Если обряд совершался до трапезы, то морозу отдавали первую ложку кутьи или киселя; если же по окончании — то выносили остатки обрядового блюда. Так, во Владимирской губернии кисель готовили в Чистый четверг и сохраняли его до Пасхи. В Пасху же разговлялись прежде всего киселем, а после обеда хозяин выносил его остатки на улицу или раскрывал окно и приглашал мороз.

Места, где совершалось кликанье мороза и где оставляли для него еду, имели особое значение для крестьянского сознания. Зазывали в открытое окно или выходили на порог, крыльцо, в огород. В Московской губернии звали мороз в открытую печную трубу. Кисель или кутью оставляли также на окне снаружи, относили в подпол и ставили на подпольное окошко, выплескивали через порог на улицу или выливали в огороде. Все эти пространственные ориентиры в мифологических представлениях имеют значение границы между «своим» и «чужим» мирами (окно, порог, крыльцо), являются «каналами» связи между «мирами» (печная труба) или местами, где могут появляться представители «иного» мира (подпол — нежилая часть дома; огород, улица — «чужое» пространство за пределами «своего» — дома).

Смысл обряда кликанья мороза в значительной мере объясняется в его словесном оформлении:

Важным в приговорах является приглашение прийти «сейчас», то есть когда совершается обряд, и поесть киселя или кутьи. Далее в приговоре обычно следует просьба не приходить в другое время — летом, ранней весной, — чтобы не морозить овес и рожь, не съедать огурцы, не убивать росу, не морозить «курчат» (цыплят), поросят, ребят. Иногда в ритуальных приговорах звучит пожелание, чтобы мороз оберегал посевы: «Мороз, мороз, поди к нам кисель с молоком хлебать, чтоб тебе наше жито и поле оберегать, градом не бить, червем не точить и всему бы в поле целу быть». По всей видимости, забота мороза состоит в том, чтобы не приходить в неурочное для него время. Поэтому в приго-ворных текстах часто содержится отсылка мороза лежать под гнилой колодой, что в мифопоэтических представлениях означает «находиться за пределами «этого» мира», то есть «не быть». А в некоторых приговорах даже звучит мотив угрозы морозу: «Цепом голову проломлю, метлой очи высеку!»

Таким образом, очевидно, что обряд кликанья мороза является земледельческим ритуалом, имеющим целью воздействовать на мороз как природную стихию. Но поскольку хозяйственная деятельность крестьянина не ограничивалась лишь основным занятием — земледелием, в приговорах появляется и мотив общего благополучия в хозяйстве: чтобы не поморозились не только посевы, но и домашние животные, и дети.

В Рязанской губернии угощение мороза совершалось не в обрядовой, а в игровой форме. Сам мороз изображался колядов-щиками, которые ходили по домам, требовали угощения и угрожали, если в угощении откажут. Так, колядовщики обращались к хозяину дома: «Подай-ка чарочку; а не поднесешь чарочку, — я преподнесу тебе палочку: я — мороз — и помолочу твой овес». Xозяин на это отвечал: «Ой, мороз, мороз, на тебе чарочку — ты не трожь мой овес, гречиху да рожь; а лен, канапи [коноплю], — как хочешь молоти!»

Кормление мороза во многих местностях совершалось не только в Святки, но и в дни, связанные со встречей весны, когда крестьяне начинали непосредственно готовиться к посевным работам. Так, в «Сороки» — 9/22 марта — в Новгородской губернии хозяйки пекли 40 «орехов» — шариков из ржаной и овсяной муки, и, начиная с этого дня, бросали ежедневно по одному ореху на улицу, призывая мороз: «Мороз, Красный нос! Вот тебе хлеб и овес! А теперь убирайся по добру, по здорову» Это сорокадневное кормление мороза связывалось с народной приметой о том, что после 9 марта бывает еще 40 ночных заморозков.

Архаичные представления о взаимодействии природной стихии и человека, которые прослеживаются в обряде кормления мороза, нашли подобное ритуальным действиям отражение и в сказке, где Трескун, выступающий в роли помощника, обращается к герою: «Кобылин сын, покорми мене хлебцем, я тебе худым временем пригожусь».

Среди представлений о морозе следует упомянуть шуточное поверье, связанное с поговоркой «На двенадцатой плеши мороз лопается»: в жестокий мороз крестьяне, шутя, старались насчитать двенадцать плешивых людей, после чего как будто бы должен уменьшиться холод. Если вспомнить близкий по форме обряд поморских женщин, направленный на смену опасного ветра попутным, также включающий пересчитывание двенадцати плешивых односельчан, можно предположить, что некогда поверье об усмирении стихии холода было не шуточным, а операция пересчитывания имела значение магического действия.

Традиционные представления о морозе как природной стихии зимнего периода, которая персонифицируется в образе старика, характеристики сказочных персонажей, связанных с этой стихией, наряду с влиянием западноевропейских рождественских обычаев, легли в основу формирования в конце XIX — начале XX веков в русской городской среде образа Деда Мороза как сезонного (рождественского) мифологического персонажа. Позднее в связи с сужением времени празднования перехода от старого года к новому — от двухнедельного святочного периода до одной ночи с 31 декабря на 1 января — Дед Мороз превратился в символ праздника Нового года, каковым остается и по сию пору.

Камень, как и земля, вода, воздух, огонь, является одним из первоэлементов мира. Из многочисленных письменных источников, преданий, мифологических рассказов известно, что у славянских народов издавна существовало почитание камней, особенно тех, которые отличались большой величиной, необычной формой и особым месторасположением. Священными считались камни, в которых можно было усмотреть антропоморфный или зооморфный силуэт, отметины, напоминающие след ноги человека или животного, а также камни, возвышающиеся из воды. В Ладожском озере на одном из островов почитался огромных размеров Конь-камень, около которого, по поверьям местных жителей, обитали духи, охраняющие пасущиеся на острове стада от болезней и дикого зверя. Известно, что еще в XV веке Коню-камню и духам-охранителям ежегодно оставляли в жертву живого коня, который зимой погибал, а согласно убеждению крестьян — служил пищей для духов камня.

Возникновение необычных по форме и размеру каменных глыб, валунов связывается в легендах и преданиях с окаменением великанов — представителей древних поколений мифических существ, людей или животных, тех, кто был проклят или наказан за грехи. Мифологический мотив окаменения, влекущего за собой окончательную или временную смерть героев, широко распространен в былинном эпосе и сказках. Одним из персонажей с такой судьбой является богатырь Святогор, у которого столько силы, что его не может носить земля. Смерть постигает его во время борьбы с земной тягой: ноги Святогора уходят в камень или в каменную плиту, и он окаменевает. В Оренбургской области, неподалеку от села Григорьевка находится необычной формы большой камень синего цвета, о возникновении которого существует следующая легенда: родители не дали дочери благословения на брак, однако несмотря на это, она решила выйти замуж; но не успели поезжане отъехать от селения, как в наказание за ослушание весь свадебный поезд, окаменев, навеки остался на дороге.

В космогонических представлениях камень воспринимается как опора, основание, земной пуп, граница между мирами. В этой связи не случайно, что образ камня очень часто встречается в ми-фопоэтических текстах, где оказывается и одним из существенных пространственных ориентиров, и магическим предметом, которые связаны с изменениями в судьбе того или иного фольклорного персонажа или человека. В заговорах, например, он выступает в роли сакрального предмета, к которому совершается мысленное путешествие для того, чтобы достичь желаемой цели. Сакральность образа камня обусловливается его пространственной закрепленностью на границе между «своим» и «чужим» мирами. Поэтому с ним зачастую связан мотив замков: «Лежит ли бел камень Алатырь в мори-окияне, круг того камня тридесят замков железных» Иногда камень сам выступает в роли замка: «Казанская Богородица печать свою приложила златым своим перстнем. Всегда отныне и до веку. Замок камень. Аминь, аминь, аминь».