– А где в Порт-Харкорте мы встретим адмирала? – спросил он, на самом деле не очень беспокоясь об этом.

– Не в самом Порт-Харкорте, – передавая кофе, увильнул от прямого ответа Ганн.

– А если не там, то где же?

– Он ожидает нас на борту одного из наших исследовательских судов, в двухстах километрах от берега.

Питт, не отрываясь, смотрел на Ганна, как гончая на загнанную в угол лису.

– Ты что-то темнишь, Руди.

– А Ал не хочет кофе?

Питт глянул на Джордино, похрапывающего в блаженной безмятежности.

– Оставь. Ты не разбудишь этого соню, даже если пальнешь у него над ухом из двенадцатидюймовой пушки.

Ганн устроился в кресле через проход от Питта.

– Я не могу рассказать тебе, что задумал адмирал Сэндекер, поскольку, честно, сам ничего не знаю. Ноя могу предполагать, что это может иметь отношение к программе морских биологов НУМА, изучающих по всему миру морские кораллы.

– Знаю я эту программу, – кивнул Питт.

Питту было приятно, что он может разговаривать с Ганном на равных. Они с Ганном легко нашли общий язык, несмотря на очевидное различие в их образе жизни. Ганн был интеллектуалом с учеными степенями по химии, экономике и океанографии. Он чувствовал себя как дома в забитом книгами библиотечном подвале, составляя отчеты и планируя исследовательские программы.

Питт же, со своей стороны, от души наслаждался, вручную работая с механизмами, особенно со старыми автомобилями из своей коллекции в Вашингтоне. Он жить не мог без приключений. Он чувствовал себя на седьмом небе, управляя древним летательным аппаратом или изучая останки исторических кораблекрушений. Питт был инженером со степенью магистра и получал удовольствие, мастеря то, что другому было бы не под силу. В отличие от Ганна его редко можно было застать за письменным столом в здании штаб-квартиры НУМА; он предпочитал непосредственно участвовать в захватывающих исследованиях морских глубин.

– Прибрежная коралловая линия там в опасности и вымирает с неслыханной быстротой, – сообщил Ганн. – И сейчас это самая горячая тема для ученых-океанологов.

– И в каких частях океана проявляется эта тенденция?

Ганн уставился в чашку:

– Карибское море от Флориды-Ки до Тринидада, Тихий океан от Гавайев до Индонезии, Красное море, берега Африки.

– И везде вымирание в таких темпах? – удивился Питт.

Ганн покачал головой:

– Нет, есть различия в зависимости от района. Но наихудшее положение вдоль западно-африканского побережья.

– И надо полагать, это не обычное для коралловых рифов циклическое вырождение и вымирание перед предстоящим возрождением?

– Совершенно верно, – кивнул Ганн. – Когда условия существования восстанавливаются, возрождаются и рифы. Но мы еще никогда не наблюдали такого широко распространенного вырождения.

– А какие предположения насчет причины?

– Возможны две. Одна традиционная: теплые воды. Периодическое повышение температуры воды, как правило из-за смены направления течений, приводит к тому, что крошечные коралловые полипы начинают извергать, или выблевывать если угодно, те водоросли, которыми они питаются.

– А полипы – это такие маленькие трубчатые дьяволята, из останков которых и строится риф?

– Неплохо сказано.

– Это все, что я о них знаю, – признался Питт. – Балансирование кораллов между жизнью и смертью редко становится темой вечерних новостей по TV.

– Стыдно, – лаконично сказал Ганн. – Особенно если понимать, что изменения в жизни кораллов являются точнейшим показателем будущих тенденций в условиях существования морей и формирования климата.

– Ладно, уговорил. Итак, полипы выблевывают водоросли, – не без раздражения повторил Питт. – И что дальше?

– Эти водоросли кормят полипы и придают им "х живой цвет, – продолжил Ганн, – а отсутствие водорослей и голод делают кораллы белыми и безжизненными. Этот феномен известен как отбеливание.

– И он редко имеет место, когда вода прохладна.

Ганн с укором посмотрел на Питта:

– И зачем я тебе это рассказываю, если ты и так все знаешь?

– Я слушаю, чтобы не обидеть тебя.

– Ну, тогда я попью кофе, пока он не остыл.

Последовала долгая пауза. Ганну на самом деле не хотелось кофе, но он продолжал прихлебывать, испытывая терпение собеседника.

– О'кей, – первым не выдержал Питт. – Итак, кораллы во всем мире гибнут. Каков же второй фактор, воздействующий на их нормальное существование?

Ганн лениво помешивал кофе пластиковой ложечкой.

– Новая угроза – и очень серьезная – это внезапное появление толстых зеленых и других водорослей, которые просто облепляют кораллы, как какая-нибудь вырвавшаяся на свободу зараза.

– Постой. Ты говоришь, что кораллы голодают, потому что выблевывают водоросли, хотя те облепили их чуть ли не до удушья?

– Теплые воды приходят и уходят. Это одновременно приводит к уничтожению кораллов и росту водорослей, которые препятствуют поступлению питания и солнечных лучей к кораллам. И те умирают практически от удушья.

Питт запустил руку в свои черные волосы:

– А есть надежда, что ситуация улучшится, если воды станут холоднее?

– Этого не случится, – покачал головой Ганн. – Во всяком случае, в Южном полушарии. Снижение температуры воды в ближайшее десятилетие не прогнозируется.

– Как ты полагаешь, это естественное явление или последствие эффекта глобального потепления?

– Возможно и то и Другое, да плюс еще воздействие обычных вредных выбросов.

– У вас нет никаких твердых доказательств? – не отставал Питт.

– Ни у меня, ни у других ученых-океанологов НУМА ответов нет.

– Что-то я еще ни разу не слышал о каком-нибудь яйцеголовом пробирочнике, у которого не было бы подходящей гипотезы на всякий мыслимый и немыслимый случай, – усмехнулся Питт.

Ганн в ответ тоже улыбнулся:

– Я никогда еще не рассматривал себя с такой точки зрения.

– А может, в свете употребленных терминов?

– До чего же ты любишь наклеивать ярлыки на людей, – вздохнул Ганн.

– Только на самоуверенных профессоров.

– Ну хорошо, – начал Ганн. – Я, конечно, не царь Соломон, но уж коли ты спросил... Моя теория основана на количественном росте водорослей. Ведь каждый школьник скажет тебе, что если поколение за поколением сбрасывать в океан неочищенные сточные воды, мусор и токсичные химикаты, то рано или поздно будет достигнута точка насыщения. Хрупкий биохимический баланс морей безвозвратно нарушается. Моря разогреваются, и все мы, а в особенности наши потомки, вынуждены будем тяжко за это расплачиваться.

Питт еще никогда не видел Ганна таким серьезным.

– Плохо дело.

– И я думаю, что мы уже пересекли ту грань, до которой еще можно было что-то изменить.

– Так ты без оптимизма смотришь на возможность восстановления баланса?

– Да, – сказал Ганн печально. – Разрушающий эффект испорченной воды слишком долго игнорировался.

Питт уставился на Ганна, слегка удивленный тем, что второй по влиянию человек в НУМА находится во власти таких роковых и мрачных дум. Ганн нарисовал зловещую картину. Но Питт не разделял тотального пессимизма Ганна. Океаны, может быть, и больны, но до смертного конца им еще далеко.

– Расслабься, Руди, – ободряюще сказал Питт. – Что бы там ни прятал адмирал в своем рукаве, вряд ли он рассчитывает, что вот прибудем мы трое и спасем все моря Земли.

Ганн посмотрел на него и слабо улыбнулся.

– Мне еще ни разу не удавалось проникнуть в замыслы адмирала.

Если бы друзья знали или хотя бы догадывались, насколько они ошибаются, они не медля ни секунды заставили бы пилота под страхом кровавой расправы развернуть самолет и направить его прямиком обратно в Каир.

Их приземление на посадочную полосу одной из нефтяных компаний в окрестностях Порт-Харкорта было быстрым и спокойным. И уже через несколько минут они находились в воздухе на борту вертолета, тарахтящего винтами над Гвинейским заливом. Сорок минут спустя аппарат завис над «Саундером» – принадлежащим НУМА исследовательским судном, которое и Питт, и Джордино знали достаточно хорошо и на борту которого они три раза спасались в ходе реализации заданий. Корабль в сто двадцать метров длиной, строительство которого обошлось в восемь миллионов долларов, был нашпигован самыми сложными сейсмическими, гидролокационными и батиметрическими системами.