Сам того не ожидая, Кахым растерялся, промямлил:

— Может, с Буранбай-агаем посоветоваться?

— И это разумно, — обрадовался отец — надо оттянуть решение. — Кордон не за горами, садись в седло, скачи!

— Сейчас он домой поехал, но скоро вернется на дистанцию.

— Чего это он зачастил домой? — подозрительно спросил отец.

Кахым знал, что Буранбай поехал на свидание с любимой Салимой — уговаривать, чтоб убежала от постылого мужа с ним на заставу, а потом и подальше, в ту же Уфу, но благоразумно промолчал: распускать язык со старшиной юрта рискованно.

— Что ж, время терпит, подождем, — сказал Ильмурза. — Успеешь и на кордон смотаться, но прежде надо решить со свадьбой.

— Это с чьей же свадьбой, отец?

— С твоей! — беспощадно отрезал Ильмурза и победоносно вскинул бороду.

У Кахыма затрепетали поджилки, он ухватился за косяк.

— Мне рано жениться! — с отчаянием завопил он.

— Нет, не рано!.. Лучше тебя знаю, когда тебе жениться. Ты в самой поре. Знаешь наши башкирские обычаи, идущие от предков? Чти отца своего. Отец, и один отец решает, когда и на ком жениться сыну. Если, не приведи Аллах, уедешь в Петербург, сноха в доме останется, а там, глядишь, и внук народится. Продолжение рода!

— Не торопи меня с женитьбой! — взмолился Кахым.

— Цыц! — вспылил Ильмурза и топнул ногой в шерстяном носке крупной вязки: сапоги он снял сразу после отъезда князя. — Вижу, у тебя одно на уме — принять в Петербурге чужую веру, жениться на русской и остаться там навсегда. Кому ты нужен в офицерском чине правоверным?

— Тебя же не заставили креститься, а назначили старшиной юрта, — возразил Кахым.

— Я?.. Гм, у меня боевые заслуги, я вместе с князем воевал, — хвастливо заявил отец. — Женись на Танзиле. Она вдова твоего старшего брата. По обычаю имею право женить тебя на вдове брата. А после свадьбы попрошу его сиятельство князя Волконского отправить тебя на военную службу в Польшу. А Танзиля тут родит твоего первенца.

— Атай!

— Да, я — твой атай, и как атай приказываю тебе жениться на вдове брата. Танзиля всего на три года старше тебя. А раньше, гм, женили и на сорокалетних вдовах; раньше овдовевших снох из семьи не отпускали, чтобы не тратиться на калым.

«Сам женился на юной девушке, а мне подсовывает вдову!» — подумал сын.

— Атай, проклинай меня, убивай, но на Танзиле не женюсь. Не люблю!

— Сейчас не любишь, а привыкнешь и полюбишь!

— Атай, у меня есть любимая девушка.

— Балхиза? И думать не смей, — беднота, голь перекатная.

— Н-нет, не Балхиза…

— Хватит, не зли отца! — гаркнул Ильмурза.

Кахым махнул рукою и, понурясь, вышел из дома, зашагал к реке. Недавно прошел мелкий дождь-косохлест, а сейчас выкатилось солнце, нежаркое, но светлое, и над рекою с прибрежных холмов перекинулся крутой мост разноцветной радуги.

На мелководье барахтались мальчишки, посиневшие от озноба, но шальные от радости жизни, — сияние радуги они встретили с восторгом, завопили, запрыгали:

— И-и-их, гляди-гляди, дуга до неба!

— А она холодная?

— Горячая, кипит огнем!..

Загоревшие за лето до черноты, ловкие, гибкие, длинноногие, они нравились Кахыму. Он словно глянул с умилением в свое детство и поверил, что еще не все потеряно, что судьба еще смилостивится над ним.

«Отец упрям, но я его переупрямлю. Не уступлю! И женюсь только на Сафие. С ее отцом, правда, не легко поладить, но попрошу Буранбай-агая похлопотать за меня, поручиться за мою порядочность!..»

По извилистой тропке быстро сбегала с ведрами и коромыслом задорно улыбающаяся Танзиля.

— Кайнеш, оказывается, гуляет один-одинешенек, — с переливами завела она. — Скучает, бедняга, без городской марьюшки! Подожди, деверек, наберу воды и вместе пойдем домой.

«Подкараулила? Нарочно выбрала момент!..»

И Кахым оледенел от злости.

— Ты чего это ко мне липнешь? — огрызнулся он.

Танзиля не обиделась, а удивилась:

— Ты почему так со мною разговариваешь, деверек?

— Высмотрела, что я на реке?

Нежная улыбка, светящаяся на смуглом личике, упорхнула, Танзиля до крови прикусила губки, чтобы не расплакаться.

— Нужен ты мне, как же! Хоть и живу без мужа, а вешаться на тебя не собираюсь.

Кахым был горячим до бешенства, но отходчивым, и ему сразу стало стыдно: отец же всему причина, а не беззащитная Танзиля.

— Ну не сердись, ну прости, енгэ, брякнул не подумав, — пробормотал он.

— Сержусь или не сержусь, тебя это не касается!.. — Она смахнула слезинки с длинных ресниц концом кашемирового платка, отбросила на спину сбившуюся было на высокую грудь косу с металлическими подвесками и монетами.

— Енгэ!

— Кайнеш!..

Кахым замялся, и Танзиля решила, что он не хочет говорить всерьез при мальчишках, поставила ведра на песок и замахала руками:

— Слушайте, ребята, слушайте!..

Мальчишки заинтересовались, перестали прыгать, галдеть, кувыркаться и подбежали ближе:

— Чего, апай?

— Слушаем, слушаем…

— Видите радугу? Аллах построил мост радуги. Если мальчишка пройдет по мосту радуги, то превратится в девочку, а если девчонка перебежит по радуге, то превратится в паренька. Пробуйте! Бегите!

Подростки были ошарашены, переглядывались, но молчание Кахыма как бы подтвердило слова Танзили, и они лишь осведомились на всякий случай:

— А обратно из девчонки в парня можно превратиться?! Мы же не хотим быть навсегда девчонками.

— Понимаю, что не хотите быть бабами, — с горькой усмешкой промолвила Танзиля. — Да, можно, для этого надо вернуться по радуге на наш берег.

Мальчишки улепетнули вперегонки туда, где якобы упиралась в землю одним концом цветная радуга.

Кахым с трудом удержался от смеха: «До чего она милая, какова плутовка!..»

— Пускай не подслушивают разговоры взрослых, — объяснила ему Танзиля, — а то залетит в ухо словечко, вот и загуляет по аулу сплетня. Ну что ты решил открыть мне, кайнеш?

Без утайки он поведал ей о намерениях отца.

Бедняжку то бросало в жар, то в холод, она и багровела и бледнела.

— Оттого и рычал на меня?

— У меня есть любимая девушка.

— Есть, значит, есть, и слава Аллаху, совет да любовь, а мне что до этого, кайнеш?

— Помоги… Если отец станет сватать тебя за меня, откажись наотрез, так и скажи — терпеть его не могу, противный, скорее повешусь, чем пойду за него.

Он говорил искренне, прерывающимся от волнения голосом, но на Танзилю это не подействовало:

— С чего это я буду врать? — фыркнула она. — Грех! Ты на что меня толкаешь, кайнеш, на клятвопреступление?!

— Если отец насильно поженит, то счастья нам не видать, ни тебе, ни мне. Станем жить как кошка с собакой!

— Кто же будет собакой, а кто кошкой? — хладнокровно спросила, овладев собою, Танзиля. — Согласна быть кошечкой, пушистой, ласковой, вкрадчивой, замурлыкаю, подвалюсь к тебе под бочок, вот ты меня и полюбишь!

«Что за бесовский нрав у женщины!» — невольно восхитился Кахым.

— Я согласна! — громче сказала Танзиля, раскинув руки, словно принимая в объятия долгожданного мужа. — Согласна быть твоей старшей женою, а второй, младшей, сватай свою любимую!

— Да тише ты! — зашипел Кахым.

— А чего мне бояться? Пусть все знают, что одного тебя люблю!

Она звучно проглотила комочек слез, подняла ведра, зачерпнула воды, подвесила их на коромысло и зашагала медленно вверх по тропинке, плечи ее сотрясались от сдерживаемых рыданий.

«Остановить? Догнать?»

Несчастная Танзиля! Осиротела, осталась малюткой без отца и матери, жила впроголодь у старшего брата, грубого, скупого. Продал ее братец-опекун девочкой по сходной цене за брата Кахыма, но и на этот раз судьба не сжалилась над нею — мужа призвали в башкирский казачий полк, ушел на войну, погиб в боях с французами. Ильмурза не выпустил из семьи трудолюбивую вдовушку, а теперь решил еще прочнее привязать к роду — выдать за Кахыма.

«Остановить? Догнать?»