А стол чудесный, накрыто по-простому, по-деревенски, и в распахнутые окна шпарит лето с запахом сена, на горизонте озеро блестит. Вдоль стола разъезжает Дик на инвалидной коляске и со всеми чокается; правая нога и левая рука юбиляра упакованы в белую гадость, которую все по привычке зовут гипсом. Коляска бегает на шести лапах из штатных восьми, потому что передние Дик переделал под манипуляторы; в одном коляска держит бутылку, в другом стакан. Никто, в общем, не удивляется – это же Дик. На свои сто десять наш заслуженный старый черт гулял со ссадиной во весь лоб: слишком глубоко нырнул в то самое озеро, что блестит за окном, и стукнулся о камень.

В семье не принято завидовать, принято радоваться за других, но про себя каждый думает: мне бы такой непрошибаемый оптимизм и волю к жизни.

Манга по-прежнему дуется.

– Ты чего? – спрашиваю. – У нее же нюх собачий. Или медвежий. Ну, ты понимаешь, о чем я.

– Да плевала я на ее нюх. Она не местная, чего с нее взять.

– А-а, ты обиделась, что наши заржали?

– Догадался, смышленый. Всегда был умен.

Чувствую, что это цитата, только откуда – не помню, но в книге после этих слов, кажется, начинали убивать. На всякий случай делаю предельно невинную физиономию и подливаю Манге шампанского.

– А может, наоборот, – говорю. – Может, вы, япошки, для нее все на одно лицо. Что мужик, что баба…

Манга буравит меня своими анимешными глазками и цедит равнодушно:

– Пошутил? Шути еще.

– Извини.

– Вспоминается мне реклама времен Второй мировой, – произносит Манга вкрадчиво. – Американская реклама военного займа. Там у них был солдат без ноги – и написано: «Японцы не такие косые, как мы думали»…

– Вот это по-нашему, – говорю. – Вот такой я тебя люблю. Вздрогнем?

– Я тебя тоже люблю. Потому что ты красивый. Но дура-ак…

Вздрогнули.

Тем временем Дик подъехал к Бенни, но его как бы и не заметил, а сунулся к Урсуле и завел с ней оживленную беседу. Мы наблюдаем. Бенни побаивается. Не всерьез еще, но так, опасается. Урсула же явно не замечает, в какое неудобное положение ее новоиспеченный благоверный поставил всю семью. Я общался с «мишками» и более-менее научился их понимать: судя по тому, как она держит уши, ей среди нас комфортно. Многочисленных лучей неприязни, бьющих в обалдуя Бенни со всех сторон, Урсула не чует. Это довольно странно, при ее-то природной чувствительности, но ведь прикидываться дурочкой она просто не может. Не управляют «мишки» моторикой, как мы. У них если правда не написана на морде, ее всегда можно прочесть по ушам. Они ребята прямые… А может, Урсула и есть дурочка? Или, напротив, дьявольски опытная особь, из прожженных дипломатов-переговорщиков, которые врать все равно не умеют, зато обучены надежно контролировать свои эмоции. Хотя куда ей, молодая еще.

– Какая пушистая, – снова умиляется Манга, уже вполголоса. – Только это ведь додуматься надо, взять такое пошлое имя. Урсула. Тьфу.

– А как надо? Кума?

– Даже не пытайся.

– Саенара, банзай, кампай!

– Григорий, я тебя сейчас пристукну.

– Слушай, ну не лошадью же страшной ей называться. Они знают, что похожи на медведей. Знают, что в большинстве земных культур отношение к медведю уважительно-почтительное. Опять-таки, мы сами их мишками прозвали. И она, со своей стороны, тоже выражает…

– Да ничего она не выражает. Заткнись, пожалуйста, морда пьяная.

Тут Бенни осторожно, стараясь никого не задеть, выползает из-за стола и почти крадучись идет вокруг него – как я понимаю, к нам прямехонько. Крадется он напрасно: семья гуляет, на Бенни всем плевать. Он уже себя показал сегодня, больше ему не дадут. Просто не заметят.

Урсула увлеченно болтает с Диком. На лице деда неподдельный интерес.

Между прочим, мы с Мангой на этом юбилее единственные, кому он и вправду дед. Правда, Манга приемная, но юридически Дик ее прямой и непосредственный дедушка. Остальные внуки здесь в лучшем случае двоюродные. А прочие того же возраста – кто угодно, лишь бы во внуки годились. Был бы человек хороший, как говорится. Внутри семьи «кровь» не имеет значения, важны только личные качества, и Бенни, например, сегодня нам по степени родства – идиот. Бывает и такое. Нам должно быть стыдно, наверное, но мы об этом как-то не думаем. Не позволим испортить себе праздник. Ну обмишурился парень, значит, плохо его инструктировали. Вот кто ему политику семьи разъяснял, пусть у того и болит голова. А у нас болеть ничего не будет, сколько бы ни выпили: тут, у Дика в деревне, кристально чистый воздух. Мы нынче славно покуролесим, а как стемнеет, устроим салют и еще небось купаться пойдем…

В этот момент я вспоминаю, что Бенни ведь писал диссертацию по серийным семьям, много раз с дедом консультировался, остальных замучил опросниками, и наш внутренний этикет, естественно, вызубрил на десять с плюсом. Ему ли не знать, как в семью вводят новых людей и что выкрутасы типа сегодняшнего – здрасте, вы нам не рады? сейчас будете! – граничат с намеренным оскорблением. Понимаю, что ничего не понимаю, и начинаю потихоньку злиться.

– Привет, мои хорошие! – Бенни улыбается во всю бородатую физиономию и тянет руку.

Ну-ну. Привет, привет.

– Слушайте, а что с дедом стряслось, отчего он весь поломанный? Я же только прилетел, не знаю ничего.

– Ричард Викторович в своем репертуаре, – говорю. – Если хочешь, чтоб было как надо, делай сам, не доверяй роботам. Полез на крышу поправить антенну, упал и сломал лодыжку.

– А руку?..

Манга толкает меня локтем в бок. Она не хочет, чтобы я пересказывал историю про Дика и японскую хай-тек коляску, которую Манга ему подарила, когда у деда нога хрустнула. Нашла, кому: Дик инженер старой школы, от него такие вещи прятать надо. У него всегда наготове паяльник и тестер – интересно же, елки-палки, так и чешутся ручонки шаловливые подковать нерусскую блоху. Шуму и хохоту было на пол-Москвы, дед попал в ленту новостей. Очень странно, как Бенни пропустил это. Ладно, теперь лишь бы сам Бенни в новости не вляпался.

– Где нога, там и рука, – докладываю сухо. – А некоторые женятся, а некоторые – так. И перестань ты, наконец, профессионально лыбиться. Терпеть не могу, когда среди своих профессионально улыбаются. А то я сейчас тоже начну – тебе не понравится.

– Ребята… – канючит Бенни. – Ну не было выхода. Я почему именно к вам – вы-то нормальные, вы поймете.

– Сам ты нормальный, – говорит Манга. – Втравил девушку в херню – и доволен. Все вы, мужики, сволочи.

– Я разведусь с ней потом, – Бенни прижимает руки к груди. – И как будто ничего не было. И все об этом забудут.

– Час от часу не легче, – говорит Манга. – Не успел жениться, теперь разводится!

– Забудут? – переспрашиваю. – Кто забудет? Да тебя уже, небось, сдали с потрохами. Манга, ты в ленте?..

– Я оттуда не вылезаю с того момента, как этот красавец нарисовался со своей пушистой женушкой. Пока ничего.

– Я приплатил слегка кому надо, – говорит Бенни. – Чтобы не проболтались.

– Каждому встречному не заплатишь.

– Да кто узнает, мы же это не афишируем. Расписались в посольстве – и рванули на Землю. А тут наши документы только пограничники и видели… Урсулу надо было ввезти без лишней бюрократии, ввезти быстро – и мы оформили брак. Поэтому у нее земное имя такое… Простое. Спешили очень.

– Чего-то ты темнишь… Братишка.

– Да не темню я. Это все вообще из-за вас! То есть из-за нас. Из-за деда.

Угадал я, значит: наука. Ну чего взять с социологов. Чувством такта они никогда не отличались, ведь мы, живые люди, для них – материал. Не хватало нам Бенни, выпестовали урода в своем коллективе, а теперь с его легкой руки инопланетная плюшка явилась исследовать нашу веселую семейку. Думаю, многие за столом уже догадались, что здесь творится, и если бы не Дик, показали бы ученой медведице та-акую козью морду… Не понимаю: до Бенни не доходит, что он завтра же с треском вылетает из семьи? Или мы ему надоели, и он нарочно так устроил? Но зачем? Семья это не мафия, ты никому не обязан ничего…