Пока шла посадка, Егор и Юлька прятались за толстым станционным столбом. Вскоре все места в третьем вагоне были заняты, началась посадка в четвёртый. Как только в вагон вошёл последний пионер, Егор, наученный горьким опытом, втолкнул Юльку на площадку и только после этого перевёл дух: теперь всё в порядке! Потом Егор заглянул в стеклянную дверь — нет ли там Кроликова, Помидоры и других знакомых. Нет, все незнакомые. Можно заходить.

Егор усадил сестру на свободную скамейку в конце вагона — за высокой спинкой сиденья их не так-то легко было заметить.

Электричка тронулась плавно и неслышно, и весь вокзал с его разноголосой толпой и сумятицей медленно поплыл назад. Замелькали огни. Сначала их было много, потом всё меньше и меньше. Вереница домов вдруг оборвалась, открылся широкий простор полей, а по нему, как ребята в весёлом хороводе, медленно закружились редкие перелески. Из-за далёкого синего леса, будто играя в жмурки, выглянуло и тут же спряталось солнце. Только на озере, прокладывая светлые дорожки, ещё бегали его весёлые лучи. Но вот и они погасли. И сразу в вагон поползли синие тени.

Наступил вечер.

Вдруг в вагон вошли кондуктор и милиционер. У Егора сердце в пятки ушло — ведь у них не было билетов! Но кондуктор только рассеянно взглянул и зашагал в дальний конец вагона.

— Кто у вас тут за старшего?

— Марья Иванна! Она в третьем вагоне! — хором ответили ребята. — У неё билеты на всех!

— Не баловаться у меня! — погрозил пальцем милиционер. — Не то ссажу.

Кондуктор и милиционер прошли в соседний вагон, а Егор, как милиционер, погрозил Юльке:

— Слышала? Чтоб мне не реветь! А то… в милицию отведу.

Мерно стучали-убаюкивали колёса под полом. Полилась весёлая песня.

— До свиданья, мама, не горюй, не грусти, пожелай нам доброго пути!.. — повторяла вслух за пионерами Юлька.

Егору вспомнился дом, и сразу взгрустнулось: что-то там делают мама с папой? Может быть, прочитали записку и плачут? Юлька тоже приуныла. А тут ещё голодные их носы уловили вкусный запах: ребята ужинали.

— Егор, давай и мы поедим! — предложила Юлька.

Егор достал из рюкзака лук, пряники и консервы и только тут обнаружил, что забыл консервный нож.

Оставались лук и пряники. Егор очистил луковицу и протянул сестре.

— Я не буду! — замотала головой Юлька. — Он горький!

— Зато в нём витаминов много, ты же сама знаешь, мама говорила! — убеждал Егор.

— Он плакучий! — хитрила Юлька. — А ты же мне не разрешаешь плакать.

— Ничего, поплачь немного, только про себя! — разрешил Егор.

Юлька наконец попробовала и скривилась так, будто у неё отчаянно заныл зуб.

— Ты не кривись, а ешь! — шикнул Егорка. — Солдаты всё должны есть — они выносливые.

— Вот и неправда! Солдаты едят похлебку и кашу!

Тогда Егор дал сестре пряник, чтоб сладким заесть горькое. Но и это не помогло. Вдобавок ко всему Юлька начала клянчить конфету.

— Как тебе не совестно! — пристыдил сестру Егор. — Ты же знаешь, для кого мы конфеты везём!

— Мы же только по одной конфеточке. И будем долго-долго сосать, пока не прососём до самого варенья!

А запахи становились всё соблазнительнее, даже у Егора потекли слюнки. О Юльке и говорить нечего — она хныкала всё громче.

Егор наконец сдался и сунул сестре конфету. Она тут же сжевала её и опять принялась клянчить.

И Егор решился: он взял банку с консервами и, наказав Юльке сидеть тихо, как мышь, отправился по вагону.

Пионеры развлекались кто как мог: пели, глазели в окна, дрались понарошку на кулачках.

В ближнем купе — «кухне» хозяйничали девочки. Из большого термоса они наливали горячий чай в пластмассовые стаканчики, нарезали хлеб и колбасу, делали бутерброды и кормили ребят.

Егор подошёл к девочкам и неразборчиво буркнул:

— Откройте мои консервы.

Маленькая проворная девочка с густой длинной чёлкой, которая закрывала её брови, удивлённо уставилась на него. Потом переглянулась с подружкой, и обе начали тоненько хихикать.

«Что я такого смешного сказал? — подумал Егор. — Глупые девчонки!»

Он смутился и не знал, как быть дальше.

— Он не может сам банку открыть! — догадалась девочка с чёлкой. И сразу подобрела — взяла у Егора банку и толкнула под бок соседа.

— Костя, вынь нос из книги и открой консервы. Это мужское дело!

Худой и бледный мальчик в очках, к которому она обратилась, сидел у окна в углу, подобрав под себя ноги, и читал. Его длинный нос ходил по строчкам туда и обратно. Костя так увлёкся чтением, что не расслышал просьбы. Тогда девочка вырвала книгу и ловко вложила ему в руки банку и консервный нож.

— Что ты, Галка, делаешь? — возмутился Костя. — Началось самое интересное! Наши пошли в атаку…

— Ничего, ничего, вот откроешь банку и опять пойдёшь в атаку! — успокоила его Галка, а Егору дала стаканчик, в котором дымился чай. — Попей с нами за компанию!

Рука Егора сама собой потянулась к соблазнительному стакану, а другая — тоже помимо воли! — взяла бутерброд с маслом и колбасой.

Ах, до чего же вкусная была эта еда! Вкуснее всяких пирогов и тортов! Егор хотел приберечь немного для сестры, но сам не заметил, как съел всё до крошки. А Галка всё подливала и подливала в стакан.

— Представляете, — рассказывал Костя, — и вдруг командира ранили в грудь. Кровь хлынула — не остановишь! А поблизости — ни одного санитара. Хотя бы самого завалящего! Командир застонал: «Умираю, помогите, помогите!» Знаешь, о таком герое хочется писать необыкновенные стихи! И я уже немного сочинил. Послушай:

Костя так увлёкся, что кричал теперь на весь вагон. Привлечённые его голосом, многие побросали свои занятия и подошли к «кухне».

Тут Юлька протиснулась сквозь толпу и, тряхнув свою санитарную сумку, твёрдо сказала:

— Я перевяжу раненого.

— Юлька, кто тебе разрешил приходить сюда? — закричал Егорка.

— Я не к тебе, а к раненому! А ты бессовестный! Сам ешь, а мне не даёшь… Я вот маме скажу!

Узнав, что Юлька пришла перевязывать раненого из книжки, ребята принялись хохотать. А Юлька заревела.

Галка тут же налила ей чаю в голубой пластмассовый стаканчик и положила на хлеб самый толстый кусок колбасы. Девчонки натащили ей конфет и напихали их в карман фартука. И даже похвалили Юльку:

— Хорошенькая девочка!

— Как тебя зовут?

— Юлия.

— А куда ты едешь?

Егор всё время делал сестре знаки, чтобы она не проговорилась, но Юлька не то от усталости, не то от сытости и всеобщего внимания совсем разомлела. Когда девчонки стали расстёгивать её санитарную сумку, чтобы наложить туда конфет, она строго сказала:

— Вы мою санитарную сумку не трогайте, а то прольёте йод. Чем я тогда буду раны мазать? Вы их лучше положите в Егоркин рюкзак к нашим конфетам, мы всё вместе во Вьетнам и отвезём!

— Так ты тоже во Вьетнам едешь? — Галка так высоко подняла брови, что они совсем спрятались под чёлку.

Все опять засмеялись, а Юлька вынула конфету изо рта и надулась:

— Сами тоже на войну едут, а надо мной смеются!

— Что это она такое говорит? — удивилась Галка и переглянулась с Костей, но Костя прижал палец к губам и сказал:

— Т-с-с! Ну, конечно, мы тоже едем на войну! — И к Юльке: — Ты не обращай на них внимания. Они просто так.

— А она и не обращает, — сказал Егор и толкнул сестру в бок.

Юлька ещё больше рассердилась:

— Не дерись, Егорка! Сам же наган взял!

Ребята покатывались со смеху, разглядывая Егоркин деревянный наган, а девчонки тормошили Юльку, гладили её по голове и приговаривали над ней, как над младенцем:

— Какая храбрая! А что же ты не взяла с собой кукол?

Юлька заважничала:

— Куклам на войне делать нечего. Они такие неженки, попадут под дождь и размокнут.

Егор ей глазами и так и сяк — ничего не понимает!