— Вернись назад, — теперь, казалось, разом зашептали все призраки. Краем глаза он смог даже различить плывущие в темноте белые фигуры, у каждой из которых едва проглядывалось лицо. — Остановись, — сказал один из них. А другой тут же продолжил: — Возвращайся, пока еще можешь…

— Ивешка! — позвал Петр и содрогнулся от холода, когда что-то затхлое коснулось его лица. — Боже мой! Ивешка! Они возвращаются! Сделай хоть что-нибудь!

Призрачные руки хватали его, старались вырвать его меч, кто-то даже попытался ухватить его за карман. Наверняка, это были сплошь разбойники и воры.

Какой-то старческий голос прошептал совсем близко от него:

— Я потерял свою жену, я хочу вернуться домой.

Петр особенно не хотел слышать этот, последний. Он заставлял себя думать, что это были всего лишь лесные звери да птицы, которыми кормилась Ивешка. Она поедала их одного за другим, в худшем случае — еще и деревья, а так же разбойников, которые вполне заслужили такой конец. Но среди множества голосов был еще один, вот этот голос…

Это был молодой, испуганный голос:

— Папа, мама, где вы?

Случайная ветка боярышника ободрала ему шею, и он неуклюже отогнул в сторону, почувствовав, как на месте царапины выступила кровь, припомнив совершенно не к месту, что у него не было бабушки, которая рассказывала бы ему сказки, где были бы призраки, кровь и грех…

Даже сашины желания были не в силах исцелить его от этой правды или изменить прошлое: призраки устремились прямо напролом через густой кустарник, на этот раз уже не угрожая и запугивая их, а вопили прямо в его уши, наваливаясь на него со всех сторон.

— Возвращайся, пока еще можешь, — в один голос говорили они.

Теперь они не были вооружены, но, доведенные до отчаяния душевными страданиями, были назойливы и неотступны:

— Уходите! — пронзительно завывали они. — Здесь вас ожидает смерть!

— Пошли прочь! — огрызнулся на них Ууламетс. Отмахиваясь от одного из них, он зацепился рукавом за колючие ветки. — Проклятье!

Это уж было слишком, подумал Петр, вспомнив благочестивые советы Ууламетса. Почти в тот же миг Ивешка оказалась рядом с ними, и, вся в развевающихся лохмотьях, с диким перепуганным лицом, встала на пути призраков.

— Оставьте их в покое! — закричала она, и казалось, что вместе с ней застонал и наполнился призраками весь лес. Они, словно белые облака, вихрем закружились вокруг них и умчались прочь с душераздирающими воплями.

— Боже мой! — пробормотал Петр и вздрогнул, когда один из призраков предстал прямо перед ним, но оказалось, что это была всего лишь Ивешка, которая взглянула на него, слегка коснувшись его руки.

— Идем, — сказал Ууламетс, и Петр был готов идти куда угодно, лишь бы подальше от этого кошмара, но тут неожиданно его прервала Ивешка:

— Нет, папа! — воскликнула она и покачала головой, так что ее волосы заструились словно дым. — Нет, мы не можем сейчас идти дальше, мы не можем приближаться туда, когда мы не так сильны! Послушайся меня! Не будь столь безумен!

Да, скорее всего, мы попали в большую беду, подумал Петр, ощущая холодное прикосновение с левой стороны и вновь различая шепот все тех же голосов. Он с неожиданным замирающим чувством понял, что они, наконец-то, дошли до того места, где вынуждены остановиться и теперь уже окончательно, где колдуны наконец-то вступили в открытую борьбу, а призраки утомили их своим леденящим присутствием.

— Надо продолжать идти! — настаивал Ууламетс.

— Нет! — закричала Ивешка, стараясь удержать его невесомыми руками. — Папа, ведь вы все валитесь с ног, вы еле держитесь на ногах, и я сама не в силах продолжать этот путь. Я не могу! Давай разведем костер, папа, прямо сейчас, ну пожалуйста!

— Костер? В такой-то чаще?

— Делай, что она говорит! — сказал Петр, и ему показалось, что кто-то должен поддержать его мысли, и решение будет принято. И еще ему показалось, что поддерживать открыто чьи-то мысли гораздо легче, чем выражать свои собственные: возможно, что когда-то это сказал Ууламетс, а может быть, и Саша. — Не нужно паники. Ведь не забывайте, что она призрак. А еще она и колдунья. Так неужели она не знает, о чем говорит?

А сам в это время дрожал, постоянно сопротивляясь этому, полагая, что Ивешка никому не простила бы своего угасания.

Ууламетс наконец-то отодрал рукав от колючих веток, отбросил их в сторону и нагнулся, чтобы развязать свою поклажу, ворча себе под нос:

— Хорошо, хорошо, тогда поищите где-нибудь небольшую полянку, да соберите хоть немного сухого дерева.

Петр наломал сухих веток для розжига и освободил пространство над землей для того, чтобы ничто не мешало огню, а Саша расчистил от листьев до самой земли небольшое место для костра, в то время как призраки завывали и метались прямо у них под руками, источая ледяной холод.

Ууламетс уговаривал, тем временем, слабую искру дать жизнь огню, подкладывая под огниво надерганный тонкими клочками мох и заставляя его разгораться все ярче и ярче, по мере того как они подкладывали туда сухие ветки, прикрывая и отворачивая в сторону глаза, которым было трудно смотреть на огонь.

Затем стоны и завывания призраков постепенно стихли, стали намного тише, чем шум деревьев, и прекратились леденящие прикосновения их рук.

Саша слегка вздохнул и потер свое лицо, чтобы хоть как-то согреть его, прежде чем опустился на землю рядом с Петром, чтобы теперь отогреть руки около маленького огня.

— Вот теперь уже лучше! — Он все еще дрожал. Ему было трудно объяснить даже самому себе, отчего его мысли разбегались в разные стороны или с чего это он начал было верить призракам, а если выразиться еще точнее, то почему его мысли обрели полную ясность с первыми вспышками огня, если сейчас не думать о том, кто и почему захотел разжечь этот костер, и как этот маленький случай перевернул все его мысли.

— Разумеется, лучше, — пробормотал Ууламетс и взглянул поверх огня, туда, где находился едва различимый один-единственный оставшийся здесь призрак: Ивешка. — Если бы ты побольше думала о себе, а не продолжала бы только изводить нас…

— Я не хочу, чтобы вы были здесь.

— Не будь такой упрямой! — Ууламетс отломил толстую суковатую ветку и подбросил ее в огонь, а тем временем, ворон уселся на насест где-то недалеко от них. — Дочь, которая не хочет использовать разум, полученный от рожденья…

— От отца, который ничего не хочет слушать!

— Прекратите! — сказал Петр. — Это не поможет.

Воздух, казалось, был так насыщен яростью, что было трудно дышать. И одна лишь мысль о злобных призраках преграждала все попытки к дальнейшему разговору.

— Они… — Это была еще одна из тех ускользающих мыслей, которые словно рыба из сашиных рук вырывались и уносились прочь, но он успокоил себя и уже более уверенно спросил через некоторое время: — А почему здесь оказались разбойники?

— Это все ее, — сказал Ууламетс. — Он использует их.

— Наш враг? — спросил Петр?

— Нет, дурак!… Разумеется, наш враг! Можно подумать, что у нас есть друзья?

— Ты не убедил никого.

— Тебе не справиться ни с кем.

— Не подгоняй меня.

— Подумай своей…

— Петр! — сказал Саша, и схватил его за руку, испуганный и обезумевший от сознания того, что может произойти с ними, если он сам или Ууламетс втянутся в этот спор. — Петр, ради Бога, будь терпелив. Учитель Ууламетс работает, а ты отвлекаешь его.

— Спасибо, — едва слышно пробормотал Петр.

— И меня. — Саша сжал свой кулак, все еще испытывая безотчетный страх. — Не нужно лишних ссор. Ты сам говорил об этом. Не нападай.

Петр промолчал. Отблески огня вырывали из темноты его сжатые губы и вздымающиеся крылья носа.

— Не сходи с ума, Петр.

— Я пока не сумасшедший.

— Мне нужно подумать. Пожалуйста, не мешай, и не задавай своих вопросов, не требуй от нас никаких решений, во всяком случае не сейчас. У меня путаются мысли, и я очень боюсь этого, Петр. Не путай меня.

Петр нахмурился и освободился от его руки, поглядывая на огонь и обхватив руками колени.