— Когда вы, Сергей Павлович, писали нам свои соображения о спутнике, признаюсь, мы вам не верили. Думали: фантазирует Королев, увлекается, хвастает своими возможностями. Так думали. А вот теперь вы нам доказали. И не только нам, всему миру доказали… Это хорошо, очень хорошо…

Глаза у Хрущева блестели. Королев чувствовал, что он что-то недоговаривает. Но томить Никита Сергеевич не стал:

— Близится годовщина Октября, Сергей Павлович, круглая дата, сорок лет Советской власти. Хотелось бы, чтобы наши конструкторы сделали подарок народу к этому празднику. Как вы смотрите?

Королев не успел ответить, как присутствующий на встрече Анастас Иванович Микоян уточнил:

— Например, спутник, который мог бы вместо коротких сигналов передать из космоса пролетарский гимн «Интернационал». Это тоже произвело бы впечатление.

— Ну что ты со своим «Интернационалом»! — одернул его Хрущев. — Спутник не шарманка какая-нибудь. Вон куранты кремлевские никак починить не можем, а ты «Интернационал» из космоса.

— Да, из космоса, — не отступал Микоян. — Пусть все слышат.

— А если запустить спутник с живым существом, с собакой, например? — предложил Королев. — На ракетах мы их уже поднимали, а теперь пошлем в облет Земли.

Хрущеву идея понравилась.

— Это здорово! — встрепенулся он. — А что? Очень даже здорово! Представляешь, Анастас, собака летает в космосе, а? Товарищ Королев хорошо придумал. Но сделать это надо обязательно к празднику. Договорились, Сергей Павлович?

— Постараемся, Никита Сергеевич.

— Что значит — постараемся? — Хрущев завелся и напирал. — Договорились же! Просите все, что требуется, поможем, обеспечим, но только собачку вашу надо обязательно запустить к празднику.

Королев понял, что его «прикупили» и отступить не дадут. Знал он и другое: сделать такой спутник, провести испытания и запустить за месяц — невозможно. Даже если все его КБ будет этот месяц работать круглосуточно.

— Задача очень сложная, а времени у нас мало, — начал было готовить отступную, хотя его никто не тянул за язык, сам напросился с собачкой. — Но мы приложим все усилия.

— Приложите, Сергей Павлович, важную политическую задачу вам поручаем, от имени всего ЦК.

Прощание было радушным, на обещания помощи Хрущев не скупился, но уезжал Королев с тревогой на сердце.

К празднику в космос запустили Лайку. Собачий род был прославлен, но и решение инженерной проблемы выглядело блестяще.

Штурм Луны…

Есть даты и события, память о которых вызывает в человеческой душе одновременно и великую гордость, и великую боль. Таковы и эти — трагические и ослепительно яркие страницы нашей отечественной и общечеловеческой истории. Речь — о лунной эпопее, начавшейся вскоре после запуска первого спутника. Впрочем, нет, еще задолго до памятной осени 1957-го.

Уже в 1954 году, в самом начале работ над первой межконтинентальной баллистической ракетой, Королев представлял ее потенциальные возможности. Его просьба к своему первому заместителю К. Д. Бушуеву показалась тому несколько странной. Тогда странной.

— Константин Давыдович, распорядитесь, чтобы баллистики просчитали, в какие сроки наиболее целесообразно выводить аппараты на межконтинентальные трассы — к Луне, Венере, Марсу…

Бушуев пожал плечами, но не возражал:

— Распоряжусь, Сергей Павлович.

— А почему вы меня не спрашиваете, для чего это нужно?

— Полагаю, что вы решаете какую-то задачу из области небесной механики и вам нужны эти данные.

— Не до задачек мне сейчас, но вы почти угадали, Константин Давыдович. У ракетно-космической техники есть дали близкие и дали вечные. Я уже говорил об этом, повторю: это надо заметить вовремя. Близкие представить конкретными делами, а вечные — близкими, злободневными, прочувствовать их взаимопроникновение. Вот этим я и намерен заняться…

Через два дня Бушуев принес Королеву график с благоприятными окнами стартов к Луне, Марсу и Венере. Несколько минут Сергей Павлович внимательно изучал картину, представленную баллистиками:

— Хорошо бы пройтись по всему этому графику, и пройтись первыми.

Бушуев промолчал.

— Константин Давыдович, успешное построение реактивного прибора представляет громадные трудности и требует многолетней предварительной работы, теоретических и практических исследований… Это Циолковский сказал. Мудрый Циолковский. А вы принесли мне первое теоретическое исследование.

Оба рассмеялись. Потом в течение часа обсуждали текущие дела ОКБ. Когда Бушуев уходил, Королев сказал:

— А график я оставлю у себя, пусть полежит…

Текучка заедала, все новые заботы ложились на плечи главного конструктора. Королев умел переходить границы своих возможностей, но усталость накапливалась, а сердце покалывало все чаще.

Очередное совещание затягивалось. Королев был заинтересован в том, чтобы выслушать все «за» и «против», и потому не торопил выступающих. Дверь приоткрылась. Поймав вопрошающий взгляд секретарши, Сергей Павлович резко повел головой, что означало: прошу не мешать. Дверь не закрылась, и он повторил это вслух, не скрывая своего недовольства. «К вам Роберт Людовигович приехал», — услышал в ответ.

Королев тут же прервал совещание и поднялся навстречу гостю. Не все знали приехавшего. Многие не скрывали любопытства и удивления: что за «птица», которую так радушно встречает Главный?

— Представляю вам товарища Бартини, — начал Королев. — Талантливый авиационный конструктор, замечательный человек, легендарной судьбы, коммунист из Италии… Мой давний друг…

Когда они остались вдвоем, Бартини смущенно сказал:

— Понимаю, что помешал, но иного выхода у меня нет. И времени тоже нет. Годы уходят, Сергей.

Королев не принял извинения. У Бартини всегда находилось время для инженера Королева, когда он, Бартини, работал в ОПО-3 — опытном проектном отделе, да и потом тоже. Они встретились в «туполевской шараге» в 1940-м, где оба были зэками.

— Милый и уважаемый, Роберт Людовигович, я весь внимание.

— Я боюсь ошибиться, боюсь оказаться дряблым, старым, ненужным нынешнему времени новых идей и стремлений, но треугольное крыло с переменной по размаху стреловидностью, с особой «круткой» обещает многое. Вот посмотри. В теории уверен, но нужен эксперимент. — Он вздохнул: — Все отмахиваются.

Бартини был из тех, кто мыслил смело и оригинально, авиацию любил безмерно, но никогда не действовал нахрапом, отпихивая и унижая других. Королев слушал внимательно, делая пометки на листе бумаги.

— Отличная идея, поможем. И без ущерба для наших ракетно-космических дел. — Королев позвал секретаршу и попросил пригласить к нему нескольких ведущих инженеров. — Жаль, что нет времени на воспоминания, Роберт Людовигович. Но, поверьте, ничто не забыто: ни тридцатые годы, ни война, ни наши общие беды. И как делали совсем другое крыло, тоже помню…

— А ты чем занят?

— Я? — Королев заулыбался. — Я все чаще вижу сны о Луне…

Экспериментальная проверка крыла, которую помог провести Королев, подтвердила правоту Бартини. Такое крыло стали называть его именем, и появилось оно лет за десять до того, как применили эту идею на франко-английском «Конкорде» и других сверхзвуковых транспортных самолетах.

Бартини ушел, а Королев продолжал ворошить в памяти прошлое. Совсем недавно он вместе с Тюлиным был на одной из смежных фирм. Речь шла о поставках партии измерительных приборов и датчиков. В группе инженеров мелькнуло знакомое лицо. Королев стал вспоминать. Ошибиться он не мог, он был знаком с этим человеком.

— О чем задумался, Сергей? — тронул за локоть Тюлин.

Королев кивнул в сторону и потер лоб. Человек, на которого он показал глазами, высокий, седой, до невозможности исхудавший, с провалившимися щеками, протянул Королеву руку с жесткими, узловатыми пальцами: