Настроение у Хрущева было каким-то странным. Вроде бы не хмурился, шутил, но выглядел вялым, часто переспрашивал, когда ему что-то объясняли. Внимание Хрущева привлекла заметная разница в габаритах головной части ракеты, которая уже стояла на боевом дежурстве, и ее модернизированного варианта.

— Пожалуй, раз в пять меньше, — неопределенно произнес он.

Эта спокойная реплика, казалось, не предвещала бури. Молчание было недолгим.

— Почему так? — В голосе Хрущева появилось раздражение. Не дождавшись ответа, он вдруг побагровел и перешел на крик: — Кто мне объяснит? И ответит — кто виноват? Главный конструктор ракеты или заряда? Я спрашиваю: кто?..

В МИКе наступила тишина. Тягостное молчание прервал голос Неделина. Слова он выговаривал с запинкой, с трудом подбирая нужные:

— Дело в том, что техника…

Хрущев злобно взглянул на него снизу вверх. Маршал с вызовом встретил этот колючий взгляд.

— Я не совсем понимаю вас, — бушевал Хрущев.

— Дело в том, — повторил Неделин, — что, когда разрабатывалась первая ядерная головная часть, трудно было учесть…

Хрущев нервно махнул рукой:

— Меня не интересуют эти байки!

Он поднял голову, острые глаза впились в Неделина. Хрущев надул губы, еще раз недовольно махнул рукой и направился к выходу.

Рой чиновников, которые до этого пускались на любые ухищрения, лишь бы задержаться взглядом в зрачках Хрущева, получить одобрительный кивок, покровительственную улыбку или, того лучше, удостоиться личного обращения, что считалось большой удачей, приотстал. И тут вышел вперед главный конструктор ОКБ-1.

— Никита Сергеевич, — попытался остановить Хрущева Королев, — посмотрите на наш обитаемый спутник.

Хрущев словно не слышал или не хотел слышать. Он даже не повернул головы. А ведь перед ним был космический корабль для первого пилотируемого полета в космос. До старта Гагарина по первоначальным планам оставалось полгода. В монтажно-испытательном корпусе стояла техника, которой суждено было принести России всемирную славу.

Хрущев ушел. Ну а Королев? Главный конструктор растерянно смотрел на свое детище. «Он ничего не понял. Ничего!» — обожгла обида. Королев закусил губу, втянул голову в плечи и медленно побрел за всеми.

Мысли путались. Своим «Востоком» он как бы протягивал Хрущеву руку через время, в ОКБ-1 создали технику, которая была способна делать большую политику, а тот не проявил никакого интереса.

Гости из Москвы перешли на стартовую позицию. Там М. К. Янгель представлял свою Р-16. Хрущев согласно кивал. Заметив это, Андрей Николаевич Туполев (ведущих авиаконструкторов тоже пригласили на этот смотр) поспешил вставить: «Прекрасная штука, ее надо принять». Хрущев закивал сильнее, и все поняли: Янгель сегодня на коне. А вот к пояснениям Королева Никита Сергеевич отнесся холодно. Вопросов не задавал, эмоций не проявлял, хотя Королев демонстрировал нашу первую твердотопливную ракету.

— У этой ракеты, — вставил Неделин чуть торопливее, чем следовало в той ситуации, — большое будущее, я бы сказал, политическое. Она…

— Нет! — перебил Хрущев. — Политика и техника — вещи разные. Объясните это Королеву…

Хрущев повторил то, что говорил Королев, когда на него «давили» сверху.

Что касается «Востока», то он еще заявит о себе. 18 июня 1961 года все центральные газеты опубликуют указ за подписью Брежнева и Георгадзе. В нем будет говориться о награждении Н. С. Хрущева третьей Золотой медалью «Серп и Молот»: «Отмечая выдающиеся заслуги… в руководстве по созданию и развитию ракетной промышленности, науки и техники и успешное осуществление первого в мире космического полета советского человека на корабле-спутнике «Восток», открывшего новую эру в освоении космоса…»

Увы, наше прежнее руководство, позабыв о скромности, любило украшать себя Золотыми Звездами, «безропотно» и самодовольно принимая высокие звания и награды. Этому способствовало угодничество окружения. Но я о другом. С чьей-то легкой руки Хрущева стали величать «отцом космонавтики и космонавтов», «мудрым руководителем технических замыслов»… Чего только не было в эпоху звездопада!

Не было правды…

Тогда же в Капустином Яре слова Хрущева прозвучали резко и неприятно, как хруст разбитого стекла. Ярость, подобная невидимому взрыву, обожгла Королева. Он не сразу нашелся что ответить. Стоящие рядом могли видеть, что его бьет дрожь. Обморочная слабость нахлынула на него, но он пересилил и эту слабость, и обиду, и внутренний гнев. Королев все еще молча негодовал, когда громкий, полный торжества голос отвлек его: «Товарищи, предлагается короткий отдых!» Все заторопились к фуршетным столам, так и не уяснив: разрабатывать королёвские ракеты или нет.

Королев не двинулся с места. Он сунул руки в карманы, обвел тяжелым взглядом пеструю толпу сопровождающих и медленно побрел к МИКу. Хотел ли он вернуться к своему «Востоку» или просто побыть один, сказать не могу. Машина догнала его уже на выезде с площадки. Шофер распахнул дверцу. Королев секунду размышлял, а потом коротко бросил: «В домик!» Это означало что свое участие в операции «Тополь» он считал законченным.

В последние годы приподнялась завеса секретности и умолчания над проектами, которые предавались забвению в предшествующие десятилетия. Появились свидетельства, проливающие свет на действительный, а не мнимый процесс в конструкторских коллективах, и эти свидетельства с большим трудом восстанавливают историю нашего оружия.

Сегодня нелегко вынести окончательный вердикт по поводу того, какое место в ярком ряду отечественной мысли должны занять те или иные создатели ракетно-космических, авиационных и других систем и комплексов. Очевидно лишь то, что все они на самом деле были своего рода частью того «контекста», в котором рождались и уникальнейшие творения, и конъюнктурные, а то и амбициозные поделки.

На совещание, которое проходило в Реутове (ОКБ-52), М. К. Янгель — главный конструктор боевых ракет и Г. В. Кисунько — создатель первой системы ПРО опоздали. Непреднамеренно, задержала дорожная пробка, в которую оба попали. В приемной у В. Н. Челомея было несколько посторонних, как потом выяснилось — из спецохраны. Пытавшаяся скрыть волнение секретарша пригласила гостей пройти в маленький конференц-зал, что за кабинетом. Там уже шло легкой застолье. Н. С. Хрущев, Л. И. Брежнев, Ф. Р. Козлов, Р. Я. Малиновский и группа главных конструкторов из оборонных КБ (Королева среди них не было) непринужденно беседовали. О чем? Понять было трудно, к тому же хозяин заторопился и предложил гостям перейти в рабочий кабинет.

Схемы, развешанные на стенах, определяли тему предстоящей дискуссии. Впрочем, дискуссии как таковой не было. Владимир Николаевич Челомей весьма темпераментно изложил идею создания новой системы противоракетной обороны. Речь шла о защите от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США. Тут же было детализировано, какие радиотехнические и радиолокационные средства предполагается задействовать. В качестве противоракетной Челомей намеревался использовать свою баллистическую УР-100.

Основные принципы нового проекта с условным шифром «Таран» выглядели настолько просто, что у дилетантов вызывали восторг: «Как это раньше никто не мог додуматься до такого? Хотя бы тот же Королев или Кисунько, который вот уже седьмой год мудрит со своей системой „А“ и „А-35“?» Впрочем, на обсуждении проекта «Таран» присутствовали далеко не дилетанты, а весьма квалифицированные специалисты своего дела — ведущие конструкторы, ученые, военное руководство. Вопросы к Челомею были, и много, но звучали они осторожно. Никто так и не решился высказать главное недоумение, хотя оно было естественным: как это баллистическая ракета при отсутствии коррекции полета сбивает скоростную космическую цель?

Отмолчались. Знали, что Челомей ходит в фаворитах у Хрущева, и не хотели обострять отношения? Пусть это будет рабочая версия, не более. Но ведь за молчание многие из признанных авторитетов уже были наказаны. Уже первые ракетно-космические амбиции Челомея обернулись для них своего рода крушением. Перестало существовать ОКБ-23, возглавляемое талантливым авиационным конструктором В. М. Мясищевым. Была заложена мина под конструктора С. А. Лавочкина, его ОКБ-301 стало филиалом фирмы Челомея. Тревожные дни переживали С. П. Королев, М. К. Янгель, П. Д. Грушин, понимая, что такая же опасность нависла и над ними. УР-100 рекламировалась в качестве массовой универсальной межконтинентальной баллистической ракеты и одновременно противоракеты.