Повсюду вокруг нее к облакам тянулись растрескавшиеся, поблекшие кирпичные здания, словно пытаясь оторваться от своего жалкого основания и улететь всей стаей; между ними то и дело открывался вид на морскую гавань. Поднимаясь вверх по улице, Лаура столкнулась с нищим, требующим милостыни. Зажав в кулаке полученное вспомоществование, он, пошатываясь, направился в затрапезную пивную через дорогу. Лаура, слегка подавленная этим происшествием, знобко поежилась: ей вдруг почудилось, что чем выше она поднимается, тем более холодным и разреженным становится воздух. Все выше, выше и выше взбиралась она… Однако девушка отмела эту мысль как вздорную фантазию, списав ее на растущую усталость и на депрессию, вызванную видом безотрадных окрестностей.
Наконец она добралась до скопления старых многоквартирных домов — по сути дела, каменных развалюх, испещренных бесчисленными крохотными окошечками. На круглой медной табличке, прикрепленной к одной из стен, точно монокль на мрачной кирпичной физиономии, красовалось внушительное название: «Дома Фурниваля». (Эти развалюхи, надо сказать, стояли там во времена моего рассказа, но сейчас их уже нет, так что искать не трудитесь.) Задержавшись у будки привратника и спросив дорогу у неприветливого детины, гувернантка вошла в прихожую и обнаружила там именно то, что неприветливый детина посулил: разверстый лестничный пролет.
И снова подъем! Собравшись с духом, Лаура двинулась по ступеням. Добравшись до первой площадки, она преодолела еще один лестничный марш, который привел ее к следующей площадке и к еще одному пролету… на пути к самому верху устремленного ввысь старого здания их поджидало целых пять. Преодолев последний марш, Лаура оказалась в полутемном коридоре, слабо освещенном светильниками. Сверяясь с номерами на замызганных дверях, она дошла до самой грязной, где должен был бы красоваться номер «9». Однако на поверхности двери наблюдались лишь два крохотных просверленных отверстия одно над другим; видимо, некогда тут крепился искомый номер.
Лаура помешкала ровно столько, сколько потребовалось, чтобы еще раз проглядеть номера на дверях и убедиться, что ей нужна именно эта квартира. Она постучалась — легко и уверенно, с настойчивостью человека, обремененного неприятной задачей, с каковой, при некотором везении, удастся покончить быстро. Не дождавшись ответа, она постучалась снова, на сей раз громче и чуть требовательнее. По ту сторону раздался скрежещущий звук, словно отодвигали стул; затем послышались шаги, дверь распахнулась внутрь, и в проеме возникла живая, беспечная физиономия и встрепанная шевелюра мистера Ричарда Скрибблера.
На долю секунды Лаура подумала о том, чтобы развернуться и уйти, такой затруднительной и щекотливой казалась ее миссия; но в следующий миг к девушке вернулась вся ее решимость. Что до мистера Скрибблера, он просто-таки лучился восторгом и изумлением. Он открыл дверь шире, пропуская гостью; Лаура чуть наклонила голову в знак признательности и молча вошла в комнату, оказавшуюся на поверку ничуть не лучше чердака.
Мистер Ричард Скрибблер, клерк юридической фирмы, был человеком ветреным и беспорядочным, и такой же ветреной беспорядочностью отличалось его жилье. Беспорядочность проявлялась в том, что все предметы выглядели так, будто их в безумном порыве подбросили в воздух, а уж приземлились они сами, выбирая местечко и положение по своему вкусу, а не согласно требованиям целесообразности; ветреность — в том, что холодный ветер из гавани задувал сквозь щели и швы в окнах, хотя оконные рамы, разумеется, плотно закрывались, защищая комнату от подобного вторжения. Но чего и ждать от окон на верхнем этаже высокого здания, возведенного на холме высоко над городом Солтхед!
Невзирая на хаос, царящий в чердачном обиталище мистера Скрибблера, предметов реальных и основательных там было немного: еловый стол, на котором покоились пара восковых свечей, ваза с фруктами и книга; несколько весьма обтрепанных стульев; пара-тройка разрозненных фарфоровых безделушек, изнывающих на каминной полке; покосившийся комод; умывальник и кувшин, оба треснувшие; и низкий диванчик, что, несомненно, раскладывался, превращаясь в кровать. Потертый кусок коврового покрытия под столом мало способствовал созданию тепла и домашнего уюта в этом царстве запустения.
Мистер Скрибблер несколько церемонно указал гувернантке на стул у елового стола. Девушка присела, сняла плащ и капор. Клерк поворошил угли и шагнул было к вазе с фруктами, но гувернантка отказалась от угощения. Она упорно не встречалась с клерком взглядом; потупив ясные серые глаза, Лаура дюйм за дюймом рассматривала унылое ковровое покрытие, затем — ножки стола, затем — свои сложенные на коленях и беспокойно двигающиеся руки. Ее подгоняло неодолимое желание покончить с неприятным делом, так что она последовательно отвергала одно угощение за другим: хлеб с сыром, пирог с мясом, говяжий язык и стакан портера, извлекаемые из комода у стены.
— Мистер Скрибблер, — промолвила Лаура, вознамерившись положить конец всем этим авансам. — Благодарю вас за любезность, но, право же, мне необходимо поговорить с вами.
В лице клерка отразилось разочарование. Он положил полбуханки хлеба обратно на блюдо и обессиленно рухнул на стул, запустив пальцы в свою неуправляемую шевелюру. Он, похоже, знал, к чему все идет; более того, знал с самого начала, и все его старания угостить чем-нибудь мисс Дейл были лишь попытками отсрочить неизбежное.
Не говоря ни слова — что для мистера Скрибблера было, разумеется, в порядке вещей, — он положил локти на стол и потер руки, постреливая глазами туда и сюда, в то время как Лаура отрешенно глядела на ковровое покрытие, желая и в то же время не желая перейти прямо к делу. До чего трудно подобрать подходящие слова! Мистер Скрибблер, выждав какое-то время и убедившись, что беседа, вопреки его ожиданиям, так и не приняла неприятного направления, просиял, уповая, что гостья сменила гнев на милость. Он временно приободрился и отчасти преисполнился былого задора: скрестил руки и улыбнулся девушке с видом самым что ни на есть благожелательным.
— Сдается мне, мы добрались до очередного злосчастного перекрестка на дороге жизни, — проговорила наконец Лаура. — Мне жаль, мне искренне жаль, что я не в силах изменить положение вещей, потому что, как сами вы знаете, сейчас уже ничего не поделаешь. Сэр, вам хорошо известны мои чувства, и повторяться я не стану. Я лишь свидетельствую, что в наших отношениях ровным счетом ничего не изменилось. Боюсь, подобный разговор уже имел место между нами не раз и не два.
При этих словах свет в глазах мистера Скрибблера померк. Нет, не такие речи надеялся он услышать от гостьи! Слова эти прозвучали сурово, но не то чтобы совсем неожиданно. Ссутулившись, он рухнул на стул.
— Мне было очень трудно, — вновь заговорила мисс Дейл, замечая все эти перемены в облике мистера Скрибблера и, однако же, решительно продолжая тему, — мне было очень трудно прийти сюда сегодня. Когда бы мы с вами ни встретились, всегда ощущение возникает такое, будто время повернули вспять и мы снова вернулись к тому, с чего начинали. Но прошлое, как оба мы знаем, это прошлое, а нам предстоит справляться с его последствиями. Хотя я не держу на вас зла — я знаю, вы мне не верите, и тем не менее это так, — наши отношения не могут быть иными, нежели они есть. Препятствует прошлое. Ужасные события, столь резко изменившие наши жизни, для меня теперь и сегодня столь же реальны, как и семь лет назад. Воспоминание о том дне глубоко отпечаталось в моей душе; я никогда не смогу о нем позабыть.
Клерк, не поднимая головы, изучал свои пальцы, теребящие страницы книги. Лаура видела лишь копну неуправляемых, лучами торчащих во все стороны волос, из которой, как она заметила, торчало писчее перо.
— Вы считаете, что я веду себя неразумно, однако, уверяю вас, это не так. Прошлое накладывает на нас свой отпечаток, Ричард, и мы тут бессильны. Так я устроена; я столь же не способна переделать себя и свою природу, как, скажем, превратить вот эти свечи во что-нибудь другое. Разве вы не видите? Да, знаю, я до какой-то степени упряма и неподатлива, но я никогда не желала причинить вам боль. Мне так хочется, чтобы вы это поняли! Обладай я властью изменить то, что произошло, я бы так и сделала. Если бы я сама могла измениться, я бы изменилась. Увы, чудеса мне не под силу.
