Связь Горя с потусторонним миром и его хтоническое происхождение очевидны в лирической песне:
Для того чтобы «пристать» к кому-нибудь, Горе обычно появляется «с-под белаго с-под камешка», «с-под ракитоваго с-под кустышка», «из-под мостичку с-под калинового», разделяющих, согласно мифологическим представлениям, земной и подземный миры.
Яркая картина появления Горя на белом свете, в полной мере отражающая мифологическое восприятие этого феномена, изображена в похоронном причете известнейшей севернорусской плакальщицы конца XIX века Ирины Федосовой:
Вы послушайте народ люди добрыи, Как, отколь в мире горе объявилося. Во досюльны времена было годышки, Жили люди во всем мире постатейныи, Оны ду-друга люди не терзали; Горе людушек во ты поры боялося, Во темны леса от них горе кидалося;
Но тут было горюшку не местечко: В осине горькой листье расшумелося, Того злое это горе устрашилося; На высоки эты щели горе бросилось, Но и тут было горюшку не местечко: С того щелье кремнисто порастрескалось, Огонь пламя изо гор да объявилося; Уже тут злое горюшко кидалося, В Окиян сине славно оно морюшко, Под колодинку оно там запихалося; Окиян море с того не сволновалось, Вода с песком на дне не помутилась <…> Прошло времечка с того да не со много, В окиян-море ловцы вдруг пригодилися <…> Изловили тут свежу они рыбоньку <…> Распороли как уловну свежу рыбоньку <…> Были сглонуты ключи да золоченые! <…> В подземельные норы ключ подладился, Где сидело это горюшко великое <…> С подземелья злое горе разом бросилось, Черным вороном в чисто поле слетело <…> Подъедать стало удалых добрых молодцев, Много прибрало семейныих головушек, Овдовило честных, мужних молодыих жен, Обсиротило сиротных малых детушек; Уже так да это горе расплодилося, По чисту полю горюшко катилося, Стужей-инеем оно да там садилося, Над зеленыим лугом становилося, Частым дождиком оно да рассыпалося; С того мор пошел на силую скотинушку, С того зябель на сдовольны эти хлебушки; Неприятности во добрых пошли людушках.
Привязываясь к отдельному человеку, Горе доводит его до полной нужды. В песенных жанрах и «Повести о Горе-Злочастии» избавиться от Горя не представляется возможным: оно надсмехается над героем, понуждает его нарушать общепринятые нормы поведения — бесконечно пить вино, «бить-грабити». Единственным способом освободиться от него оказывается уход в «сырую землю», то есть смерть, или в монастырь — смерть для мирской жизни. Даже когда герой повести умирает, Горе идет за ним по пятам:
Многие черты Горя здесь очень близки образу Смерти: оно, как и Смерть, сидит в головах у заболевшего молодца, идет за гробом с лопатой — атрибутом Смерти. И наконец, оно, как и Смерть, оказывается бессмертным: если умершему молодцу «славу поют», то «Горю слава во век не минуется».
Птицы Сирин и Алконост. Песнь радости и печали. В. Васецов (1896).
В похоронных причитаниях для избавления от Горя обращаются к реке, бегущей в синее море, чтобы она унесла и потопила его, брошенное в воду. Но Горе не тонет, а только увеличивается:
Горе не тонет, потому что оно не забыто и потому живо, а живому не место в потустороннем мире.
В сказках встреча с Лихом может привести героя к потере руки, прилепившейся к золотому топорику, или гибели человека. Сказочное Горе доводит героя до полной нужды, но когда у того не остается вообще ничего, оно показывает клад с золотом, после чего находчивому герою удается все же избавиться от своего вечного попутчика. Он зарывает Горе в яму, где под камнем лежал клад. В другой сказке герою удается запереть Горе в сундуке и зарыть в землю. Подобным образом избавляется от Нужы-невидимки крестьянин, после того как неожиданно находит клад.
Он узнает у Нужы, что она ночью спит в кувшине, и, закрыв его, бросает в прорубь.
Однако Горе, как и близкие ему образы, оказывается спрятанным лишь на время: завистливые люди откапывают сундук и вытаскивают из проруби кувшин в надежде навредить поправившему свои дела герою. Но Горе тут же усаживается на шею своему спасителю. Так оно, лишь пройдет какое-то время, находит свою очередную жертву.
Часть четвертая
ФОЛЬКЛОРНЫЕ ПЕРСОНАСИ, ЛЮДИ, СВЯТЫЕ
Глава 1
СКАЗОЧНЫЕ ПЕРСОНАСИ, НАДЕЛЕННЫЕ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ ПРИРОДОЙ
Баба-Яга. — Кощей Бессмертный. — Герой (Иван-царевич, Покатигорошек, Иванушка-дурачок). — Царь-девица
Общеизвестно, что фольклор является одним из важных источников реконструкции элементов мифологии. Это не случайно, так как мифология сыграла значительную роль в формировании многих фольклорных жанров. В эпических жанрах русского фольклора — сказке и героическом эпосе — обнаруживается сюжетная связь с древними мифологическими сказаниями и ритуалами. Тексты этих жанров насыщены мотивами, восходящими к мифологии. Вот лишь некоторые из этих мотивов: чудесное рождение, брак с чудесным существом, путешествие в чужой мир, попадание во власть злого духа или чудовища и спасение.
В этой главе речь пойдет о сказочных персонажах, корни фантастических черт которых восходят к архаическим представлениям, отражающим особенности мифологического мировосприятия. Образная система волшебной сказки практически насквозь пронизана мифологическими характеристиками. Только в случае с одними персонажами их мифологические черты могут лежать на поверхности: например, сверхъестественные образы великанов и карликов размером «с ноготок», фантастических многоголовых змеев или обладающих магической силой невидимых героев типа Шмата-разума. А в случае с другими персонажами их мифологическое происхождение может быть скрытым и угадываться лишь с помощью определенных знаков-сигналов. Одним из них нередко является имя персонажа. С такой чертой архаического мировосприятия как возможность брака человека с животным, растением или природной стихией соотносятся такие имена сказочных героев, как Иван Кобыльевич, Иван Вет-рович, Вод Водович, Иван Соснович и подобные.