— Вы просили, чтобы мы вышли в сад, — сказала императрица, обращаясь к гостье. — Ну так пойдемте же.

Она первая поднялась и направилась к застекленной двери, за ней последовали мать и дама, представленная присутствующим как графиня Безбородко. Когда они оказались в саду, звонкий птичий щебет заглушил шуршание пышных юбок.

— Ваше величество, — решительно заявила посетительница, как только они все трое оказались в беседке, увитой жасмином, — время поджимает, разговаривать некогда. Мне довелось быть на службе у императрицы Елизаветы, теперь я служу вам, поскольку считаю необходимым в вашем лице служить России. Ситуация крайне обострена. Вскоре вам нужно будет последовать примеру Елизаветы. Надо, чтобы вы к этому оказались готовы.

— Что вы имеете в виду? — спросила императрица.

— Заявление о разводе последует неминуемо. Равно как и объявление войны Дании. Полки императорской гвардии отправятся далеко от Санкт-Петербурга. Вы окажетесь без их защиты. Вы об этом подумали? Петергоф — это золоченая клетка, в любой момент сюда может явиться отряд солдат с приказом арестовать вас. Дороги и подходы ко дворцу тщательно охраняются, и ваши друзья не могут видеться с вами. Вот причина моего маскарада, столь вас удивившего. В лучшем случае вас отправят в ссылку или заточат в монастырь. Иван Шестой Антонович будет провозглашен императором и наследником трона. Исправить зло, причиненное России, и погасить скандал окажется слишком поздно.

Похоже, императрица осознала всю тяжесть положения. И если до этого момента она улыбалась, то сейчас ее лицо казалось серьезным и даже суровым.

— Ваше величество, в заранее оговоренное время вам нужно будет предстать перед гвардейцами, произнести речь и заручиться их поддержкой. Вам предстоит убедить их, что вы и есть та героиня, ради защиты которой они должны будут рисковать собой. В настоящее время во всех гвардейских полках найдется едва ли человек сорок решительных мужчин, готовых защищать вас. Это ничтожно мало. Имея лишь сорок человек, какими бы преданными они ни были, вы не сможете одержать победу над государственной машиной.

Императрица не отводила от собеседницы взгляда, в котором можно было различить и тревогу, и гнев.

— Вы одна сможете раздуть огонь, который едва тлеет в сердцах, и убедить все полки, всех людей, что именно вы, и только вы, призваны избавить их от неизбежного позора.

— И вы, надо полагать, знаете, что именно я должна говорить, — произнесла императрица тоном, в котором явно прочитывалась ирония.

— Да, ваше величество. Россия в опасности. Она может оказаться отданной на растерзание чужестранному королю. В этой стране всем известна ваша привязанность к друзьям, к русским традициям и религии. Вы должны умолять славную и героическую гвардию поспешить на помощь трону.

— И что будет тогда?

— Вы заставите своего супруга остановиться, но никто не будет об этом знать. Вы потребуете от него отречения от престола, а когда трон окажется в ваших руках, вы отправите Петра в изгнание.

Принцесса Анхальт-Цербстская издала стон отчаяния.

Императрица задумалась.

— Все это прекрасно, — наконец вновь заговорила она, — но царь сейчас проживает в Ораниенбауме вместе со всем своим двором и солдатами. А я здесь. Между нами расстояние в два часа верхом, причем галопом. Как и когда смогу я узнать о том, что он все-таки принял это злосчастное решение, о котором вы говорите?

— Я позабочусь об этом, ваше величество. Вы будете извещены так быстро, как только может скакать лошадь.

— А что после?

— А затем вас отвезут, чтобы вы смогли обратиться с речью к гвардейцам.

Наступило недолгое молчание.

— Почему вы ненавидите моего супруга? — спросила императрица.

— Причина стара, как мир, ваше величество: потому что он достоин презрения. Мне довелось увидеть Фридриха…

— Вы его видели? — встрепенулась императрица.

— Мы встречались с ним в Сан-Суси. Это голодный волк. С ним может вступить в союз только другой волк.

Императрица выпрямилась. В ее присутствии оскорбляли царя, ее супруга, и, каковы бы ни были уступки протоколу, слушать это она не могла.

— Почему вы уверены, что развод неминуем? — спросила Екатерина.

— Канцлер Воронцов очень уж торопится. Он заинтересован ковать железо, пока горячо. И, зная, что за человек его будущий зять, герцог Гольштейн-Готторпский, он не сомневается, что вскоре станет гораздо большим, чем просто тестем царя: он станет хозяином этой страны.

— Как вы сами обо всем этом узнали?

— Через тех, кому более не дозволено наносить вам визиты, ваше величество.

Послышались торопливые шаги. Беседа была завершена. Лже-Безбородко снова принялась ломаться и жеманиться.

— Боже мой, как здесь прекрасно, я велю поставить мне кровать прямо в этой беседке, увитой жасмином!

Баронесса сказала «тетушке» в ответ что-то столь же беспечное.

Но никто не стал ставить кровать в беседке. Прошло совсем немного времени, а посетительница уже вновь села в свою карету и направилась в сторону Санкт-Петербурга.

Шел четырнадцатый день июня 1762 года.

На следующее утро Алексей Орлов появился в особняке графа Ротари. Все его братья тоже находились в городе.

— Я виделся с императрицей, — сообщил им Себастьян.

— Вы ее видели? — воскликнул Алексей, не в силах скрыть изумление и растерянность. — Но как вам это удалось?

— Я вам как-нибудь потом расскажу.

— И что же?

— Мне кажется, что императрицу удалось убедить в том, насколько все серьезно. Она готова действовать.

Некоторое время Алексей хранил молчание, затем поднял на своего собеседника глаза, полные признательности.

— Благодарю вас. Мы все вас благодарим. В глубине души я не сомневался, что у вас все получится.

— Прекрасно. Мне не хотелось бы впутывать графа Ротари в наше предприятие. Нам в городе необходимо иметь место для сборов, где я мог бы в любое время суток оставить вам сообщение, на случай если события начнут развиваться стремительно.

— Дворец князя Барятинского. Мы сейчас там остановились. Мы все ему доверяем.

— Окажите мне милость, примите меня во дворце вместе с шевалье де Барбере.

— Ему там все будут рады, добро пожаловать. Шевалье сразу завоевал наше расположение. Вы ведь знаете, он превосходный фехтовальщик.

— Мне весьма приятно это слышать.

Именно Францу было доверено доставить послание в Ораниенбаумский замок:

«Ваше величество!

Великий Фридрих оказал мне огромную честь принять меня в Сан-Суси, и его горячая похвала в ваш адрес подстегнула мое желание вновь увидеться с вами. Несколько месяцев назад мы ужинали в Кремле, если вы соблаговолите об этом вспомнить.

Позвольте мне в этом письме направить вам мои самые искренние и глубокие пожелания процветания и успехов на мирном и военном поприще.

Остаюсь ваш покорный слуга, граф де Сен-Жермен у графа Ротари, Графский переулок».

Ставя подпись под этим письмом, Себастьян едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Более лживое и льстивое послание трудно было себе представить. Но необходимо приложить все усилия, чтобы оказаться в крепости Ораниенбаум.

— Это не замок, сударь, а казарма в крепости, — доложил по возвращении Франц.

На следующий день с нарочным пришел ответ: его величество Петр III, император всея Руси, любезно приглашал графа де Сен-Жермена отужинать в Ораниенбаумском замке этим вечером, а если тому будет угодно воспользоваться гостеприимством хозяина, то и в последующие дни. Упоминание о Фридрихе стало магическим «сезамом», отворившим нужную дверь.

Себастьян рассказал об ответе Александру и шевалье де Барбере, которые были столь же заинтригованы приглашением, сколь и обеспокоены безопасностью графа:

— У меня нет привычки недооценивать врагов, но этот, без сомнения, дурак. Порой такие встречаются и среди хищников.