Внизу раздался звонок. Но Сергей Павлович не повернул головы. Он смотрел на меня, и из его глаз струился какой-то особенный свет:

— Бывает, что идеи нет. Есть что-то около, а сама идея рассыпана где-то по разным мешочкам. Сконцентрировать ее надо. И это тоже непросто…

В каждом движении, в позе, в словах его было что-то взрывное. В его характере уживались способность внушать трепет и одновременно умение быть доступным для всех, кто с ним работал. Я отложил блокнот и слушал, стараясь не упустить ни одного слова, ни одной интонации.

— Бывает идея заманчивой, броской, яркой… Конструктор высказал много того, чего до него не делали другие. Интерес к идее большой. О ней спорят, ее поддерживают. Разговоров много. Но существует «маленький недостаток», который, в общем-то, замечают почти все, но о котором никто не говорит вслух. Технически реализовать эту идею пока нельзя. А «пока» это носит очень неопределенный характер. Взять тот же полет человека к Марсу…

Королев смолк, долго смотрел на запотевшее окно. Мне казалось, что он думает сейчас совсем о другом и это интервью даже раздражает его. Разговор требовал собранности, внимания, памяти, а главное, значительно большего времени, чем он располагал в тот вечер.

— Нужны варианты. Много. Очень много. Обычных и необычных. Умение проектировать в конечном счете заключается в том, чтобы учесть все критерии, из тысячи вариантов выбрать один-единственный, который наиболее полно отвечает поставленной задаче. Единственный вариант!

Он сделал паузу.

— Условно говоря, — продолжал Сергей Павлович, — конструктор не должен представлять свое детище навеянным «днем убегающим». Перспективно то, что несет на себе отпечаток века и вечности. И это не должно ускользать от внимания…

Говорят, что жизнь человека — это постоянное восхождение по лестнице, ведущей вверх. В какие-то годы он идет быстрее, в какие-то медленнее, но постоянно идет. И все время вверх. У Королева было много вершин: межконтинентальная баллистическая ракета, первый спутник, «Восток» и «Восход», штурм Луны, аппараты для полета к Марсу и Венере… Сам же он считал, что не принадлежит ни к баловням судьбы, ни к неудачникам. Паузы между одной работой и другой тянулись у него порой годами.

— К замыслам Циолковского надо относиться очень серьезно. «Эфирные поселения» будут. Большие орбитальные станции, испытательные полигоны и заводы на орбите и даже целые города, научные базы на Луне, обширные народнохозяйственные программы по практическому использованию космоса… Будут и дальние путешествия, искусственная гравитация и самые фантастические решения…

Я украдкой рассматривал его кабинет. Вещи не чувствовали себя здесь беспризорными. Они явно существовали для деловой жизни. И хозяин был далек от мысли наводить в своих владениях показной блеск. Да и собственным внешним видом он не очень-то был озабочен.

— Вот ведь как хорошо сказал поэт Леонид Мартынов! — воскликнул он. Потом, чуть прищурив глаза, прочитал: — «Скажи: какой ты след оставишь? След, чтобы вытерли паркет и посмотрели косо вслед, или незримый прочный след в чужой душе на много лет?..»

Вошла Нина Ивановна и прервала нашу беседу: «Пойдемте пить чай». «Чай это очень хорошо! — Сергей Павлович приподнялся из кресла. — Особенно с твоим вареньем… Вы любите варенье? — спросил он меня и, не дожидаясь ответа, сказал: — Любите, любите, его нельзя не любить, особенно то, которое варит Нинуля».

— Человек не живет в пустом пространстве, — продолжал он за столом. — Его окружает материальный, вещественный мир. Это тоже прописная истина. Но именно поэтому его внутренний, духовный мир не может существовать в отрыве от внешнего, реального. А все, из чего состоит реальный мир вещей, задумывается, проектируется, создается сегодня, завтра — и всегда людьми науки и техники. Невозможно сегодня оторвать наше существование от плодов их ума и рук. Это говорю вам я — технарь, который в душе гуманитарий.

— Сережа, ты утомил человека своими рассуждениями, — осторожно вставила Нина Ивановна.

Сергей Павлович посмотрел на меня и продолжал:

— Помните анекдот о старом портном, которого спросили, что бы он делал, если бы стал царем? Да-да, он ответил: «Я б еще немножко шил».

Если округлять даты, «большими ракетами» он начал заниматься в 40 лет. Каждый последующий год — это конструкторская зрелость, новые замыслы, желание охватить все и тягостное, мучительное сознание, что «на это все его не хватит». Профессор М. К. Тихонравов, проработавший с ним многие годы, как-то сказал: «Королев — это личность. Масштабная. Большого калибра, с очень высокой целью. С волей, умеющей сдерживать радость успеха и противостоять неудачам. Он был и остается лидером».

В тот вечер услышал от него такое:

— Ставьте себе меньше целей — и у возраста не будет власти над вами.

Он искоса взглянул на меня и усмехнулся, уловив мое удивление:

— Я сказал, «меньше целей», а не «меньшие цели». Впрочем, первое тоже не по мне, хотя одна цель может быть достойна десяти жизней. Есть такие…

— А когда Хрущев вас «пригвоздил» на показе техники, когда отмахнулся от «Востока», вы тоже сохраняли оптимизм? — спросил напрямую.

— Тогда я обиделся. И разозлился. Но быстро отошел. Сказал себе: «Сергей, партсекретари приходят и уходят, а твоя работа остается. Не сможешь ты ее закончить, другие это сделают. Не трепи нервы!» Но, если честно, обида долго мучила меня. А вообще, скажу вам, когда долго-долго чем-то занимаешься, все начинает получаться так, как надо. С этим и начинаешь жить. Так и с полетом человека в космос. Когда с этой мыслью и идеей свыкаешься, то становишься их частью. Как в инженерной профессии: из долгого обучения ты переходишь в пребывание… А кто мог помешать старту «Востока»? Хрущев? Нет. Если бы не одна неприятность с ракетой Янгеля, которая произошла в октябре 1960-го (тогда погибли многие десятки людей), Гагарин или кто-то иной, но наш, мог полететь раньше…

«Господь Бог всегда дает штаны тем, у кого нет зада». Не помню, кто это сказал, но смысл в этих словах есть… Когда привел их Королеву, он улыбнулся, но промолчал.

Увы, были интриги, они выбивали конструктора из колеи, он испытывал замешательство от равнодушия или непонимания его замыслов.

— Я мог бы кое-что рассказать. Но вам это просто так, любопытно. Писать об этом нельзя. И можно будет не скоро. Да и рассказчик из меня плохой. Для нас главное — технические проблемы. И вообще не стоит…

— Но ведь люди уходят и уносят с собой то, что без искажений не воссоздается. А вранья и путаницы так много.

— Много. Наверное, много…

— Обещаю, что писать ни о чем не буду, пока не получу от вас «добро».

— Такие вещи решаю не я.

Его называли человеком-легендой. Однако при всем, что было свойственно только ему, он был нормальным мужиком. Нормально стойким. Нормально загнанным, но не умеющим «меньше себя тратить». Оттого, наверное, он не терпел тех, кто не мог или не хотел работать, как он.

Пора было прощаться. Сергей Павлович проводил меня до двери. И тут я решился еще на один вопрос без надежды услышать ответ:

— Сергей Павлович, а правда, что вас приглашал Сталин, расспрашивал об НЛО и просил сделать «противотарелочную» ракету?

Королев громко захохотал:

— Откуда у вас такие сведения? Я впервые слышу об этом. Со Сталиным мне довелось встречаться всего один раз, и разговор шел совсем о другом…

Он умер как-то нелепо. Еще накануне энергичный, полный замыслов, он ушел из жизни, словно споткнувшись на ходу, внезапно, неожиданно для всех, в расцвете жизненных и творческих сил. Неполных тридцать лет судьба отпустила ему на все мечты. И дела! Пусть не покажется странным, но их было больше. Как непривычно сознавать потерю и вдруг обнаружить, что отныне остаются только воспоминания о недосказанном им, о невостребованных эскизных проектах. Теперь нам самим следует отгадывать их смысл.