– Надеюсь, отравленных болтов вы там больше не применяли? – спросил Лонар. – Кто вообще были эти люди?

– Все отравленные болты мы выбросили вскоре после того, как покинули город. А преследовавший наших отряд принадлежал герцогу Ланишу.

– Больше вас не преследовали?

– Может быть, и преследовали, не знаю. Братья забрали себе заводных лошадей и быстро пошли одвуконь, через пару дней соединившись с основной группой. Перед этим им пришлось еще полдня провести на месте схватки, подлечивая своих раненных, чтобы они смогли продолжить путь. Основная группа перед этим заехала в деревню, где оставили телеги и забрали своих коней. После этого двинулись к месту сбора. Когда оба отряда соединились, вам отправили птиц.

– Яд, который мы захватили у черных и использовали в Гортане, еще остался? – спросил я.

– Есть еще немного, – ответил Маркус. – А вам для чего, мастер?

В присутствие других братьев, кроме Лонара, он обращался ко мне подчеркнуто уважительно.

– Спрячьте его подальше, – сказал я. – Применять будем лишь в крайних случаях при условии, что такое применение будет одобрено и вами, и мной. Еще не хватало нам с вами порушить все то, что создано таким трудом и кровью наших товарищей только из-за того, что возникло желание искать простые решения.

– Герцог все равно поднимет шум, – заметил Лонар.

– Ну и пусть поднимает, – ответил я. – Все равно у него нет никаких доказательств того, что это наша работа, а подозрения к делу не пришьешь. Да и не будет он сильно шуметь: у него самого рыльце в пушку, не в его интересах раздувать эту историю. Орден он, может быть, замарает, но и сам вымажется в дерьме по самые уши.

– Извините, мастер, я не совсем понял ваши слова насчет подозрений, – обратился ко мне глава группы. – Для чего их пришивать?

– Не обращайте внимания, Стах, – ответил я. – Это просто такое выражение из моего мира, означающее, что ты о чем-то догадываешься, но обвинить кого-то на основании своих догадок не можешь. Ваша группа сработала очень хорошо. Вас просто подвела случайность, от которой никто не застрахован, особенно когда действует на чужой территории.

– У меня много кандидатов на вступление в орден, – сказал Лонар. – Мы с вами решили пока не увеличивать число его членов, но шесть человек, взамен погибших надо принять.

– Примем, – согласился Маркус. – Когда твои люди с птицами должны быть на побережье, завтра?

– Если ничего не задержит в пути, то через два дня.

– Почти пять с половиной сотен лиг. Если птицы будут лететь по прямой с короткими ночевками, им потребуется всего пара дней, не больше. Значит, через четыре, максимум пять дней они должны прилететь. Группы для передачи птиц агентам готовы?

– Все давно готово, – ответил Лонар. – Ждем только результата. Каждому отвезем по три граши. Одну со своим отчетом они должны будут отправить сразу же, чтобы мы могли проконтролировать, долетят они или нет, а пара останется с ними. Пошлют только тогда, когда будут действительно важные сообщения. Шифр им передадут вместе с птицами.

– Ладно, я вас оставлю, – сказал я. – У меня сейчас по расписанию литературные чтения. Обучили вы моих жен языку ордена на мою голову. Теперь у меня по полдня или поэзия, или проза. Вообще-то, мне с ними приятно сидеть и рассказывать, слушательницы они замечательные. Только вот меры ни в чем не знают, все им мало. Еще и петь приходится.

– Петь? – удивился Маркус. – И что же вы им поете, мастер?

– Песни моей родины, что же еще? Ваши петь вообще невозможно: музыки нет, текст корявый. А голос вы мне подправили, спасибо.

– А можете что-нибудь спеть нам? – спросил Лонар.

– Я еще в ордене не пел! – рассмеялся я и, увидев, что он готов обидеться, добавил. – Ладно, но только одну песню, мне уже давно пора идти, а голос надо поберечь для дома. Мне еще полдня перед женами выступать. Спою-ка я вам песню о тревожной молодости. Слова там вроде все понятные, даже слово снег знаете, хотя его здесь не бывает.

Забота у нас простая,

Забота наша такая:

Жила бы страна родная,

И нету других забот.

Когда я закончил, все некоторое время сидели молча. Чувствовалось, что на них моя песня произвела большое впечатление. Даже Стах, который еще не знал языка и не понял ни слова из пропетого, не остался равнодушным.

– Теперь я понимаю ваших жен, – сказал Маркус. – Действительно, ничего общего с нашими песнями.

– Это вы еще не слышали, как у нас поют с музыкальным сопровождением, – вздохнул я. – Ваши инструменты так же плохи, как и ваши песни. Если когда-нибудь появиться такая возможность, обязательно займусь их усовершенствованием.

Маркус ошибся со своим прогнозом на два дня, и птицы вернулись в свой домик с побережья к вечеру седьмого дня, считая со времени нашего разговора. По прикрепленным запискам прочли, что братьев задержал в пути сильный ветер. На следующий день пять небольших групп братьев ордена с закрытыми тканью клетками с грашами отправились в соседние королевства. А еще через восемь дней после этого в «голубятню», как стали называть домики для грашей, прилетела первая птица. Через декаду их было уже больше четырех десятков. Шесть птиц так и не прилетели, видимо, погибли в пути. На всякий случай мы направили к их агентам братьев проверить, все ли с ними в порядке. Мне во дворец тоже передали клетку с двумя птицами. Клетка была красивая, птицы – тоже ничего, так что мы их определили в большую гостиную. По ночам они иной раз начинали орать, но до спальни их крики не долетали и нам не мешали. Ухаживали за ними братья, которые несли караул у наших дверей. Им оставляли ключ, чтобы можно было в наше отсутствие накормить птиц и почистить клетку.

Наши тренировки с Карой прекратились сами собой. Первой от них отказалась Алина, живот которой заметно увеличился в объеме. Она боялась, что резкие движения могут повредить плоду. Потом все реже стал приходить я. Я уже перерос свою учительницу, и только время от времени заходил позвенеть с ней мечами. Следующим начал сачковать Ник: Алины на тренировках не было, а дальнейшие занятия уже мало что ему давали в части роста мастерства. Оставшись одна, Лана после трех занятий тоже отказалась заниматься, и Кара прекратила ежедневные хождения в наш дворец к великой радости Игнара, который полюбил ее неожиданно сильно для бабника с его стажем.

Алина записала «Руслана и Людмилу» на русском языке, долго сидела с этими записями в руках, читая и перечитывая, а потом решительно убрала в ящик стола свою почти законченную рукопись, и начала все сначала. Я попытался возражать: работу она проделала огромную, а стихи, на мой взгляд, получились очень даже неплохие. Возражал только до тех пор, пока она не дала мне прочесть то, что из-под ее пера вышло на этот раз. Действительно, все познается в сравнении. Прежде были просто рифмованные строчки, сейчас это были стихи, написанные совсем в другой манере. Я не знаток поэзии, и мне трудно это объяснить, но я просто сразу понял, что и в нашем мире с таким даром моя жена обязательно создала бы себе имя. Если бы у меня и так не было к ней огромного уважения, я бы преисполнился им сейчас. В Лане поэтический дар так и не прорезался, зато она все-таки неплохо научилась играть на своем скверном аналоге гитары. Девушка, благодаря улучшенной магом памяти, сходу запоминала и слова, и музыку тех песен, которые я им исполнял, и требовала новых. Я уже спел все песни, которые знал в исполнении Шульженко, то, что подходило, по моему мнению, из репертуара Магомаева, Пьехи, Миансаровой, а ей все было мало. Вот и сейчас, стоило мне приехать из ордена, как она начала выжимать из меня очередную песню.

– Ну что тебе стоит? Родная жена должна выпрашивать у мужа песню, как милостыню!

– Ну ладно, – согласился я. – Спою, так и быть, только ты ко мне больше сегодня с песнями приставать не будешь, договорились?

– Договорились! – согласно кивнула она, устраиваясь на моих коленях.

Вроде и женщина, а посмотришь – девчонка девчонкой!