Он осторожно потянул девушку за руку, поднимая ее со стула на ноги:

— Пойдемте, Морэг. Я провожу вас в общежитие медперсонала. Вы слишком важный свидетель, и я не хочу, чтобы вы подхватили пневмонию до того, как я воспользуюсь случаем и сниму с вас показания.

— Ничего я не стану писать. Я не больно-то грамотная.

— За вас все запишут. Вам только останется подписать, и все.

— Тогда ладно. Я же не идиотка. Думаю, свое имя я сумею написать.

А ему необходимо быть рядом, чтобы убедиться в этом. Он решил, что сержант Мастерсон добьется от Морэг не больше толку, чем инспектор Ьейли. Лучше уж ему самому снять с нее показания, даже если это будет означать, что в Лондон он вернется позже планируемого времени.

Но это время не будет потрачено зря. Повернувшись, чтобы захлопнуть за собой дверь — у нее не имелось замка, — он, первый раз с того момента, как был найден никотин, почувствовал себя почти счастливым. Наконец-то он сделал шаг вперед. Можно сказать, что в целом денек выдался не таким уж плохим.

Dance macabre4

Было без пяти семь утра следующего дня. Сержант Мастерсон и детектив-констебль Грисон, вместе с мисс Коллинз и миссис Манси, находились на кухне Найтинтейл-Хаус. Мастерсону казалось, что все еще полночь, сырая и холодная. На кухне стоял аромат свежеиспеченного хлеба — настоящий деревенский запах, навевающий покой и ностальгию. Однако мисс Коллинз отнюдь не являла собой образ добродушной и приветливой деревенской кухарки. Подбоченясь и плотно сжав губы, она следила за тем, как Грисон ставит на среднюю полку холодильника бутылку с молоком.

— И какую они могут взять? — спросил сержант.

— Первую, что подвернется под руку. Как тогда, разве нет?

— Так они, по крайней мере, утверждают. Но у меня есть идея получше, чем просто сидеть и наблюдать за ними. Я тут кое-что придумал.

— Давайте. А мы понаблюдаем.

Немного погодя в кухне появились близнецы Бэрт. Обе не произнесли ни слова. Ширли открыла дверцу холодильника, и Морин взяла первую попавшую под руку бутылку. В сопровождении Мастерсона и Грисона они проследовали через пустынный и гулкий холл к демонстрационному залу. Зал был пуст, и занавеси опущены. Две флуоресцентные лампы освещали стоящие полукругом пустые стулья и высокую, узкую койку с прислоненным к подушкам манекеном гротескного вида — с дырой вместо рта и двумя зияющими отверстиями-ноздрями. Так же молча близняшки занялись своими приготовлениями. Морин поставила на передвижной столик бутылочку и аппарат для искусственного кормления и подкатила все это к койке. Достав из разных шкафчиков инструменты и пузырьки, Ширли разместила их на том же столике. Полицейские наблюдали за ними. Все действия заняли примерно двадцать минут, наконец Морин заявила:

— Это все приготовления, какие мы делали до завтрака. Перед нашим уходом зал выглядел точно так же.

— Ну хорошо, — сказал Мастерсон. — Теперь мы переведем стрелки наших часов на восемь сорок — на то время, когда вы вернулись обратно. Не вижу смысла тянуть волынку. Остальных студенток мы тоже пригласим сюда.

Близнецы послушно перевели свои карманные часы, а Грисон позвонил в библиотеку, где ожидали собравшиеся студентки. Девушки появились почти сразу же и в том же порядке, что и в то злополучное утро. Первой вошла Мадлен Гудейл, за ней одновременно Джулия Пардоу и Кристина Дейкерс. Ни одна из них не сделала попытки заговорить. Молча они расселись на стоявшие полукругом стулья, слегка поеживаясь, словно в помещении было холодно. Мастерсон отметил про себя, что они избегают смотреть на манекен. Когда все расселись по местам, он обратился к Морин:

— Ну хорошо, сестра. Теперь можете продолжить демонстрацию. Начинайте подогревать молоко.

Морин удивленно посмотрела на него.

— Молоко? Но ведь никто не смог бы… — Она запнулась.

— Никто не смог бы подмешать в него отраву? — докончил за нее Мастерсон. — Не беспокойтесь. Просто продолжайте. Я хочу, чтобы вы в точности повторили те действия.

Морин наполнила большой кувшин горячей водой из крана и, не откупоривая бутылочку, поставила ее туда на несколько секунд, чтобы подогреть молоко. Заметив нетерпеливый кивок Мастерсона, она сорвала крышку с бутылочки и налила молока в мензурку. Затем взяла со столика термометр и измерила температуру жидкости. Все словно зачарованные следили за ней. Без дальнейших указаний Морин взяла зонд и вставила его в безжизненный рот манекена. Ее руки действовали ловко и уверенно. Наконец она подняла стеклянную воронку выше уровня головы и остановилась.

— Продолжайте, сестра. Ничего страшного, если манекен слегка намокнет. Для этого он и сделан. Немного теплого молока вряд ли может разъесть его внутренности.

Морин слегка замешкалась. Сейчас глаза всех присутствовавших были прикованы к тонкой белой струйке. Вдруг она остановилась и, продолжая высоко держать руки, замерла в неудобной позе статуи.

— В чем дело? — произнес сержант. — Что-то не так?

Морин опустила мензурку к носу, затем, не говоря ни слова, передала ее своей сестре. Ширли понюхала жидкость и посмотрела на Мастерсона:

— Но ведь это не молоко, да? Это дезинфицирующий раствор. Значит, вы хотели проверить, сможем ли мы определить это или нет?

— Вы хотите сказать, что в прошлый раз это тоже была жидкость для дезинфекции? — спросила Морин. — Или что молоко было отравлено до того, как мы взяли его из холодильника?

— Нет. В тот раз с молоком было все в порядке. Что вы сделали с бутылочкой после того, как перелили молоко в мензурку?

— Я отнесла ее к мойке — вот туда, в угол, — и ополоснула. Извините, я об этом совсем забыла. Мне следовало сделать это раньше.

— Ничего страшного. Сделайте это сейчас. Морин поставила бутылочку на столик рядом

с мойкой, а помятую крышечку положила рядом. Ширли взяла ее и неожиданно замерла.

— Что такое? — тихо спросил Мастерсон. Девушка в замешательстве повернулась к нему:

— Здесь что-то не так. Не так, как было тогда.

— Не так, как тогда? Тогда вспоминайте. Не волнуйтесь. Постарайтесь успокоиться и вспомнить.

В зале повисла звенящая тишина. Затем Ширли резко повернулась к сестре:

— Я поняла, в чем дело, Морин! Все дело в крышке от бутылочки! Когда мы в тот раз брали стерилизованную бутылочку из холодильника, У нее была серебристая крышка. А когда мы после завтрака вернулись с ней в демонстрационную, она оказалась другой. Помнишь? Она была золотистой. Это было молоко с Чаннел-Айленд.

— Да, я тоже об этом вспомнила, — спокойно сказала сестра Гудейл со своего места. — Та крышка, которую я видела, была золотистого цвета.

Морин вопросительно посмотрела па Мастер-сона.

— Значит, кто-то подменил крышку? — удивленно спросила она.

Не успел он ей ответить, как Мадлен Гудейл снова спокойно сказала:

— Не обязательно крышку. Могли подменить и всю бутылочку.

Мастерсон промолчал. Выходит, старина Делглиш оказался прав! Решение использовать жидкость для дезинфекции было хорошо продуманным и взвешенным. Бутылочку, из которой пила Морэг Смит, подменили на бутылочку с едкой жидкостью. А куда же девалась настоящая? Почти наверняка ее оставили в маленькой кухоньке на этаже сестер. Разве не жаловалась сестра Гиринг мисс Коллинз, что молоко оказалось каким-то водянистым?

Делглиш быстро управился с делами в Скотлнед-Ярде и к одиннадцати часам был уже в Северном Кенсингтоне.

Дом сорок девять па площади Миллингтона оказался большим, обветшалым зданием в итальянском стиле с осыпавшейся по фасаду штукатуркой. В нем не было ничего примечательного. Он выглядел совершенно типичным для этой части Лондона. Внутри он явно разделялся на комнаты по типу общежития, поскольку в каждом окне висели разномастные занавески, а кое-где их не было вовсе. От дома исходила та же атмосфера таинственности и чрезмерной обособленности, что и от всего района. Делглиш обнаружил, что на крыльце нет ни скамейки, ни кнопки звонка, список жильцов также отсутствовал. Входная дверь оказалась незапертой. Пройдя через стеклянные двери, он попал в холл, где его встретил запах прокисшей еды, половой мастики и грязного белья. Оклеенные толстыми, потрескавшимися от времени и выкрашенными в коричневый цвет обоями стены холла блестели так, словно за много лет пропитались жиром и потом. Пол и лестницу застилал узорчатый линолеум, замененный новыми, более светлыми, кусками в тех местах, где старый пришел в такую негодность, что стало опасно ходить, а в основном — зашарканный и драный. Стены лестничного пролета были выкрашены в казенный зеленый цвет. Нигде никаких признаков жизни, но даже в это время дня Делглиш улавливал ее присутствие за плотно закрытыми, пронумерованными дверями, пока никем не остановленный поднимался по лестнице.