаза заметил белый след, парящий в воздухе. Он взглянул со страхом немного вперед и увидел расплывающееся пятно среди дождевого тумана, как если бы вода вдруг на мгновенье задерживалась, прежде чем упасть на землю.