— Да, сестра, — сказала Морин, не понимая, что еще от нее ожидают.

Ее удивило, что сестра Брамфет сочла необходимым объяснить свое присутствие простой студентке, и она с некоторой неуверенностью смотрела, как сестра Брамфет плотнее завернулась в плащ и быстро зашагала к дальней лестнице. Ее комната была этажом выше, прямо рядом с квартирой Матроны. Дойдя до площадки, она обернулась и хотела что-то сказать, когда медленно открылась дверь спални Ширли Бэрт, которая высунула в коридор взлохмаченную голову.

— В чем дело? — спросила она сонным голосом. Сестра Брамфет направилась к ним:

— Ничего, дорогая. Я только что вернулась ил палаты больного и иду спать. А Мории пришлось встать, чтобы сходить в туалет. Вам не о чем беспокоиться.

По Ширли нельзя было сказать, что она беспокоится. Она побрела к лестничной площадке, заворачиваясь в халат. Спокойно и благодушно она сказала:

— Когда Морин просыпается, я тоже встаю. Мы всегда все делаем одинаково с тех пор, как родились. Можете спросить у мамы!

Немного неуверенная после сна, но вовсе на возмущенная тем, что семейный феномен продолжает действовать, она плотно закрыла дверь своей спальни, как человек, который, проснувшись, решил уже не ложиться.

— Нечего и пытаться снова уснуть в такую бурю. Я хочу сварить какао. Принести вам наверх чашку какао, сестра? Это поможет вам заснуть.

— Нет, благодарю вас, дорогая. Не думаю, что мне будет трудно уснуть. Только ведите себя тихо, чтобы не разбудить остальных. И не простудитесь. — Она снова повернулась к лестнице.

Мории сказала:

— Кажется, Фоллон тоже проснулась. Во всяком случае, у нее горит лампа.

Все трое обернулись в коридор, куда из замочной скважины в двери Джозефины Фоллон пробивался узкий лучик света и падал на противоположи ную стену маленьким светящимся пятном.

Ширли сказала:

— Тогда мы отнесем ей какао. Наверное, она проснулась и читает. Пойдем, Морин! Спокойной ночи, сестра.

Они зашаркали шлепанцами по коридору, направляясь к маленькой буфетной в дальнем конце. После секундной паузы, во время которой сестра Брамфет пристально смотрела им вслед с напряженным лицом и бесстрастным выражением глаз, она наконец повернулась и поднялась к себе.

Ровно через час после этого — неслышно и незаметно для всех обитателей Найтингейл-Хаус — ослабевшая оконная рама в оранжерее, которая лихорадочно дергалась на протяжении всей ночи, рухнула внутрь и разбилась на плиточном полу на мелкие осколки. Словно хищник, рыскающий в поисках добычи, внутрь ворвался бешеный ветер. Его ледяное дыхание разметало журналы на плетеном столике и заставило колыхаться широкие листья пальм. Наконец он налетел на длинный белый буфет, установленный под полками с растениями. Накануне вечером тот, кто последним шарил в его глубине, неплотно прикрыл дверцу, которая так и оставалась открытой, вися на петлях. Но теперь ветер заставил ее тихо раскачиваться взад-вперед, пока — словно ему наскучило это занятие — наконец не закрыл ее мягким, решительным толчком.

А все живое под крышей Найтингейл-Хаус спало крепким сном.

Кристину Дейкерс разбудила трель будильника, стоящего на прикроватной тумбочке. Слабо светящийся циферблат показывал 6.15. Даже с раздвинутыми шторами в комнате царил полный мрак. Квадрат слабого света, лежащий на полу, как она знала, падал не от двери, а от отдаленных огней больницы, где ночной персонал уже собирался выпить первую чашку чаю. Девушка полежала с минуту, стараясь окончательно проснуться и сосредоточиться мыслями на предстоящем-дне. Несмотря на дикую бурю, спала она очень хорошо и только в какое-то мгновение сквозь сон ощутила ураганный ветер и шум. С внезапной радостью она почувствовала, что готова уверенно встретить наступающий день. Казалось, вдруг рассеялись все тревоги и дурные предчувствия, угнетавшие ее накануне и всю последнюю неделю. Теперь они представлялись просто следствием переутомления и временной депрессии. После смерти Пирс она словно попала в темный туннель, где царили печаль и неуверенность, но сегодня утром каким-то волшебным образом Кристина снова вынырнула па дневной свет. Это было похоже на пробуждение в рождественское утро, когда она была ребенком. Или на летние каникулы после целого года занятий. Или на ощущение себя здоровой после болезни с уютным сознанием, что мама дома и что впереди ее ждут все утехи выздоравливающей. Это было возвращением к знакомой жизни.

Впереди сиял новый день. Она припомнила все его обещания и удовольствия. Утром будет лекция по лекарствам. Это очень важно. Она всегда отставала в изучении лекарств и их дозировки. Потом, после перерыва на кофе, мистер Куртни-Бригс проведет свой семинар по хирургии. Считалось большим преимуществом, что такой известный хирург намерен уделить столько своего драгоценного времени обучению медсестер. Девушка немного побаивалась его, особенно шквала его вопросов. Но сегодня она будет храброй и станет отвечать ему уверенно. Затем днем больничный автобус отвезет их группу в местную клинику матери и дитя, чтобы посмотреть на работу тамошнего персонала. Это тоже очень важно для тех, кто со временем собирается стать районной медсестрой. Она еще немного полежала, с удовольствием обозревая предстоящую программу дня, затем встала, надела тапочки, дешевый халатик и двинулась по коридору в подсобную комнатку студенток.

В Найтингейл-Хаус девушек поднимали ровно в семь часов утра, но большинство студенток, привыкших вставать рано во время дежурства в палатах, предпочитали заводить будильник на 6.30, чтобы иметь время выпить чаю и поболтать. Все ранние пташки были уже на месте. В небольшой комнатке ярко горел свет, было по-домашнему уютно и, как всегда, пахло туалетным мылом, чаем и кипяченым молоком. Обстановка была спокойной и веселой. Сестры Бэрт тоже находились здесь, чуть припухшие после сна, и каждая плотно куталась в ярко-красный халат. Морин держала на коленях портативный приемник и покачивала бедрами и плечами в такт бодрой музыки, которую транслировала станция Би-би-си. Ее двойняшка водрузила на поднос их большие кружки и шарила в жестянке в поисках бисквитов. Кроме них в комнате находилась еще Мадлен Гудейл, которая, укутавшись в старый клетчатый халат, следила за чайником, ожидая, когда из его носика вырвется первая струйка пара. В состоянии оптимизма и облегчения Кристина Дейкерс готова была обнять их всех.

— А где же сегодня Фоллон? — спросила Морин Бэрт, впрочем, без особого интереса.

Джозефина Фоллон была известна тем, что вставала позже всех, но обычно одна из первых готовила себе чай. У нее была привычка уносить его в спальню, чтобы снова понежиться в постели до самого последнего момента, чтобы только успеть к завтраку. Но сегодня утром ее заварной чайник и чашка с блюдцем из одного сервиза все еще стояли в буфете рядом с банкой китайского чая, который Фоллоп предпочитала тому крепкому коричневому напитку, который, по мнению остальных, необходимо было выпить перед наступлением дня.

— Я позову ее, — предложила Кристина Дейкерс, готовая услужить всем и жаждущая отпраздновать свое освобождение от напряжения последних недель, проявляя великодушие и щедрость.

— Подожди немного, тогда ты сможешь отнести ей чашку из моего чайника, — остановила ее Морин.

— Она не любит индийский чай. Я посмотрю, проснулась ли она, и тогда скажу ей, что чайник уже кипит.

Кристина Дейкерс даже хотела приготовить Фоллон ее чай. Но тут же передумала. Не то чтобы Фоллон была особенно нетерпима и непредсказуема, но почему-то подруги не вмешивались в ее дела и не трогали ее вещи, так же как и не ожидали, чтобы она поделилась с ними чем-нибудь. Вещей у нее было немного, но все были очень дорогими, элегантными, старательно выбранными и до такой степени казались неотъемлемой частью ее личности, что прикасаться к ним было святотатством.

Кристина Дейкерс чуть ли не вприпрыжку пустилась по коридору к спальне Фоллон. Дверь была незаперта, но ее это не удивило. С тех пор как одна из студенток тяжело заболела и не смогла добраться до двери, чтобы отпереть ее, девушкам запретили запираться на ночь. После смерти Пирс некоторые все же поворачивали ключ в замке, и если сестры замечали это, то никому не делали замечаний. Вероятно, сами они тоже спали более спокойно за запертой дверью. Но Фоллон не боялась.