— Я очень рад, что ты предпочла меня дверной ручке.

Звуки ярмарки ввинчиваются в уши и я почти сразу теряюсь в этом водовороте ярких цветов и громких событий. Уличные зазывалы, знающие свое дело, чуть ли не бросаются под ноги. Их гулкие, хорошо поставленные голоса враз перетягивают на себя мое внимание и, окончательно дезориентированная, я прижимаюсь к Риндану, осознавая, как же одичала за время жизни в Лаерже. Но Максвелл, кажется, только рад — он прижимает меня к себе одной рукой, другой ловко расчищая нам дорогу от зевак.

— Удостоверением, главное, не размахивай, — иронично прошу его я, враз считав повадки инквизитора при исполнении.

— А это уж как пойдет, — откликается он, резко сворачивая в узкий проход между двумя небольшими лавками. Я покорно следую обозначенным маршрутом, понимая, что людей здесь в два раза меньше.

И откуда только он знает?..

— Просто все очень любят центральные улицы, — будто читает мои мысли Максвелл, совершая ещё один резкий поворот — на этот раз вдоль ряда переносных палаток, украшенных еловыми ветвями и колокольчиками.

Здесь людей уже почти нет — лишь несколько зевак ходит вдоль торговых рядов, прицениваясь к сувенирам.

— Предлагаю начать знакомство с ярмаркой отсюда, — Риндан обводит рукой окружающий мир, — раз уж зазывалы оказывают на тебя такое парализующее воздействие…

— Спасибо, — благодарю я.

Мне действительно не по себе — у нас подобного размаха днем с огнем не сыскать.

Мы не спеша идем вдоль украшенных прилавков. Ассортимент обширен — не чета скромным лаержским ярмаркам. Я изучаю причудливую вязь пуховых платков, вскользь подмечаю россыпь аметистов на заботливо подставленном серебрянном подносе и в итоге надолго зависаю перед лавкой сладостей.

Выбор огромен. Временно потеряв дар речи, я изучаю предложенный моему вниманию ассортимент. Разноцветная мозаика цукатов, разложенные на деревянных блюдах горки засахаренных фруктов, столичный шоколад — сразу трех видов. Карамель с разнообразной мягкой начинкой. На фоне этого великолепия простые леденцовые петушки на палочках, выставленные по краю прилавка, кажутся каким-то издевательством над покупателем.

— Могу дать попробовать что угодно, — приветливо улыбается молодая круглолицая продавщица, замотанная в цветную шаль, — хотите?

— Спасибо, не буду, — отказываюсь я, — мне лучше заверните, пожалуйста…

Спустя десяток минут я становлюсь обладателем сладкой сокровищницы для племянников. Гора свертков на прилавке растет, а Риндан с усмешкой глядит на процесс приобретения.

— Только не говори, что это все для сестры, — тихо замечает он, пока я жду сдачу.

— Нет, — усмехаюсь я, — у меня два племянника, — и, подумав, все-таки добавляю, — скоро третий будет.

— Вот как, — брови Максвелла ползут вверх, — выходит, не только у меня есть опыт общения с младшим поколением?

Ответить я не успеваю — мне вручают увесистый сверток, перевязанный бечевой. Взять его я не успеваю — Риндан мягко и непреклонно завладевает поклажей первым, а на мои попытки отвоевать приобретенное обратно лишь сурово сводит брови и заявляет:

— В гостинице отдам.

Сам инквизитор тоже в стороне не остается и моя ехидная улыбка по мере его заказа становится все шире. В сладостях Максвелл однозначно знает толк, но самые вредные предусмотрительно обходит стороной, выбирая вяленые фрукты, сушеные ягоды в обсыпке из сахарной пудры и горький шоколад сразу в нескольких вариантах исполнения.

— Не надо им много, — подмигивает он мне и я сразу понимаю, что инквизитор говорит о сестрах, — и так меры не знают.

— Тебе говорили, что ты очень суровый старший брат? — фыркаю я.

— Много раз.

— И что?

— А ничего. У меня отличный потенциал стать не менее суровым отцом.

Я киваю, наблюдая, как ловко продавщица упаковывает покупку и понимая, что темы, поднимаемые Ринданом, с каждым разом все откровеннее.

Максвелл больше часа водит меня по торговым рядам, смиренно замирая рядом, когда я хочу что-то посмотреть. Я особо не задерживаюсь: покупки — не мой конек. Лишь перед лавкой вязальщицы ненадолго замираю и, повернувшись к Максвеллу, прошу подождать меня пять минут.

Протопленое маленькое помещение с низким потолком, кажется, теряется в залежах искусно вывязанных вещей. Улыбчивая румяная продавщица средних лет внимательно выслушивает мои пожелания и споро выкладывает на прилавок искомое. Много мне не нужно — шаль-паутинку для Адель, теплую жилетку для Джо и четыре пары теплых детских варежек — что Лой, что Тайра пока не понимают цены вещам. Для нового члена семьи я приобретаю крошечные пинетки нейтрального зеленого цвета и, ожидая свой товар, внезапно замечаю кое-что интересное.

— А покажите тот шарф, пожалуйста.

Кажется, продавщица удивляется, но виду не подает — снимает с самого верха узкую шерстяную ленту и протягивает её мне.

— Такую вязку у нас не берут почему-то, — сообщают мне, но я уже качаю головой, понимая, что знаю будущего хозяина этой вещи.

— Заверните, пожалуйста, — прошу и нервно оглядываюсь на дверь: пять минут подходят к концу, а с Максвелла станется зайти узнать, в порядке ли я.

День Отца — семейный праздник и дарить подарки полагается только членам своей семьи. Но… почему-то мне не дает покоя мысль, что я могу оставить без подарка Риндана. И, хоть я не обязана его одаривать, но это желание настолько сильное, что сопротивляться ему даже как-то не хочется.

Инквизитор все-таки выводит меня на центральную улицу и я даже получаю удовольствие от происходящего. Громкие зазывалы уже не смущают, а толкотня и суета придают контекст событийному ряду. Мы не спеша проходим мимо уличного театра, на пару минут замираем перед детской каруселью, а в финале неприлично долго слушаем одинокого скрипача, оказавшегося на ярмарке не иначе как чудом. Тонкие, пронзительные звуки скрипки трогают за душу и я вслушиваюсь в каждую ноту, пытаясь понять тот скрытый смысл, что вкладывает в музыку невидимый под маской музыкант. Риндан стоит рядом и, подняв на мужчину взгляд, я внезапно наталкиваюсь на ответный. Максвелл серьезен — ни привычной иронии, ни ехидцы. В зеленых глазах плещется задумчивость, в небольшой пропорции смешанная с грустью. Мне очень хочется узнать, о чем думает мужчина, но, осознав, что сейчас не время и не место, я лишь позволяю себе дотронуться пальцами до его щеки и ободряюще улыбнуться. Этот жест не остается без ответа — его рука на моей талии на миг напрягается, прижимая меня крепче к мужскому телу, а инквизитор отводит взгляд, оставляя меня в неведении.

Домой мы возвращаемся в тишине. Все так же прижимая меня к себе, Риндан смотрит в окно, а я пытаюсь понять.

То, что Максвелла что-то заботит, видно невооруженным взглядом. Это было ясно ещё в гостинице — и исписанные листы бумаги явное тому подтверждение. А хотя, ему действительно есть чем заняться — убийство Вермейера, да ещё, небось, своих дел хватает.

И я не выдерживаю.

— Риндан… — осторожно касаюсь его руки, — ты…

— Да, много навалилось, — усмехается он, одаривая меня уже привычной порцией иронии, — не знаю, за что хвататься в первую очередь. Что, так заметно?

— Заметно, — киваю я, — тебе нужно отдохнуть.

Но Максвелл упрямо качает головой:

— Не выйдет. Сейчас приедем — нужно будет пару звонков сделать. Не дает мне кое-что покоя по одному моему делу… хочу выяснить.

— Ты по поводу убитого инквизитора?

— Нет, там другое.

Максвелл явно не хочет говорить и я не собираюсь настаивать. Кладу голову ему на плечо и прикрываю глаза, старательно игнорируя легкую тошноту от тряски. В Нойремштире улицы вымощены брусчаткой — куда уж лучше, чем грязь месить — но, признаться, я была бы рада привычной дороге.

Когда экипаж тормозит у гостиницы, Риндан не торопиться выходить — вначале выглядывает в окно и лишь потом, подхватив свертки, открывает дверь. Удивиться я не успеваю — мне помогают выйти из дилижанса, а Максвелл, вручив наши приобретения швейцару в темной форме и бросив тому пару фраз, оборачивается ко мне.