Такие люди, как Мишин, да и сам Королев, неудобны для окружающих своей прямотой. Они чаще всего не дипломаты и конечно же не льстецы — полагают, что за них должна говорить их работа. А если эта работа не получает признания, переживают внутренне, сердцем, упрекая в первую очередь себя: значит, что-то сделано не так, что-то не состоялось.

В Подлипки Василий Павлович Мишин вернулся, мало что соображая. На столе лежала стопка бумаги. Он вынул из кармана ручку. Как начать, какими словами? Терзания прервал телефонный звонок. «Ты чем занят?» — начал Королев. «Пишу заявление об уходе», — зло буркнул в ответ Мишин. Королев уже знал о случившемся. «Вот что, Василий, — успокоил товарища, — министры приходят и уходят, а нам работать. Я скоро выйду и разберусь…»

Поздним вечером 13 января 1966 года, за несколько часов до операции, Королев попросил Нину Ивановну: «Набери номер Тюлина». Перед этим они говорили о предстоящей утром операции, и настроение у Сергея Павловича было неважным. Тюлин уловил это сразу, молнией мелькнула мысль: «О чем говорить, как отвлечь его?»

— Что-то ты застрял там, Сергей! — начал с ходу. — Все застопорилось, поскольку многое решать надо с тобой.

— Что случилось? — насторожился Королев.

— Как что? — продолжал наступать Георгий Александрович. — По Госкомиссии много неясностей. Ждут полетов Кузнецова и Соловьева, ведь ты обещал им. Готовятся другие экипажи, и надо определиться в программе. У Бабакина есть вопросы по «Луне-9», требуются уточнения по технике…

Не давая ответить, Тюлин жаловался на трудности, связанные с отсутствием Королева, на то, что из-за него не могут собрать всю комиссию, не могут оформить документацию.

— Ты уж поторопись, дружище, дела не ждут, — закончил свой длинный монолог Георгий Александрович.

Сергей Павлович оживился, стал излагать свои соображения, убеждал Тюлина, что женские полеты отодвигать надолго нельзя, что это важно для науки. Попросил позвонить по ВЧ-связи в Куйбышев Куцзнецову, поддержать Мишина. Георгий Александрович почувствовал, что утомляет товарища этим разговором, и стал прощаться:

— Ладно, об остальном потом, когда выйдешь… Мы жем тебя, Сергей!..

— Ждите, я не задержусь, — ответил приободренный Королев.

Утром 14 января главный конструктор Сергей Павлович Королев умер на операционном столе.

Что потом? В короткие сроки «подобрали» нового главного конструктора, а чтобы ОКБ-1 стало более послушным, придумали и должность начальника, который стоял бы над всеми. Наверное, так оно и получилось бы, но взбунтовались королевцы и главные конструкторы филиалов. В ЦК поступило письмо: «Просим назначить преемником Королева академика Мишина».

Такое решение состоялось. Новый руководитель фирмы делал все, чтобы и «изделие 11А52» (Н-1), и лунные корабли, и замыслы своего предшественника довести до завершающей стадии. Времени оставалось мало: уже наступил октябрь 1966-го, а утвержденные сроки высадки первого советского космонавта на Луну были намечены на третий квартал 1968-го. Все громче стали звучать голоса, что сроки нереальны, что объем предстоящих работ превышает производственные мощности отрасли в 2–2,5 раза. На совещании главных конструкторов и кураторов из ЦК и ВПК выступил директор головного экспертного института генерал Ю. А. Мозжорин. Он первый открыто высказал свои сомнения, но к ним отнеслись критически. Заместитель главного конструктора Сергей Осипович Охапкин (Мишин был в отпуске) заявил Д. Ф. Устинову: «Мы хотим решить эту задачу, мы можем ее решить, и мы решим ее в эти сроки, если нам помогут».

В начале 1969-го начались летные испытания ракеты в полной комплектации с лунным и посадочным кораблями. 21 февраля — первый пуск. Все шло штатно. Но лишь до 70-й секунды. Потом — пожар и взрыв. Мишин успокаивал: «Для первого пуска нормально».

3 июля 1970 года — второй пуск. Ракета оторвалась от стартового сооружения, за считанные секунды поднялась на 100 метров, и тут взорвался один из двигателей. Система «Корд» отключила все движки, носитель рухнул, разворотив стартовый комплекс…

Второй раунд «погони» за «Черным драконом» был скоротечен и завершился вопросом для всех: «Что дальше?» Предусмотрели «заваливание» ракеты по тангажу в самом начале полета, чтобы уберечь стартовые сооружения в случае подобного отказа.

27 июля 1971 года — третья проба. Запуск. Подъем. Началось вращение ракеты вокруг продольной оси. Через семь секунд, когда угол поворота достиг 10 градусов, автоматика отключила двигатели.

23 ноября 1972 года — четвертый пуск. За десять секунд до выключения 1-й ступени начались продольные колебания с увеличивающейся амплитудой. Потом — разрушение конструкции и взрыв…

И все-таки не все так мрачно. При четвертом пуске наиболее сложная, а потому и капризная первая ступень ракеты была опробована практически полностью. Удалось разобраться и в причинах, которые привели к очередной неудаче. Все надежды связывались с пятым пуском. Он должен был состояться в августе 1974 года. Но…

Решение о закрытии «лунного проекта» и отказ от дальнейших работ по Н-1 вызвало в ОКБ-1 чувство горькой обиды из-за вопиющей несправедливости. Обидно было за дело, которому королёвцы (впрочем, не только они) отдали многие годы жизни, за людей, так и не вкусивших плодов своих многолетних трудов. Появилось и тревожное чувство неуверенности в том, что после такого «провала» вряд ли причастным к нему поручат новый проект подобного масштаба.

Главное же — решение о закрытии проекта и прекращении работ по сверхмощному носителю не отвечало на конкретное: «Почему?» Довод: мол, сырые двигатели — несостоятелен уже потому, что Кузнецов смог в кратчайшие сроки модернизировать РД, сделать его многоразовым и провести все огневые испытания. Утверждение, что военные утратили интерес к Н-1, тоже от лукавого. На базе одной ракеты тяжелого класса могло быть создано целое семейство боевых и космических ракет: Н-1, Н-11, Н-111. Не было задела? Тоже неправда. На заводе «Прогресс», в тогдашнем городе Куйбышеве, лежало семь ракет. Все они ушли в металлолом.

На очередном совещании в ЦК делались попытки отстоять проект, но убедить Устинова не смогли. Доводом стало то, что американцы уже побывали на Луне и потому быть там вторыми нам негоже.

Космические проекты стали «пробуксовывать». В 1974 году В. П. Мишин и Н. Д. Кузнецов направили Л. И. Брежневу записку о нашем отставании в космосе, причинах и путях выхода из тупикового состояния. Ответ не задержался — академика Мишина освободили от должности главного конструктора. И даже пропуск в ОКБ отобрали. Об этом позаботился новый «шеф» — Валентин Петрович Глушко. Он добился переименования ОКБ-1 в НПО «Энергия», нового статуса для себя — генеральный конструктор, а все, что связано с историей Н-1, было рекомендовано забыть.

Что создает настоящего конструктора? Мечта. Конечно же, одной мечты мало. Нужна воля. Но без мечты творить нельзя. А что еще? Одни говорят: «Это невозможно». Им возражают: «Это необходимо». Или такое: «В наперсток голову не сунешь, а пальца вам мало». Нужна огромная убежденность в том, что ты тормозишь работу других, а потому обязан подстраиваться. Как? Настоящий конструктор знает: первое попавшееся решение брать нельзя, оно исходит от привычного. Человеку это свойственно: не получилось, как хотелось и мыслилось, оставь как есть. Пока, временно, до того, как найдется новое решение. Только вот не годится для них это «пока». Есть у опытных конструкторов твердое правило: лучше потратить время на поиск хорошего, чем бесконечно исправлять посредственное.

…Жизнь состоит из минут, часов, дней. Завтра так быстро превращается в сегодня. Все завоеванное нами сейчас, сию минуту, отзывается неминуемым эхом в нашей будущей судьбе. Все потерянное сейчас, сию минуту, — потеряно навсегда. С таким пониманием Королев и жил. А как творил! Что отличает его от других? И отличает ли? Ведь талант — это что-то общее и для поэта, для музыканта, врача-хирурга, инженера-изобретателя…