И только в конце письма он с горечью отмечал: «В 1939 г. следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам, добиваясь от меня «признаний». Военная коллегия, не разбирая сколь-либо серьезно моего дела, осудила меня на 10 лет тюрьмы, и я был отправлен на Колыму. В частности, на суде меня обвинили в разрушении ракетного самолета, чего никогда не было и который эксплуатируется и сейчас — в 1940 г. Но все мои заявления о невиновности и по существу обвинений оказались безрезультатными…»
Под этим письмом стоит дата: «13 июля 1940 г.».
Что было дальше? Об этом периоде жизни Королева рассказал член-корреспондент Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда Сергей Михайлович Егер, долгие годы работавший вместе со знаменитым авиаконструктором А. Н. Туполевым. Случилось так, что в 1940 году судьба вновь свела учителя и ученика, но на этот раз за тюремной решеткой конструкторского бюро.
«В Особом техническом бюро А. Н. Туполев разрабатывал пикирующий бомбардировщик. Бюро находилось в ведении одного из управлений НКВД. Отсюда и соответствующий режим для всех, кто вынужден был работать там. Появлению у нас Королева предшествовал разговор между А. Н. Туполевым и представителем НКВД. Начал разговор Андрей Николаевич.
— Вы упрекаете нас в медлительности. А с кем я работаю? В КБ приходят люди разных специальностей, чаще не способные отличить крыло от хвостового оперения, — раздраженно говорил конструктор. — А инженеров-авиационников разбросали по всей стране.
— Это дело другого управления НКВД, — замотал головой собеседник. Но потом, подумав, вдруг предложил: — Составьте список всех специалистов, которые вам нужны, и мы попробуем их разыскать.
В тот же день Туполев вместе со мной и другими работниками КБ стал составлять список.
— Есть один инженер — фамилия его Королев. Довольно талантлив, — обратился ко мне Туполев. — Знал его еще студентом. Работал у Григоровича, Поликарпова, позднее у меня в ЦАГИ. Правда, одно время планерами увлекался, а потом какие-то ракеты строил. Ты не знаешь его? — спросил меня Туполев. — Слышал, его постигла такая же участь, как и нас.
Так С. П. Королев в конце 1939 года вошел в список 25 специалистов, названных Туполевым.
Помимо нашего КБ в Подмосковье, существовало еще и вольнонаемное КБ В. М. Петлякова, одного из учеников Андрея Николаевича. Этот коллектив работал в Москве на улице Радио. Тут в большом семиэтажном здании первые четыре этажа занимали несколько конструкторских бюро, а пятый и шестой этажи отдали под наши камеры».
В тюрьме, которая называлась ЦКБ-29 НКВД, содержалось двести (а потом и более) «врагов народа». Конструкторы, аэродинамики, прочнисты, фюзеляжники, двигателисты… Каждый «сидел» за свое: Туполев якобы «продал Мессершмитту чертежи Ме-110», Бартини — «личный агент Муссолини», Мясищев — «за связь с троцкистами»… Возглавлял ЦКБ полковник НКВД Г. Кутепов, точнее — он был начальником тюрьмы. В нее входили три самостоятельных бюро, которые имели своих «попечителей» из органов. Первое (проект «100») курировал майор госбезопасности Ямалудинов, второе (проект «102») — майор Устинов, третье (проект «103») — майор Балашев. За цифровым шифром скрывались: высотный истребитель, дальний высотный бомбардировщик и пикирующий бомбардировщик.
«Целые сутки — с утра и до утра — мы находились под всевидящим оком спецохраны, — продолжал Егер. — Вначале она крайне нас раздражала, а потом мы привыкли и просто перестали ее замечать. Коллектив КБ, руководимый А. Н. Туполевым, продолжал разработку пикирующего самолета под индексом «103». Здесь в начале 1940 года и состоялась моя первая встреча с Сергеем Павловичем. Вид у него был никудышный: истощенный, измученный. Нас, несмотря на все тяготы режимной жизни, кормили хорошо. Жили мы по 12–15 человек в камере.
Наша небольшая группа молодых — Виктор Сахаров, Игорь Бабин, Гриша Соловьев и другие — сочувственно отнеслась к Королеву. Он вошел в нашу компанию, хотя был старше нас на шесть-семь лет. Помнится, он сказал: «Еще два-три месяца — и я бы не выдержал». Коротко, не вдаваясь в подробности, рассказал, что, будучи оклеветан, отбывал свой срок на Колыме. Вскоре Королев, как говорится, пришел в себя и принялся за любимое дело…»
Прерву ненадолго рассказ Сергея Михайловича Егера, чтобы привести еще один эпизод из злоключений «арестованного Королева». Из бухты Ногаево его должны были доставить во Владивосток. То ли из-за нерасторопности конвоиров или по какой иной причине он опоздал на пароход, на котором переправляли заключенных. Прощальный гудок «Индигирки» обрывал надежду. Небритый, исхудавший, с опухшими глазами, Королев стоял на причале и беззвучно плакал. Ни один любопытный взгляд не остановился на нем. Для окружающих он был лишь посторонний неудачник. А наутро пришло известие: «Индигирка» затонула, все находившиеся на судне погибли.
Далее Егер продолжает:
«Туполев относился к Королеву с непонятной для нас теплотой. Видимо, он оценил его качества, которых, может быть, мы в ту пору не замечали, — работоспособность, ответственность и интерес к творческим решениям.
С первого дня появления в КБ Сергей Павлович и другие специалисты, возвращенные из разных мест заключения, приняли участие в создании опытных образцов самолета 103 с двумя двигателями водяного охлаждения АМ-37 (конструкции А. А. Микулина). 3 октября 1940 года коллектив авиазавода закончил строительство машины, а 29 января 1941 года состоялся первый полет. Его провел летчик-испытатель М. А. Нюхтиков. Новый бомбардировщик по скорости не уступал зарубежным, а по ряду летно-технических характеристик превосходил их…»
Однажды между Мясищевым и Королевым состоялся весьма любопытный разговор.
— Если мы хотим свободно и уверенно чувствовать себя на больших высотах, рассуждал Мясищев, — нужны герметические кабины для экипажа. На ДВБ-102 такие будут.
— И ракетные ускорители, — добавил Королев. — Обязательно ракетные. Без них стратосферу не завоюешь. Мы делаем большую ошибку, пренебрегая идеей ракетоплана.
— Кто это мы: вы, я, Туполев? Нет, это Устиновы и Балашевы готовы непонятное им инженерное решение объявить диверсией, вредительством или еще чем-либо.
Королев тяжело вздыхал и уходил в себя. Они долго молчали, пока кто-то не начинал интересующий их обоих разговор. Мясищеву нравился этот напористый человек, умеющий четко и логично излагать свои мысли. Но настроение его было переменчивым: то горит огнем, нетерпением, пристает со своим «Давайте попробуем так», то вдруг сникнет, задумается и процедит с усмешкой:
— Хлопнут без некролога, и всё тут…
Другой раз проснется ночью и нервно ворочается. «Что с тобой, Сергей?» А он отвечает: «Вот сейчас дадут команду, и те же охранники нагло войдут и бросят: «А ну, падло, собирайся с вещами». Потом заставят смотреть в черный зрачок дула, а ты будешь чувствовать свою никчемность и бессилие против них…»
Туполев видел возможности улучшения боевых качеств новой машины. Но ее доработку прервало нашествие на Советский Союз фашистской Германии. Кстати, в первый же день войны Андрей Николаевич был освобожден из заключения, а позднее и несколько его ведущих сотрудников. 15 июля 1941-го ОКБ и авиазавод № 166 эвакуировали в Омск.
Королев попросил Андрея Николаевича послать его на работу в цех.
— Хорошо, подумаем… — ответил Туполев.
Вскоре Королева назначили заместителем начальника сборочного цеха. В ту пору на авиазаводе завели такой порядок: цех возглавлял вольнонаемный, а заместителем его мог быть и человек из числа осужденных.
Но не только пикирующий бомбардировщик занимал мысли Королева. Годы работы в ГИРДе и РНИИ убеждали, что использование «реактивной тяги» способно существенно увеличить эффективность другого бомбардировщика — Ту-2. В архивах сохранился документ, свидетельствующий о возвращении Сергея Павловича к ракетной проблематике именно в тот период. Он датирован 6 августа 1941 года и содержит прикидочные расчеты «объекта АТ» — крылатой ракетной аэроторпеды массой 200 килограммов.
