— Я в курсе этого, — перебил его Делглиш. — Так это все, что вы можете рассказать мне?

В голосе адвоката послышались неодобрительные потки.

— Я и так уже сообщил вам больше чем достаточно фактов о ее прошлом и о ее финансовом положении — в том объеме, в котором они мне известны. Что же касается последних событий ее интимной жизни, то тут, боюсь, ничем не могу вам помочь. Мисс Фоллон редко советовалась со мной. Да у нее и не возникало причин для этого. Последний раз она обращалась ко мне по поводу своего завещания. Полагаю, вам уже известно о его условиях не хуже моего. Единственной наследницей объявлена мисс Гудейл. Все состояние оценивается приблизительно в двадцать тысяч фунтов.

— А до этого было какое-то другое завещание?

То ли Делглишу показалось, то ли ои и в самом деле уловил, как слегка напряглись мышцы лица адвоката и едва заметно сдвинулись брови, пока он выслушивал не слишком желанный для себя вопрос.

— Их было два, однако второе так и осталось неподписанным. Первое, составленное после достижения совершеннолетия, оставляло все различным благотворительным медицинским фондам, включая исследования в области лечения рака. Второе она предполагала оформить по случаю своего брака. У меня сохранилось ее письмо.

Адвокат протянул его Делглишу. Оно было отправлено из Вестминстера и написано твердым, уверенным и совсем не женским подчерком.

«Дорогой мистер Эркюхарт!

Пишу, чтобы поставить Вас в известность о своем предстоящем замужестве с мистером Питером Куртни, которое состоится 14 марта и будет оформлено в регистрационной палате Мэрилебона. Он актер; возможно, Вы слышали о нем. Будьте добры подготовить завещание, чтобы я могла подписать его к указанной дате. Я хочу оставить все свои деньги мужу. Его полное имя — Питер Альберт Куртни Бригc. Без дефиса. Полагаю, Вам необходимо знать это для составления завещания. Мы собираемся жить по этому же адресу.

Кроме того, мне потребуются деньги. Не были бы Вы так любезны попросить Варрапдеров приготовить для меня к концу месяца 2 000 фунтов? Заранее благодарю Вас. Надеюсь, что у Вас и мистера Сартиса все в порядке. Искренне Ваша,

Джозефина Фоллон».

Холодное, деловое письмо, подумал Делглиш. Никаких объяснений. Никаких рассуждений. Никаких выражений счастья или надежд. И, если уж на то пошло, нет приглашения на свадьбу.

— Варрандеры — это ее биржевые брокеры, — пояснил Эркюхарт. — Она всегда вела свои дела с ними через нас, а мы вели все ее деловые бумаги. Она хотела, чтобы этим занимались мы. Говорила, что предпочитает путешествовать налегке.

Он повторил эту фразу, самодовольно улыбаясь, словно находил ее чем-то примечательной, затем посмотрел на Делглиша, как бы ожидая его комментария.

— Сартис — мой клерк, — продолжил адвокат. — Она всегда спрашивала о нем.

Похоже, этот факт он находил более загадочным, чем содержание самого письма.

— Питер Куртни повесился, — сказал Делглиш.

— Совершенно верно, за три дня до свадьбы. И оставил записку для коронера. К счастью, на судебном дознании ее не зачитывали. В ней все предельно ясно изложено. Куртни писал, что собирался жениться с целью разрешить свои финансовые и личные проблемы, однако в последний момент обнаружил, что не в силах пойти на это. Он явно был законченным игроком. Насколько мне известно, непреодолимое увлечение азартной игрой является заболеванием, родственным алкоголизму. Я мало что понимаю в его симптомах, но вполне допускаю, что последствия могут быть самыми трагичными, особенно для актера, чей доход хотя и не мал, по крайне непостоянен. Питер Куртни увяз в долгах по уши и был не в состоянии избавиться от пагубного пристрастия, из-за которого его долг день ото дня становился все более внушительным.

— А что насчет личных проблем? Насколько я в курсе, он был гомосексуалистом. В свое время об этом ходили сплетни. Вам известно, знала ли об этом ваша клиентка?

— У меня нет на этот счет никаких сведений. Крайне сомнительно, чтобы она не знала, раз уж дело дошло до помолвки. Хотя, конечно, она могла оказаться до такой степени самоуверенной и наивной оптимисткой, что надеялась вылечить его. Я отсоветовал бы ей выходить за него замуж, спроси она моего мнения, но, как я уже говорил, она со мной не советовалась.

И вскорости, всего через пару месяцев, подумал Делглиш, она поступила в школу медсестер при клинике Джона Карпендера и начала спать с братом Питера Куртни. Почему? Потому что ей было одиноко? Или скучно? В отчаянной попытке все забыть? Или расплачивалась за услуги? Тогда какие? Может, это обыкновенное сексуальное влечение, особенно если учесть, что физический контакт значительно проще, когда речь идет о человеке, по внешним данным являющемся имитацией недавно утраченного возлюбленного? Или ей необходимо было вернуть себе уверенность, что она способна привлекать к себе мужчин с нормальной, гетеросексуальной ориентацией? Сам Куртни-Бригс считал, что инициатива исходила от нее. И несомненно, именно она положила конец этой любовной связи. Трудно было ошибиться — хирург был обижен на женщину, которая по собственной воле решила расстаться с ним до того, как успела ему надоесть. Вставая с кресла, Делглиш сказал:

— Брат Питера Куртни работает хирургом-консультантом в клинике Джона Карпендера. Но вы, вероятно, об этом знаете.

Генри Эркюхарт скривил губы в натянутой улыбке:

— Конечно знаю. Стивен Куртни-Бригс мой клиент. В отличие от своего брата он оставил дефис в своей фамилии и добился большого успеха в жизни. — И без всякой связи добавил: — Когда умер брат, он находился в отпуске, на яхте своего друга в Средиземном море. Он немедленно вернулся домой. Для него смерть брата была не только серьезным потрясением, но и поставила его в весьма неловкое положение.

Так оно и должно было быть, подумал Делглиш. Хотя мертвый Питер ставил его в куда менее неловкое положение, чем живой. Несомненно, Стивену Куртни-Бригсу поначалу льстило наличие в семье известного актера, младшего брата, который, не конкурируя с ним, мог добавить блеска к патине его успеха и обеспечить ему доступ в сумасбродный мир сцены. Однако актив превратился в пассив; герой превратился в объект насмешек или в лучшем случае жалости. Такое падение трудно было бы простить.

Пятью минутами позже Делглиш, обменявшись рукопожатиями с Эркюхартом, оставил его кабинет. Когда он проходил через холл, девушка за коммутатором, заслышав его шаги, оглянулась, вспыхнула и застыла на мгновение в замешательстве с телефонным штекером в руке. Она была хорошо вышколена, но все-таки недостаточно хорошо. Не желая смущать ее и дальше, Делглиш улыбнулся ей и быстрым шагом покинул здание. Он не сомневался, что, выполняя указание Эркюхарта, она пыталась дозвониться до Стивена Куртни-Бригса.

Сэвил-Меншс, находившийся неподалеку от Мэрилебон-роуд, представлял собой большой дом конца викторианской эпохи — респектабельный и солидный, но без показной роскоши — со сдаваемыми внаем квартирами. Мастерсону, как он и ожидал, не сразу удалось отыскать место для парковки машины, поэтому в дом он вошел уже позже половины восьмого. Большую часть холла занимали лифт, огражденный вычурной металлической решеткой, и стойка, за которой восседал портье в униформе. Мастерсон, в намерения которого не входило распространяться о целях своего визита, небрежно кивнул портье и взбежал яверх по лестнице. Квартира номер 23 располагалась на втором этаже. Нажав кнопку дверного звонка, он приготовился ждать.

Однако двери почти сразу же распахнулись, и он едва не упал при виде возникшего перед ним видения. Им оказалась похожая на карикатуру на размалеванную проститутку женщина в коротком платье из огненно-красного шифона, которое выглядело бы нелепым даже на куда более молодой особе. До неприличия низкое декольте выставляло напоказ не только ложбинку между ее отвисшими грудями, но и чашечки бюстгальтера. Толстый слой пудры тщетно пытался прикрыть увядшую, испещренную морщинками пергаментную кожу. Ресницы были густо накрашены; ломкие, сухие волосы, обесцвеченные до неестественной белизны, мелкими буклями обрамляли нарумяненное, как у куклы, лицо; намазанный ярко-красной помадой рот раскрылся от удивления. Их замешательство было обоюдным. Оба вытаращились друг на друга с таким недоумением, словно не верили собственным глазам. То, как выражение облегчения сменилось разочарованием, выглядело почти комичным.